Изобретатель мотнул патлатой головой.
— Под машиной времени подразумевают обычно перемещающееся устройство, — пояснил он. — Тут же — тривиальный перемещающий механизм. Вроде пушки: отправляет в прошлое предмет — вот с этой чашечки, а сам остается на месте.
— В прошлое? — недоверчиво переспросил эксперт.
— Ага. Вот рычажок. С будущим я пока не разобрался.
— Ну и что же ты уже… перемещал?
Изобретатель в смущении потер мочку уха. Мочка была лиловой — память о службе на заполярном аэродроме в те давние времена, когда геополитическая ситуация оставляла желать лучшего, и эскадрильи противостоящих военных блоков барражировали над макушкой земного шара, давая понять друг дружке, что врасплох их не застать. С тех пор утекло много воды, международная обстановка значительно потеплела, отмякла… теперь в воздухе дежурили стратегические бомберы лишь одного блока, а студеный аэродром, где изобретатель отморозил ухо, потонул в вечной мерзлоте.
Впрочем, Мухованск был далеко от полюса.
— Я еще его не испытывал, — признался изобретатель.
Эксперт откинулся на спинку кресла, всем своим видом говоря, что именно такого ответа он и ждал. Затем извлек из ящика стола пузырек с поливитаминами, выкатил два оранжевых шарика на ладонь и отправил их в рот.
Земную жизнь пройдя до половины, эксперт стал следить за своим здоровьем. Поменял сигареты на витамины. Прекратил нервничать и гореть на работе. Перешел с мяса на овощи. Остепенился. Здесь он также выступал антиподом изобретателя, который жил и творил, не обращая никакого внимания на годы, бегущие всё быстрей и быстрей.
«Так он, глядишь, и смерть прозевает, — подумал эксперт с легкой завистью. — Будет выдумывать свои фокусы вечно».
В подобной мысли о смерти было, однако, что-то оптимистичное, и, влекомый внезапным порывом эмпатии, эксперт протянул пузырек изобретателю.
Тот рассеянно взял одну горошину, задумчиво повертел ее в обожженных паяльной кислотой пальцах.
— Видишь ли, — промямлил, — я вдруг подумал о побочных явлениях и… испугался.
— Ясно, — веско произнес эксперт. На самом деле ничего ему не было ясно, но неуверенность собеседника его всегда тонизировала. — Что за явления?
— Хроноклазм.
— Погоди-погоди, — сказал эксперт, мысленно вороша страницы полузабытых фантастических книг. — При чем тут ты? Хроноклазм, как я понимаю, это когда, допустим, некто отправляется в прошлое и убивает своего дедушку еще до знакомства того с бабушкой. Сразу возникает вопрос: кто же убил деда, если внук так и не родился? Лично я сторонник теории, что в подобные моменты Вселенная расщепляется на две параллельных: в одной непутевый внук есть, а в другой его нет.
— Убивать дедушку? — удивился изобретатель. — Зачем?!
— Ну, это классический пример, — смутился эксперт. — Не знаю. Может, автор парадокса дико страдал эдиповым комплексом, но не хотел, чтобы его этим попрекали. Как бы то ни было, именно этот сюжет пришелся по душе широкой публике.
— Глупости, — сказал изобретатель. — Я подразумеваю под хроноклазмом любое нарушение причинности вследствие перемещения во времени. Рассуждая логически, — продолжил он, — даже просто появление в прошлом предмета из будущего есть хроноклазм. Уже само существование такого артефакта — вещи без прошлого, даже одного ее атома — подрывает основы мироздания. Твоя теория тут не годится, поскольку по ней выходит, что каждый миг должно возникать бесконечное множество параллельных вселенных… где природа возьмет столько материи и энергии? И я подумал — вдруг после моего опыта мир кончится? Рассыплется… как «дедушкин табак».
Так у них называли сухие грибы-дождевики, беззвучно пыхающие под ногами бурой пылью.
Изобретатель виновато улыбнулся.
— Ерунда, — сказал эксперт. — Мышь гору не родит, атом мир не разрушит. Давай клади на свои весы что-нибудь… да хоть вон витаминку! Ага, вот так. Теперь, говоришь, рычажок?
На шкале под рычажком было наспех нацарапано: «мин», «час», «сутк» и «год».
— Не густо, — сказал эксперт.
— По моим расчетам, скорость перемещения растет экспоненциально, — пояснил изобретатель. — Я не градуировал шкалу дальше, но если сдвинуть рычажок до упора, то перемещаемый объект провалится в прошлое лет на сто.
— Ладно, на первый раз и минуты хватит, — сказал эксперт. — Ну, раз, два, три…
Стерженек под его пальцем щелкнул и передвинулся на одно деление.
Внезапную смелость эксперта, человека в общем-то осмотрительного, обусловили три фактора. Во-первых, чужое сомнение, придавшее ему отваги. Во-вторых, неверие в то, что здесь, в Мухованске, можно сделать нечто фундаментальное. Ну а в-третьих, и это главное, окружающий мир представлялся ему столь прочным и незыблемым, что, казалось, ничто не могло его поколебать.
Нечеловек
21 сентября, орбита Плутона,
межзвездный шлюп
Согласно вековой давности каталогу, разумная жизнь имелась лишь на третьей от светила планете; но кто знает, как далеко она распространилась? Поэтому нечеловек первым делом поднял экранирующий парус, а затем выбросил в пространство зонды — искать техногенный след на границе этой захолустной звездной системы.
В его ремесле первейшая заповедь — осторожность. Нечего высовываться и спешить, коли крутишься между молотом и наковальней. Сплющит.
И те, и другие — сволочи.
Вторые, бывает, огрызаются, их еще можно понять. Но первые возмущали его, простого парня, до потрохов.
Невинность блюдут. Зовут его, нечеловека, вивисектором и ксенофобом. Презирают. Формально он вне их закона. Любой паршивый сторожевик — хоть имперский, хоть федерал — имеет право испарить его скорлупу без досмотра. Зато когда он проскальзывает в порт и трюмы полны энтелехии, то те, кто обвиняют его в геноциде, выстраиваются в очередь на квартал. По псевдоподиям и стебелькам тех, кто впереди, лезут — на всё готовые. Скажи он — и прямоходящие на брюхе поползут, а пресмыкающиеся — на задних лапках засеменят. Или позволят дварковать себя хоть влендишным способом. Только ему неинтересно. Главное, чтоб они бабки за товар отваливали. Скажет — три цены, значит — три цены. А с бабками он сам отыщет, кого дваркануть. Ему второй сорт не надо…
Нечеловек презрительно сплюнул. Слюна маслянисто блеснула на керамитовой палубе — концентрированная кислота, без гидратов, — так крепко его завело. Во Флоте на палубу плевать — грех, да только он сам себе Флот.
Контрабандист он. Пират-одиночка.
Зонды начали возвращаться каждый в свою ячейку: ноль, ноль, ноль… Пусто. Всё верно — отсталая раса. Зачатки цивилизации есть, но до конгломерации в галактическое сообщество далеко. Не пожалуются. Идеальная поляна для сбора урожая.
— Эй! — сказал нечеловек пустой стене.
На стене рубки тут же проступило изображение — разноцветные пятна изменчивых форм. Лингом, искусственный квазиразум, отозвался. Во время скучных, без погонь и перестрелок, полетов нечеловек развлекался тем, что подбирал себе визуальный облик, руководствуясь ведомыми ему одному эстетическими критериями.
— Смирно, — негромко скомандовал он.
Изображение на стене мгновенно приобрело вид черного квадрата.
— Слушай приказ, — сказал нечеловек. — На четверти световой подходишь к планете-три. Маскируешься за сателлитом. Анализируешь всё излучение неестественного происхождения. Использовать зонды разрешаю. Обобщаешь. Планируешь способы жатвы, сортируешь по убыванию оптимума. Потом разбудишь меня. Ясно?
— Так точно, — отчеканил Лингом.
— Вольно. Да, встреченные искусственные объекты или живых существ — уничтожать!
Всё. Теперь можно и на боковую.
Журнал испытаний
темпорального редуктора
21 сентября, Земля, Мухованск
— Ну?
Изобретатель и эксперт склонились над редуктором, на чашке которого желтела округлая таблетка. Эксперт держал палец на рычажке приводящем механизм в действие.
— Что — «ну»? — огрызнулся он.
— Начинай, раз уж решил, — сказал изобретатель. — Не томи. Ты уже целую минуту так держишь…
— Не одному тебе боязно, — сказал эксперт, легонько нажимая на стержень.
Тот щелкнул и передвинулся на одно деление.
Ничего не произошло.
— Барахлит прибор, — сказал эксперт с облегчением.
— Должен работать, — возразил изобретатель. — Я сто раз всё пересчитывал…
— Смотри сам, — сказал эксперт. — Как положили мы сюда два драже, так они и лежат. Вот. Ни на миллиметр не сдвинулись.
— Может, ты неправильно нажимаешь… там небольшой люфт… Дай, я сам попробую.
— Прошу, — сказал эксперт.
Он оторвался от стола, поерзал, поудобнее устраиваясь в кресле. Весь его вид говорил о неверии в успех эксперимента.
Изобретатель осторожно потрогал рычажок.
— Так и есть, люфт, — сказал он. — Надо сильнее нажимать. Вот так…
Рычажок щелкнул и передвинулся на одно деление.
Ничего.
— Ни-че-го, — раздельно произнес эксперт. — Я же говорил.
— Ч-черт! — ругнулся изобретатель. — Должно работать!
Эксперт обидно хмыкнул.
— Может, масса для перемещения велика? — предположил изобретатель. — Четыре по сто миллиграмм… почти полграмма! Может, попробуем с одного драже начать?
Он сложил пальцы щепоткой и осторожно снял с чашечки машины все четыре горошины. Одна выскользнула из пальцев и, кратко стукнув о стол, скакнула куда-то в угол, точно прыткое желтое насекомое.
Эксперт глянул на часы.
— Извини, — сказал он. — Некогда мне. Рабочий день заканчивается, а еще надо кое-какие бумаги подписать. Давай так — ты дома разберись, где неисправность, а завтра… нет, завтра суббота — в понедельник приходи. Если будет с чем.
«В чём я сильно сомневаюсь», — мысленно добавил он.
Основы теории
одноклеточных автоматов
22 сентября, орбита Земли,
межзвездный шлюп
Нечеловек не был злым по природе (по крайней мере, сам он так считал), но всегда раздражался, когда его вырывали из транса, и дурное расположение духа сказывалось, конечно, на его работе. Чистоплюи называли ее геноцидом; он же предпочитал более нейтральный термин — «прореживание». Было в этом слове нечто сельское, пасторальное. И по сути вернее — он ведь не уничтожал ради уничтожения (ну, за исключением случаев, когда был сильно не в духе), а просто-напросто собирал урожай. Не его вина, что Вселенная так устроена: всякому полезному плоду суждено быть снятым. О