Вернув зонды, Пехов поспешил поделиться информацией с Григорьевым.
Инженер только-только выбрался из недр разгонного блока. Вид у него был уставший и хмурый.
— Насколько я знаю предмет, таких планет не существует. — подытожил Пехов. — Буйство жизни растительной и невероятная скудость жизни животной. Какая-то странная… однобокость.
— Не могу ничего сказать, в этой сфере я полнейший профан. — Григорьев вытер перепачканные сажей руки и кивнул на вскрытый блок, вынося вердикт:
— Разгонному конец. Закоротило так, что погорела половина силовых цепей, добрая четверть контрольных и цепей управления. Проще собрать новый, чем восстановить этот.
— Значит сеть? — вздохнул Пехов. Григорьев развёл руками.
— Чаша сия нас не миновала. Ничего, с другими случались казусы похлеще. Мы будем разворачивать её в самых благоприятных условиях. Не работа, а загородная прогулка…
«В масках, защитных костюмах и бок о бок с неведомой стеной. Хороша прогулка», — подумал Пехов, но вслух ничего не сказал.
Разворачивание сети началось на следующий день. Правда, сначала её необходимо было вынести, по частям, свёрнутой в плотные увесистые рулоны. Это заняло немало времени и сил. Сначала работа шла споро и без задержек, но по мере того, как рядом с кораблём росла куча вынесенных частей, Пехова с Григорьевым начинало одолевать какое-то необъяснимое тревожное чувство. Словно то, что они делали, вызывало чьё-то недовольство, витающее пока в воздухе и грозящее перейти во что-то более конкретное. Они останавливались, то один, то другой, оглядываясь по сторонам, точно ища причину этих неприятных ощущений, недоумённо пожимали плечами и снова брались за работу.
Это продолжалось и тогда, когда они приступили ко второму этапу — непосредственному разворачиванию сегментов сети и их сборке. Всё такое же смутное, оно не давало им покоя даже ночью, всплывая в странных, наполненных безысходностью сновидениях. Приписывая происходящее ауре неизвестности, окружающей этот мир, космонавты трудились не покладая рук, собрав сеть за рекордно короткое время — три дня. Теперь следовало настроить её — «отформовать» и сфазировать её составляющие.
Пехов наблюдал за процессом, стоя снаружи, в то время как сидящий за пультом, в корабле, Григорьев подал на сеть напряжение. «Набухающая» энергией сеть чуть просела, распрямляясь и начиная заметно нагреваться. Самое сильное выделение тепла должно было произойти на внешнем радиусе, как раз в районе фокусирующих колец: по его количеству можно было точно определить, насколько идентичны в плане характеристик составляющие их части и какую энергоотдачу следует ожидать от каждой. Там уже дрожало марево, в котором неожиданно появились облачка сизого дыма. Трава начала тлеть, ещё мгновенье — и она вспыхнула.
— Сотая от номинальной, — сообщил по интеркому Григорьев.
— Разбаланс большой?
— Сущие пустяки. Выровняем за час.
— Отлично, — весело откликнулся Пехов. — Потом дадим ей остыть, проведём повторное тестирование и…
И осёкся.
Забыв, что хотел сказать, он нахмурился и, часто-часто моргая, закрутил головой, оглядывая горящую в полукилометре от него полосу.
За стеной дыма кто-то стоял. Пехов чувствовал его присутствие, но лихорадочно шарящий взгляд не находил ничего. Только вяло пляшущие языки пламени и поднимающиеся вверх клубы дыма. И, тем не менее, там что-то было.
Нечто или некто.
Молчаливый и неподвижный, он стоял среди дыма и плывущего в потоках горячего воздуха пепла, уперев в человека пристальный недобрый взгляд. Неприязнь, боль и не выразимое словами чувство, сродни желанию вытеснить из своей среды то. что причинило страдание, сквозило в этом жутковатом взгляде, от которого хотелось зарыться в землю, укрыться бетоном и стальными плитами. Он ощущался почти физически.
«Прочь, — читалось в нём, — Уходи. Прочь!»
Обливаясь холодным потом от внезапно нахлынувшего на него страха, Пехов начал пятиться к кораблю, подальше от облизываемых пламенем фокусирующих колец, а взгляд, неотступно преследовавший. продолжал что-то шептать ему. II этот немой шёпот, набирая мощь, перерастал в такой же немой крик.
«Прочь!» неслось из дыма.
«Прочь, прочь!..»
«ПРОЧЬ!»
Крик перешёл в вопль. Он словно материализовался во что-то упругое, выталкивающее человека с изуродованной им земли. Невидимый некто вырос ещё больше, окружая Пехова со всех сторон. Это было невыносимо.
«Уходи. Прочь!»
Упершись спиной в обшивку корабля, Пехов нащупал позади себя крышку люка и хотел было уже открыть её, как вдруг она открылась сама и наружу выглянула встревоженная физиономия Григорьева.
— Это ты?.. — он не договорил, вытаращив на колеблющуюся дымовую завесу глаза, и застыл в проёме люка нелепой, гротескной куклой. — Кто это?..
«Прочь!» — визжали тысячи израненных, истерзанных огнём жизней.
«Прочь!» — шептали корчащиеся в предсмертных муках.
«Прочь!» — в ужасе надрывались те. кого не коснулась смерть.
Хор беззвучных голосов креп и усиливался. К нему присоединялись всё новые и новые голоса, громоздя над двумя съёжившимися человеческими фигурками незримую, непроходимо-глухую стену чёрной враждебности…
Стену?
У Пехова подкосились нош.
Стена!
Не раздумывая более ни секунды, он нырнул в люк, свалив застрявшего там инженера, захлопнул крышку и метнулся к своему пилотскому месту, одним движением отстреливая питающие сеть фидеры и запуская антигравы.
Он почувствовал облегчение, только когда «Протуберанец» поднялся на полукилометровую высоту.
— Внушение, телепатический удар! И кто его нанёс — растения! Просто невероятно, — Григорьев покачал головой и посмотрел вниз. Там. на расстоянии четырёхсот километров, плыла поверхность безымянной планеты, зелёная от бескрайних степей и серая от воды. Прекрасная, но крайне чувствительная к любым «грубостям» планета. Планета-недотрога.
— Растение — такое же живое существо, и способно реагировать на проявление агрессии, — ответил Пехов. — Просто на этой планете такая своеобразная форма этой реакции. И потом, вероятно, мы имели дело не просто с травой или деревьями, а с частями чего-то большого… Поистине планетарных масштабов.
— Растительный организм величиной с планету?
— А почему бы и нет. Это может объяснить многое…
Григорьев кивнул:
— Осмысленность внушаемого, например.
— Я не думаю, что это растительное сверхсущество разумно, — ответил Пехов. — Просто его эманации так воспринял наш мозг. Реакция могла быть явлением чисто… рефлекторным, если тут применим этот термин. Хотя утверждать это не берусь.
— Оно агрессивно ко всему, что грозит его целостности, — проговорил Григорьев.
— И сила воздействия зависит от степени грозящей опасности, — подхватил Пехов. — Точно. Когда мы укладывали сеть, наше воздействие на биомассу было незначительным и ответная реакция — соответствующей. А когда началась настройка…
— Поэтому-то тут и нет никакой крупной живности, — заметил Григорьев. — Только такая, какая не вредит этой исполинской полуразумной лужайке. В противном случае она выдавила бы из себя всех и вся. Как сделала это с фэнками и с нами.
Он снова поглядел вниз.
— Вот тебе и перспективная планета.
— Придётся искать другую поверхность для сети, — сказал Пехов. — Благо есть ещё одна. В соседней звёздной системе есть планета, которая подойдёт для этого как нельзя лучше: голый каменный шар и никакой жизни. Только до неё почти световой год. Без разгонного блока плестись придётся долго.
Григорьев закивал, не отрывая взгляда от плывущей внизу планеты.
— Знаешь — неожиданно проговорил он. — там следовало бы установить табличку.
— Табличку? — Пехов непонимающе уставился на товарища. — Какую табличку?
— Запрещающую. Которая частенько попадается на глаза в наших городах и которая как нельзя лучше подошла бы к этой планете: «По газонам не ходить!» ТМ
Сергей Брэйн
МАШИНА ВОЗМЕЗДИЯ
11'2014
Нельзя войти дважды в одну и ту же реку
С художником нюансов не поспоришь.
Вы, безусловно, знаете, что в природе нет идеальных прямых линий. Но в вашей голове они точно должны быть под дулом-то пистолета. Вы, пожалуй, уверены, что и самоубийство человек может совершить только сам — по определению. Хм… посмотрим, посмотрим.
Для подобных мне самое унизительное не подвергнуться нападению, а не выйти из подобной коллизии с достоинством. Кроме того, я, конечно, ждал их — пиратов, желающих попасть в прошлое, спецслужб, мечтающих изменить будущее. Похоже, единственные люди, живущие в настоящем, — мы, хакеры времени.
Сидя за столом в гостиной с завязанными глазами, я пытаюсь воспроизвести положение киллера за моей спиной и понять, находится ли он точно напротив входа в квартиру. Любая стена может помешать моему замыслу.
Не сочтите меня педантом, но, в связи с моим хобби, все стены, пол и потолок у меня оклеены миллиметровкой. В моих опытах это изрядно сокращает расчёты. Да и, честно говоря, дисциплинирует. Так что, будь вы хоть поэт, послушайте же голос сердца, оклейте своё жилище мерилом порядка.
Из-под тряпки я вижу тень на полу от обеих ног моего мучителя, и, вдобавок, я прекрасно знаю, где расположена каждая лампа точечного освещения. Если бы этот варвар не подгонял меня резкими толчками дула в висок, я бы уже давно высчитал расположение его торса.
Тем не менее руки мои парят легко и грациозно над клавиатурой, изображая бессмысленный танец для этого невежи. Ведь и для безгласной интеллектуальной немощи вполне очевидно, что запустить машину времени — не дело одной секунды. Я всё затягиваю и затягиваю какие-либо значимые клавиатурные аккорды — и, наконец, я прихожу к результату: сейчас он стоит сантиметров на тридцать влево от нужного мне положения. Безумец, он думает, что контролирует вход. Знал бы он, что это вход контролирует его.