При этих словах он невольно посмотрел на собеседника — понимает ли тот, о чём речь, но дворник согласно кивнул:
— Нуда, Брэдбери, конечно знаю, читал «Фаренгейт».
Писатель облегчённо вздохнул от того, что на сей раз можно обойтись без лекции, и продолжал:
— Ты только попытайся осознать, до чего они додумались! Ни пожарные из «Фаренгейта», ни средневековая инквизиция до такого просто не могли дойти. Это самое гениальное злодейство в мире. Книги не надо ни запрещать, ни сжигать — стоит всего лишь сделать их ненужными. То есть, убедить в этом толпу. Люди воображают, будто читают, будто получают знания, а на самом деле, всё вылетает у них из головы, даже не успев попасть туда. Ибуки создают иллюзию начитанности, но спроси хоть кого из таких «читателей», о чём шла речь в книге — станут лишь мычать и мяться. Будь ибуки во времена Дарвина, так люди продолжали бы верить в то, что мир создан за семь дней. А появись ибуки во времена Бруно, так все бы и сейчас спокойно верили в плоскую Землю.
Вот так и протекали долгие дни путешествия. В перерывах между приступами вдохновения Калачёв беседовал со своим новым другом, причём без всякой назидательности и превосходства. Он совершенно не раздражался из-за того, что собеседник не знает самых элементарных вещей, но всегда всё терпеливо объяснял ему. И четыре с лишним дня, за которые поезд добирается до китайской границы, промелькнули совершенно незаметно.
Наконец, в стенные щели вагона стали видны приземистые трёхэтажные строения и бесконечные низкие платформы станции Забайкальск. Писатель объяснил дворнику, что здесь находится пограничный пропускной пункт.
Путешественники поспешили спрятаться подальше за мешки. И вот теперь, когда уже стало не до разговоров и даже не до творчества (ах. неужели так может быть — не до творчества?), время потянулось предательски медленно. Сердце гулко забухало, по спине побежал липкий пот. И когда дверь вагона резко распахнулась и послышался собачий лай, беглецы восприняли это едва ли не с облегчением.
Теперь ждать уже пришлось совсем недолго. Собака отыскала беглецов в два счёта, и безликие фигуры в чёрном потащили их к выходу.
— Эх. жалко с поезда слезать, — попробовал пошутить Калачёв. — А то бы ведь на нём до самого Харбина и доехали бы — всего-то три остановки.
— Молчать! — прикрикнул на него офицер и пнул сапогом в живот. — Предъявить документы!
И после того, как пленники проигнорировали этот приказ, их начали обыскивать. Паспортов не оказалось у обоих, но офицер быстро нашёл ноутбук и раскрыл его. Покопавшись с минуту, торжествующе произнёс:
— Ага! Попался! Писателишка хренов! Как же я вас ненавижу, чёртовых умников! Интеллигенция, мать вашу! Как я вас всю жизнь ненавидел, за то, что вы на работу не ходите, а бабки зашибаете! Жируете, сидите на нашей шее! Ну, ничего, прошло ваше время. Теперь у меня есть полномочия таких, как ты, ставить к стенке!
Он размахнулся и ударил писателя кулаком по лицу. Левая же рука его, державшая ноутбук заметно расслабилась, и Кузьмич, воспользовавшись этим моментом, вырвал у него драгоценную добычу, затем схватил Калачёва за руку и вместе с ним нырнул под колёса стоявшего поезда.
Как раз в этот момент раздался гудок, возвещавший об отправлении, и беглецы еле успели вынырнуть с другой стороны.
— Туда! — крикнул писатель, указывая рукой вдоль рельсов. — Здесь до китайской границы рукой подать!
И они помчались изо всех сил. Однако, направиться прямо к границе не получилось — навстречу им уже бежали враги, видимо, предупреждённые по рации тем офицером. Пришлось свернуть в сторону видневшегося вдалеке леска.
За спиной снова зазвучали выстрелы. И Кузьмич, бежавший немного позади, увидел, как Калачёв будто бы неожиданно налетел на невидимую преграду, взмахнул руками и завалился на спину. Дворник немедленно наклонился к нему, взвалил его на спину, даже не ощущая веса, как это бывает с людьми в экстремальных ситуациях, и снова кинулся бежать.
Вот и спасительная зелень леса. То есть, Кузьмичу она казалась спасительной, хотя кто же помешает ищейкам преследовать их и там? Но те и вправду отстали, видимо удовлетворившись единственным попаданием — была охота лезть в чащу.
Дворник уложил раненого на землю, прислонив его голову к дереву.
— Ну же, Аскольдыч, очнись! — отчаянно повторял Кузьмич, пытаясь растолкать писателя.
Тот открыл глаза и произнёс:
— Вот и всё. Моё путешествие окончено. Но Кларисса не должна умереть, понимаешь?
— Да что, ты, Аскольдыч, — возразил дворник. — Мы ещё поборемся. В Китае медицина, говорят, крутая!
— Нет, — выдавил писатель, и на его губах выступила кровавая пена. — Для меня всё кончено. Оставь меня и спасайся сам. Об одном прошу… Сбереги… ноутбук. Там Кларисса… наброски для новой книги… они не должны пропасть… не должны… Иди…
— Ну. дай я хоть с тобой до конца останусь, — произнёс Кузьмич, поняв, что трагический финал неизбежен. — Хоть похороню тебя.
— Не стоит, — писатель улыбнулся из последних сил. — Мы уже почти в Китае, а древнекитайский мудрец Лао-цзы считал погребение вовсе необязательным. Думай, что я просто исчез с Земли, ушёл искать во вселенной свою Клариссу…
Его глаза закрылись, и Кузьмич как-то сразу понял, что всё кончено.
— Прости, Аскольдыч, что не уберёг тебя — прошептал он, тяжело дыша. — И клянусь тебе, что спасу хотя бы твоё дело. Клянусь, они не дождутся, чтобы ты замолчал!
Конечно, он сбережёт ноутбук, во что бы то ни стало. Вот только кому же его передать? Он знает лишь таких старых писателей, как Калачёв, и практически не знает современных. Не знает, кто мог бы подхватить упавшее знамя, кто достоин этого. Один современный роман он всё же читал, в целых трёх томах. Там героиня была сперва очень похожа на Клариссу — дралась, стреляла из пулемёта, но потом неожиданно стала ведьмой, и занималась лишь тем. что швыряла огонь из ладони, а что в этом интересного? Читал и роман другого автора, аж семитомный. Там тоже похожая героиня, даже владеет самурайским мечом. Ему, даже, в общем-то понравилось, но уж больно там всё было как-то легко и весело, если кто и умрёт, то воскреснет. Такое тоже не подходит — ведь эпопея о Клариссе предельно серьёзна, боль и смерть идут за ней по пятам. Нет, тут нужен какой-то другой автор.
И тут его осенило. Как там говорил Аскольдыч — писатель теперь — это тот же дворник? Тогда почему бы и дворнику не стать писателем?
Понадёжнее спрятав бесценный ноутбук во внутренний карман своего полушубка, Кузьмич уверенно зашагал к китайской границе.
В издательстве «Чураевка XXI» вышел очередной том эпопеи о приключениях Клариссы Андриксен. Он был встречен харбинской общественностью довольно неоднозначно. Критика единодушно отметила неожиданное снижение литературного уровня знаменитого писателя, отсутствие внутренней логики, сюжетные нестыковки с некоторыми предыдущими романами. Например, многих задело то, что Кларисса здесь почему-то заново знакомилась с профессором Молбо с планеты псоглавцев, тогда как их первая встреча ранее описывалась совсем по-другому. Или ещё то, что раньше Кларисса обычно клялась бородой Одина, а теперь почему-то клялась молотом Тора. Однако широкие читательские круги приняли книжку «на ура» и не обратили особого внимания на огрехи — уж слишком сильно они стосковались по отважной десантнице. Видя это, и критика смягчилась и выдвинула версию о том. что на стиль писателя повлиял стресс, пережитый им при бегстве из Москвы. Некоторые высказывались, что ему следует хорошенько отдохнуть, подлечиться и перечитать заново все собственные книги. А впрочем, всё это было не столь важно. Главное, что Дир Калачёв оставался жив и продолжал творить.
Андрей АнисимовДЕНЬ ПЕРЕРОЖДЕНИЯ
Техника - молодёжи // №14’2020 (1061)
Рис. Геннадия Тищенко
То, что отпущенное ему время на исходе, Суилинк понял в ту минуту, когда почти добрался до вожделенного пласта. Забраться сюда было делом нелёгким: пласт располагался на такой круче, что не каждое произрастание смогло бы тут зацепиться. По этой причине здесь почти ничего не росло — редкая картина в наполненном до краёв жизнью мире — хотя желающих пустить тут корни, надо полагать, было немало: от пласта пахло на редкость аппетитно.
Круча была практически отвесной, и чтобы не свалиться, приходилось закрепляться на каждом шагу, глубоко пуская в грунт корни. Такой способ передвижения был страшно медленным, но единственно возможным здесь. Так, шаг за шагом, пласт становился всё ближе и ближе. И вот теперь, когда потрачено столько сил и цель почти достигнута, такой неожиданный поворот! Злая это, всё-таки, штука. судьба.
Суилинк остановился, вцепившись в глинистый склон всеми восемью ходовыми отростками, затем повернул зрительные стебли влево и вниз. Пинг, лезущий метрах в трёх от него, изначально выбрал не самый удобный участок для подъёма и теперь изо всех сил пытался удержаться на осыпающемся склоне.
Суилинк пустил в его сторону всю гамму тревожных запахов, однако резкий порыв ветра отнёс их в сторону. Пришлось звать, используя акустическую мембрану.
— Пинг! Пинг!
— Я слышу! — немного раздражённо отозвался товарищ. Вонзив в грунт очередной ходовой отросток, он подождал, когда вылезшие из него корешки хорошенько ухватятся за почву и проворчал:
— Нечего кричать. На твоём месте, вместо того чтобы тратить сок на болтовню, лучше закрепился бы покрепче на том пласте, да пустил бы в мою сторону пару усов…
— Пинг, кажется моё время закончилось, — перебил его Суилинк. — Я не пойду дальше.
— Досадно, — промолвил Пинг, выпустив горьковатый аромат разочарования. — Раз такое дело, поторопись. До твоей Родовой Поляны отсюда неблизко. Послушай, а может тебе понадобится помощь?
Суилинк отрицательно качнул зрительными стеблями.