— Какие будут предложения? — обыденным голосом повторил Командор.
— Можно демонтировать защиту реактора, — предложил Волков. — Это около пяти тонн свинца…
— Ты предлагаешь весь обратный путь проделать в скафандрах? — Командор с сомнением покачал головой. — Боюсь, что и они не спасут нас от лучевой болезни. Ведь придётся кушать, пользоваться туалетом… Мы будем находиться под облучением больше семи месяцев.
— Если облегчим корабль на семь тонн, то сможем не только вырваться из ловушки, но и послать сообщение на Землю.
— Семь тонн… — задумчиво повторил Командор. — Значит, даже демонтаж свинцовой плиты недостаточен…
— Можно катапультировать аварийные запасы пищи, воды, кислорода, — неуверенно предложил он, искоса взглянув на показания приборов.
Напряжённость гравитационного поля продолжала неумолимо увеличиваться.
— При многомесячном радиационном облучении лишь нормальное питание даёт шанс выжить, — неуверенно проговорил штурман. — К тому же аварийные запасы имеют массу менее тонны…
— Если не начнём торможение через сорок минут, то будет поздно, — напомнил штурман, взглянув на бортовой хронометр и шкалу гравиметра.
— Можно демонтировать и выбросить кресла, — предложил он.
— Их масса меньше трёх центнеров, — возразил штурман.
— А перегрузки при торможении и посадке? — хмуро спросил Командор.
— Можно на пол лечь, — предложил штурман. — Ещё можно демонтировать некоторые дублирующие системы, фальшпанели…
— Итак, слушайте мой приказ! — Командор резко встал и подошёл к люку, ведущему в шлюзовой отсек. — Аварийные запасы — за борт. Штурман демонтирует дублирующие системы и амортизационные кресла, физик складывает всё это в контейнеры и передаёт мне, в шлюзовой отсек. Я отправляюсь облачаться в скафандр. По местам! Дорога каждая секунда!
— А защитную плиту? — растерянно спросил штурман.
— Потом, а пока выполняйте приказ!
…Через двадцать минут около двух тонн грузов уже находилось в шлюзовом отсеке.
— Несите ещё пару контейнеров с продуктами! — тоном, не терпящим возражений, приказал Командор. Он был уже в скафандре и готовился к закрытию люка, ведущего из орбитального отсека в шлюзовой.
— Но ведь уже достаточно! — пробормотал штурман.
— Приказы не обсуждаются, — внезапно изменившись в лице, проговорил Командор.
— Не пускай его!!! — закричал вдруг штурман не своим голосом и бросился к шлюзовому отсеку.
Мощный удар перчаткой скафандра, бронированной от космического излучения, отбросил штурмана назад, в орбитальный отсек.
Ударившись затылком о пульт, штурман повалился на пол.
— Время! — крикнул Командор. — Через восемь минут будет поздно!
И такая была убеждённость в голосе Командора, что он не мог не повиноваться. Он был словно в полусне. Перешагивая через распростёртое на полу тело штурмана, он помогал Командору вытаскивать в шлюзовой отсек всё новые и новые контейнеры с пищей, водой и кислородом.
Прошло три минуты, потом ещё столько же… Штурман уже начал стонать и шевелиться, а они продолжали вытаскивать в шлюзовой отсек запасы, предназначенные для одного из них.
То есть для Командора.
Несмотря на своё состояние, он понимал, что это был единственный правильный выход. Кто-то должен был пожертвовать собой ради жизни остальных. Иначе они погибли бы все. А запасы пищи, воды и кислорода, необходимые для одного человека на время обратного полёта, весили как раз около шести тонн. В этом случае отпадала необходимость в катапультировании противорадиационной защиты…
Позднее, вспоминая эти восемь минут, он пытался понять, как же так случилось, что он смалодушничал?! Ведь не страх, не трусость были тому причиной… Вернее, не только, или, может быть, не столько они?.. Ведь в эти минуты он думал и об открытии, которое только ещё начало формироваться в его мозгу. Вряд ли кто-нибудь, даже изучив записи показаний приборов, смог бы сделать правильные выводы и прогнозы, которые позднее привели к созданию гиперпространственных звездолётов. Ведь он работал в этом направлении многие годы почти в абсолютном одиночестве. Если бы он погиб, если бы погиб его мозг… Впрочем, может ли даже создание теории гиперпространственных переходов служить оправданием?..
С необыкновенной ясностью он вспомнил последние мгновения жизни Командора…
…Штурман уже стоял на своём месте. Ему было легче. Он сделал всё, чтобы помешать Командору, и не его вина, что в роковые минуты он был без сознания.
— Простите меня за первый и последний в моей жизни обман… — раздался усиленный громкоговорителем голос Командора. — Позднее вы поймёте, что иного выхода не было. На дискуссии о том, кто должен был жертвовать собой, просто не хватило бы времени. Я уже достаточно пожил… — из громкоговорителя послышалось тяжёлое дыхание командора. Видимо, он выбрасывал в открытый космос последние контейнеры.
— Вот и всё, успел… — послышался вздох облегчения. — До начала торможения осталась минута…
Штурман, слегка покачиваясь, подошёл к пульту управления и включил обзорные экраны. Орбитальный отсек погрузился во тьму, а на экране засверкали яркие немигающие звёзды.
— Я должен уже покинуть вас, — раздался голос Командора.
На экране с изображением открытого люка шлюзового отсека появилась фигура человека в скафандре. На мгновение Командор замер на краю бездны, затем сделав на прощание жест рукой, резко оттолкнулся от люка и начал быстро удаляться. Через несколько секунд он превратился в едва заметную светлую точку.
— Слушайте мою последнюю команду, — внезапно громко сказал Командор. Видимо, он решил использовать для последних секунд связи всю энергию, запасённую в скафандре. — До пуска двигателей шесть секунд, пять, четыре… три… — с каждым словом голос Командора становился всё тише, но слово «пуск» штурман, державший палец на клавише включения двигателей, всё-таки услышал. Повинуясь властному голосу Командора, палец его как бы сам собой вдавил клавишу, и из могучих двигателей исторглись струи ионизированного цезия, унося корабль из опасной зоны…
…С тех пор прошло тридцать пять лет… Никто, в об-щем-то, и не обвинял его. В конце концов, он тогда выполнял приказы Командора и действовал в полном соответствии с инструкциями. Но он не мог забыть долгих месяцев возвращения на Землю, за которые штурман не произнёс ни одного слова. Они оба выполняли свои обязанности, молча. Это было страшнее любого суда и любого приговора. Впрочем, нет… Суд собственной совести был страшнее, мучительнее.
Все эти долгие годы работой он пытался заглушить внутренние сомнения и искупить свою вину. Если она была. Лишь много лет спустя, когда о Командоре были написаны десятки книг, которые он перечитал не раз и не два, он начал понимать логику поступка легендарного космонавта.
Да, Командор не особо разбирался в теории аномальных искривлений пространства. Но он разбирался в людях. Встреча с молодым творцом теории гиперпространственных переходов нужна была Командору для того, чтобы выяснить степень его убеждённости в верности выводов.
Впрочем, молчание Командора, оказывается, вовсе не означало его некомпетентности. С удивлением он узнал, что Командор с его авторитетом уже десятки лет содействовал всему, что могло приблизить эру межзвёздных полётов. Больше того: к выводу о том, что лишь в случае гиперпространственных скачков межзвёздные полёты будут иметь смысл, Командор пришёл задолго до появления его первых работ по теории аномальных искривлений пространства. Этим и объяснялась та энергия, с какой он добивался разрешения на тот полёт, который стал для него последним…
…Вечерний бриз немного стих. Солнце постепенно спускалось к горизонту, и теперь скамейка под чинарой уже не была в тени. Человек с удивлением увидел, что на приморской аллее появились люди.
Тяжело поднявшись со скамейки, он подошёл к парапету, за которым едва слышно плескались волны, и некоторое время наблюдал за чайками, парящими над водой.
Неподалёку мальчишки кидали корм дельфинам, выпрыгивавшим из воды. Улыбнувшись детям и дельфинам, он медленно побрёл домой. Возле памятника он не остановился, лишь взглянул напоследок в волевое лицо Командора и прошёл мимо. И сегодня он, как всегда, не пришёл к ответу — верно ли он поступил в те роковые минуты у аномалии, оказавшейся первым обнаруженным людьми входом в гиперпространство.
Аномалия эта носила теперь имя Командора…
Геннадий ТищенкоИ ВЫ ПОЗЕЛЕНЕЕТЕ…
Техника - молодёжи // №10’2020 (1057)
Рис. Геннадия Тищенко
Начало этой истории я помню смутно. Иногда мне даже кажется, что всё мне тогда просто приснилось. Если бы не брат, я имею в виду своего сводного брата Женю, который старше меня на девятнадцать лет (и который был свидетелем этой истории), то я уже сто раз забыла бы обо всём. Мы с Женей живём в разных городах, и у нас разные мамы. Но иногда мы всё-таки встречаемся. Хоть и не так часто, как хотелось бы. Видно, не судьба.
Это произошло двадцать пять лет назад. Отец зазвал нас тогда к себе, в Крым. Он всю жизнь мыкался по разным медвежьим углам, вот и тогда забрался куда-то в малолюдный уголок полуострова. Мне тогда шестнадцать исполнилось, и была я, честно говоря, ещё совсем глупенькой. У нас в те времена ЕГ ввели и проводили всякие эксперименты в сфере образования. Так вот я, можно сказать, результат этих экспериментов. Своего рода мутант. Впрочем, с географией я никогда особо не дружила и до введения ЕГ. Нужно будет у Жени, уточнить, куда именно отец нас тогда зазвал.
Надо подчеркнуть, что отец в молодости был мужиком хоть куда. То есть любвеобильностью его природа наградила сверх всякой меры. А если учесть, что выглядел он, к тому же, мужчиной, как тогда говорили, представительным, то, понятное дело, женщины сами ему на шею вешались. А какой мужик супротив бабы устоит? Тем более, если женщина — не баба-яга. По себе знаю, ведь я, в какой-то степени его, отца то есть, повторение. Сейчас я дама не совсем уже молодая, но если мужик мне нравится, то проблем затащить его в койку, нет. И это при том, что я вовсе не Мэрилин Монро, хотя с д