— Что вы предлагаете?
— Если вы помните, когда-то я предлагал не давать им знания об устройствах гиперпереброски, однако Совет пренебрёг моими рекомендациями.
Секретарь скорчил недовольную гримасу.
— Мы ценим рекомендации такого специалиста как ты, Фанир-Па-Оуш, но это новая программа стимулирования развития, и такими знаниями теперь наделяются все вживленцы. И это работает. Ты же прекрасно знаешь…
Фанир-Па-Оуш медленно покивал головой. Конечно, он знал это. Действительно, вживленцы начинали развиваться куда быстрее, когда знали, что не одиноки в огромном космосе и где-то их ждут братья по разуму, и не тратили силы на бесплодные метания, выбирая цель своего существования. Это служило не только стимулятором, но и своеобразным маяком, на который должны были ориентироваться вновь созданные звёздные расы. Только никто не предполагал, что люди — как теперь сами себя называли здешние вживленцы — начнут использовать данные им знания не в своё время. Слишком уж своенравное получилось племя…
— Так что вы конкретно предлагаете? — снова спросил Секретарь.
Фанир-Па-Оуш вздохнул.
— Поскольку их поведение не укладывается в рамки допустимых норм, а уровень знаний оказался слишком высок для данного этапа и ставит под угрозу осуществление всего проекта, предлагаю провести принудительное деградирующее воздействие. Подвергнуть их дистанционной лоботомии, а заодно и создать дополнительные трудности в плане общения, введя языковой барьер.
— Это отбросит их далеко назад в развитии! — ужаснулся Секретарь — Они превратятся в варваров, дикарей…
— Иного пути нет.
— Это может привести к пагубным последствиям. Вплоть до вымирания расы.
— Ни в коем роде. Да, это несколько отодвинет их назад и затормозит развитие, это верно, но не более того. Эти сумеют выкарабкаться. Мне-то уж поверьте. Кроме того, есть прецеденты. Перхолл-2, к примеру.
Секретарь задумался.
— Вопрос слишком сложный, чтобы решать его вот так, сходу, — сказал он. — Я немедленно сообщу об этом всем членам Совета. До принятия окончательного решения не предпринимайте никаких действий. Только наблюдение.
— Я понял.
Экран погас.
Фанир-Па-Оуш какое-то время смотрел в пустой экран, на своё бледное отражение в его матовой поверхности, затем перевёл взгляд на окно.
За толстым стеклом окна плыла огромная планета, расписанная белыми облачными завитушками. Глядя на неё, Фанир-Па-Оуш почувствовал прилив злости.
Прекрасная планета, полная жизни, изобилующая водой, с недрами, полными полезных ископаемых… Идеальный мир для колонии. Размножайтесь и наполняйте его. Чего ещё надо этим людям. Столько проделано работы, и всё впустую?
Ну уж нет!
Бросив последний взгляд на планету, которую вживленцы уже успели прозвать Землёй, он собрал в стопку лежащие перед ним снимки, спрятал их в отдельную папку и извлёк на свет другую, распухшую от вложенных в неё документов.
Ничего не предпринимать и наблюдать, вспомнил он. Как бы не так! Они, конечно, никаких решительных действий сейчас предпринимать не будут, но как следует подготовятся. А Совет он убедить сумеет.
Ему доверили эту новорождённую цивилизацию, и он вырастит её. Он знает свою работу. Наступит день, и люди выйдут в Большой Космос, в засеянную жизнью галактику. А пока…
— Пока придётся немного умерить ваш пыл, — пробормотал Фанир-Па-Оуш и снова потянулся к селектору.
«Сойдём же и смешаем там язык их,
так чтобы один не понимал речи другого.
И рассеял их Господь оттуда по всей земле;
и они перестали строить город».
Геннадий ТищенкоВРЕМЕНА НЕ ВЫБИРАЮТ…
Техника - молодёжи // №2’2020 (1049)
Рис. Геннадия Тищенко
Юрий Германович торопливо шёл по лестнице. Точнее, не шёл, а, в меру поубавившихся уже сил, пытался бежать. По природе своих биоритмов он был совой, и каждое пробуждение от ночного сна было для него мучительнейшим процессом, растягивавшимся на недобрых полчаса. Пробки на дорогах, следующие за пробуждением и выходом из дома, приводили к тому, что по утрам он постоянно опаздывал на занятия. Здание, в котором располагался лицей, являлось памятником архитектуры, и наличие лифтов в нём не предусматривалось. Поэтому педагоги волей неволей тренировали свои организмы пешими перемещениями по лестницам, доведшими двух из них до инфаркта.
Юрий Германович работал преподавателем в художественном лицее. Обучение будущих художников, во времена распада государства, — это отдельная песня и не стоит её начинать, чтобы не портить настроение. После снятия идеологических шор и почти полной ликвидации художественных канонов каждый из лицеистов считал себя круче какого-нибудь Кандинского или Малевича. И вёл себя такой потенциальный Энди Уорхолл соответственно. Плюс на поведение учеников накладывалась происходившая в стране сексуальная революция, ведущая к потере нравственных ориентиров. Эпикурейское отношение к жизни немалой части молодёжи привело к смене идеалов. Атмосфера анархии повергала педагогов в шок, на что директриса лицея, потомственная чиновница, объясняла мастерам рисунка и живописи: вы ратовали за свободу творчества, так радуйтесь, вот она ваша долгожданная свобода!
Вскарабкавшись на четвёртый этаж, Юрий Германович остановился, чтобы перевести дыхание. Сердце бешено колотилось, давление наверняка перевалило за двести, но войти в класс он должен был не задыхающимся красно-бордовым варёным раком, а внушающим уважение педагогом.
И вдруг Юрий Германович увидел лежащего в коридоре лицеиста Романа Андреева. Это был симпатичный парень, подающий большие надежды, но, как большинство талантливых людей, отнюдь не являвшийся образцом хорошего поведения. Роман, лежал, распластав по грязному паркету руки и уставившись своими ясными голубыми очами в потолок, коричневатый от никотина. Вообще-то, курить в лицее, конечно, было запрещено, но кто в те годы обращал внимание на подобные запреты?! На переменах будущие художники группировались возле открытых окон и смолили импортные сигареты, девятым валом обрушившиеся на рынок бывшей Страны Советов.
С некоторой опаской Юрий Германович остановился перед лицеистом. Рядом с Романом лежала его чем-то набитая сумка с ремнём, перекидывающимся через плечо. Бог его знает, что было в этой сумке и что в данный момент могло происходить в голове этого ученика. Ведь некоторые лицеисты, Юрий Германович знал это наверняка, не брезговали и наркотиками.
— Отдыхаешь? — спросил Юрий Германович, подойдя к Андрееву.
— А что? — ответил ученик.
— Может, тебе плохо? — осторожно поинтересовался Юрий Германович.
— Нет, — молвил Роман Андреев. — Мне очень даже хорошо…
— А что же ты тут? — Юрий Германович с трудом сдерживал раздражение.
— Размышляю о бесконечности мироздания и бренности бытия, — лицеист не торопясь поднялся с паркета и отряхнулся. — Вот вы нас тут штудиями всякими мучаете, а через пару лет технологии и зрительские вкусы сменятся. И к чему тогда вся эта суета сует?
— Пошли, Спиноза, — Юрий Германович подтолкнул Романа, направляя его в сторону классной комнаты.
— Про суету сует — это Экклезиаст, а не Спиноза, — поправил Юрия Германовича лицеист. — Это любой пользователь Фидонета знает…
— Фидонета? — невольно переспросил Юрий Германович.
— Это такая компьютерная информационная сеть, — снисходительно пояснил Роман. — А скоро весь мир завоюет информационная сеть под названием Интернет! Вот тогда такое начнётся!..
Юрий Германович преподавал в Лицее Анимационной Кинематографии, причём преподавал он самый главный предмет — анимацию, то есть одушевление персонажей. Юрий Германович считался отличным мультипликатором, но после того как закрыли студию, в которой он трудился, долго не мог найти работу. Пока не устроился педагогом в лицей.
Личная жизнь у Юрия Германовича не сложилась. Работая мультипликатором, он неплохо зарабатывал, поскольку работа была сдельная, а трудолюбием он отличался с детства. Однако после закрытия студии жена ушла от него, забрав дочь Наташу, которую Юрий Германович обожал. Жена была молодой, красивой и очень избалованной. Чтобы делать ей дорогие подарки, приходилось подрабатывать. Юрий Германович принимал участие в создании рекламных роликов и музыкальных клипов, а когда заработков и приработков не стало, выяснилось, что жена любила не столько его, сколько его деньги. То есть произошла типичная история, после которой Юрий Германович так и не смог оправиться. Ну что он мог поделать с тем, что был «до мозга костей» художником! Он мог «потерять голову» и жениться только на молодой и красивой женщине. А иначе — зачем жениться? С годами, несмотря на свою наивность, Юрий Германович понял, что в стране с рыночной экономикой это глупо и не рационально, что многие женщины после развала Советского Союза словно переродились, став прагматичными и корыстными. Потому он больше так и не женился.
— Мультипликатор должен быть не только отличным рисовальщиком, но и актёром, и режиссёром своей сцены, — объяснял Юрий Германович ученикам. — А по мере компьютеризации, он должен ещё и разбираться в компьютерах, чтобы шагать в ногу со временем.
Все эти качества редко совмещались в одном лице, но любимейший из его учеников Роман Андреев был именно таким человеком, который мог по настоящему «вдохнуть душу» в анимируемого персонажа. Юрий Германович завидовал Андрееву и другим ученикам, с детства привыкшим к пейджерам, компьютерам, а позднее и к сотовым телефонам. А вот для него, приближающегося к сорокалетнему рубежу, мир компьютеров был страной неведомой. Не мог он стать с компьютерами на «ты». Хотя и понимал, что за ними будущее.
Войдя в класс, Роман выложил из сумки ноутбук (это сейчас все знают, что такое ноутбук, а тогда в России о них имели ещё довольно смутное представление). Затем он нахлобучил на голову бейсболку, утыканную проводами, тянущимися к ноутбуку, и деловито пощёлкал клавишами.