Поначалу мрак был абсолютный: чёрный, каким ему и полагается быть. Затем он начал зеленеть. Стало светлее, и теперь он смог увидеть размеры того пространства, в котором находился. Оно было совсем небольшим: сфера, или что-то схожее с ней по форме, образованная оболочкой, которая периодически становилась то чёрной, то вновь светлой, причём в периоды осветления та всё больше и больше зеленела, переходя от малахитового оттенка к желтовато-зелёному. Эта странная смена света и тьмы долгое время оставалась для него загадкой, пока на шестой или седьмой такой цикл он вдруг не сообразил: так ведь это день и ночь!
Такое внезапное понимание этого простого явления удивило его. Он, оказывается, знает, что такое день и ночь. Да и оболочка, внутри которой он находился, тоже неожиданно перестала быть для него непонятной вещью. Попросту кожура, покрывающая медленно созревающий плод…
Правда, осознание этого принесло новые вопросы. А именно: как ему поступить — прорвать её самому или дождаться, когда она спадёт. Покуда он раздумывал над этим, проблема разрешилась сама собой. Кожура лопнула, и внутрь его крошечного мирка проник первый солнечный луч.
Робко, не зная, что увидит снаружи, он толкнулся в эту щель, и та с хрустом разошлась ещё больше. Сфера опала, рассыпаясь в прах. Миг — и он очутился под голубым небом неведомой ему планеты.
Поражённый открывшимся ему необъятным пространством, он распустил пучок зрительных стеблей, оглядываясь. Место, где он очутился, было совершенно голым, и, как ни странно, он узнал его — Родовая Поляна. Вокруг неё высились шепчущиеся о чём-то тростники, а высоко в небе пылало маленькое и очень горячее солнце. От кожуры остались лишь пожухшие ошмётки, да ещё лежал длинный стебель, уходящий куда-то в землю.
Там должно было быть что-то, из чего он вырос, но покопавшись в своей пустой памяти, он так и не мог вспомнить, что именно. Лишь где-то в самой её глубине всплыло чьё-то имя: «Суилинк». То ли это был тот, кто посадил его, то ли так именовали его самого. Так или иначе, он появился в этом горячем и живом мире, на Родовой Поляне, и теперь следовало узнать, что же он из себя представляет.
Он пошевелил тем, что могло двигаться, обнаружив, что таковых частей у него немало: не меньше дюжины ходовых отростков, две пары хватательных и два мешка, в которых было свёрнуто что-то большое. Лепестки? Похоже, что да. Да и сам он был весь яркий и пёстрый, словно цветок.
Перебирая ходовыми отростками, он сделал несколько шагов, наслаждаясь силой и свежестью своего тела, с удовольствием впитывая солнечный свет и льющиеся отовсюду запахи. Окружающий его мир был прекрасен и неведом. И он, едва созревший, делал в нём самые первые шаги. Ему предстояло многое увидеть и узнать, найти в нём своё место, сородичей по Родовой Поляне, друзей… Впереди была жизнь, полная удивительных открытий, и он, вдохновлённый такой прекрасной перспективой, распустил мешки, выпустив наружу огромные, розовато-белые лепестки-паруса. Потом, бросив на Родовую Поляну, прощальный взгляд, взмахнул ими и легко поднялся в воздух.
Евгений МидаковСКАЗКА О РОЗЕ И КОСМОНАВТЕ
Техника - молодёжи // №14’2020 (1061)
Рис. Геннадия Тищенко
Чёрный бездонный космос. Воронёная чернота заглядывающего в твои глаза пистолета. И то и другое затягивает. Затягивает раз и навсегда, окончательно и бесповоротно. И никуда от этого не деться, не сбежать и не спрятаться. Холод и мрак найдут тебя повсюду, и нет тебе спасенья, ведь они давно уже стали частью тебя, твоей тенью — пугающей и манящей…
Чёрный бездонный космос. Мириады разноцветных огоньков бесчисленных звёздных водоворотов. Пылевые туманности и звёздные скопления. Пульсары и чёрные дыры. Загадочные древние «струны». Вселенная многолика и бесконечна. Бесконечна настолько, насколько может быть бесконечна Земля для живущего на ней муравья. Познать все её законы, открыть все старые, затянутые паутиной сундуки с их детскими секретами — прекрасная, но едва ли достижимая мечта человечества. Общаться со Вселенной не с позиции слабости или силы, нет — с позиции равного, не об этом ли мечтают идеалисты? «Мы готовы вести диалог со Вселенной на правах равного!» — кричат они. Готовы ли? Что может слабый человек дать Ей? Способен ли он вообще на Поступок в масштабах Вселенной?..
Чёрный бездонный космос. Безжалостный взгляд чёрных зрачков с далёкими искрами звёзд. Взгляд, который не пожалеет, рука, которая не дрогнет, и разум. которому глубоко наплевать на твои чувства. И не спрятаться от этого взгляда за тонкой скорлупкой космического корабля.
Звёздным капитанам, чьи имена навеки останутся в истории, хорошо знакомо это чувство. Очень немногие могут остаться со Вселенной наедине: один на сто миллионов. На их поиски не жалеют средств, на их обучение и развитие уходят годы, и всё ради того, чтобы однажды они смогли выйти за пределы Солнечной системы. По одному — слишком их мало. Но даже они не в силах сделать это в одиночку. Каждый капитан берёт в полёт какое-либо живое существо. Это может быть зверь, птица, рыба или цветок. Берёт, как напоминание о тех, кто ждёт его на Земле, — о людях. Берёт как равного, как друга.
Среди звёзд, догоняя свет, мчится создание рук человеческих — космический корабль. На его борту двое: человек и цветок. Их жизнь, равно как и смерть, заперта в стазис-поле, и время не властно над ними. Они летят уже не один десяток лет, и впереди их ожидает ещё бездна времени: в результате катастрофы они обречены скитаться вечно или до тех пор, пока шальной астероид не встанет на их пути.
За эти годы они успели узнать друг друга достаточно хорошо, чтобы понять главное: им не прожить друг без друга. Цветок, а это была роза, как создание нежное и тонко чувствующее, поняла это первой, а поняв, испугалась: ведь это большая ответственность — быть в ответе за чью-то судьбу, это совсем нелегко — быть смыслом чьей-то жизни. Подобными качествами вряд ли может похвастаться цветочный мир, не их это стезя, не популярны среди цветов такие чувства. Тем больше чести делает розе её поступок: она решила во что бы то ни стало, но поддержать космонавта. Отныне она всегда будет свежей, яркой и всегда в хорошем настроении.
Космонавт, конечно, заметил эти перемены, да их и нельзя было не заметить: листья до этого вялые и безжизненные вдруг расправились, став сочными и упругими, кончики их потянулись вверх, и сам стебель словно бы расправил плечи, став стройнее и выше. Конечно, он заметил это, а заметив, порадовался за друга. И вспомнилась ему далёкая Земля, синее небо, зелёные луга и быстрые реки, и понял он, что никогда уже не увидеть ему этой красоты, не вдыхать вольного воздуха и не встречать рассвет. И впал бы в отчаянье космонавт, но вновь взглянул он на розу и устыдился собственной слабости.
«Прости меня, друг мой. Вместе мы непременно пройдём через это испытание, а когда будет совсем невмоготу, один из нас всегда поддержит другого», — сказал космонавт и прикоснулся к цветку, и прикосновение это было лёгким и мягким, как гусиный пух.
«Да! Да!» — кричала роза. «Так и будет! Всегда!»
Но это был всего лишь цветок, и космонавт не мог его услышать или понять. И всё же того, что каждый решил сам для себя, оказалось достаточно и для двоих. С тех пор их жизнь перестала быть пустым ожиданием, в ней появился смысл. Теперь они жили друг для друга.
Они глядели друг на друга и не могли наглядеться, дышали и не могли надышаться. Не всё у них было гладко. Случалось так, что общество другого становилось невыносимым. Тогда они, чтобы ненароком не причинить другому боль, уходили в себя и переживали это в одиночку. Но с годами это случалось всё реже, ибо они привыкали друг к другу. Каждый ценил другого за то, чего не имел сам.
За время своих скитаний они повидали много диковинок и не раз оказывались на краю гибели. Однажды им едва удалось уцелеть под ураганным натиском плазменной волны, сброшенной на них сверхновой. В другой раз они были атакованы неизвестным существом. Размеры его потрясали воображение. И если б не его медлительность и госпожа Удача, вовремя оказавшаяся в этом районе галактики, не миновать бы им его бездонной пасти.
Видели они и такое, о чём потом долго не могли забыть. Однажды перед ними явилась во всей красе неуловимая Хрустальная планета. Легенды о ней ходили ещё во времена юности космонавта, и каковы же были его восхищение и радость, когда, проходя мимо невидимого небесного тела, на их корабль внезапно обрушился водопад красок, исторгнутых недрами Хрустальной планеты. И всё это жило, играло, искрилось! Словно сама Вселенная на миг ожила и улыбнулась им. И хотя в следующий миг сияние поблёкло, а затем и растаяло вовсе, и роза, и космонавт навсегда сохранили воспоминание о чуде, и долго ещё им снились только цветные сны…
Но время шло. Как быстро ни летел корабль, как ни был он близок к скорости света, и как ни медленно тянулось время для его экипажа, смерть оказалась куда как быстрее…
Стазис-поле хорошо тем, что защищает тебя от старости. Постареть в нём в принципе невозможно. Таким образом, и роза, и космонавт и сто лет спустя оставались точно такими же, как в день старта. Но есть в стазис-поле и одна существенная особенность: оно действует только на органическую материю и сто лет скитаний (по бортовому времени) ощутимо отразились на электронике корабля. Неполадки в работе его систем стали происходить всё чаще.
Поначалу космонавт с удовольствием забывался за ремонтом на час-другой, но когда на центральном пульте всё чаще и чаще стал вспыхивать сигнал тревоги то из одного, то из другого отсека, стало понятно, что вскоре может возникнуть ситуация, когда он не сможет устранить очередную неисправность. Со спокойствием, какому мог бы позавидовать любой приговорённый, он ожидал самим временем уготованной участи. Рядом с розой он продолжал оставаться прежним и ничем не выдавал своих чувств, ибо знал: ожидание смерти может быть хуже самой смерти. Когда-нибудь этот чёр