Это сказал актёр, который прежде плавал в бассейне, матроска была на нём, видимо, она успела высохнуть, а ещё он был одет в военного покроя штаны, кожаную куртку и сапоги.
Эта фраза была в доставшемся мне фрагменте книжки!
Гусев — Лось.
Девушка — это Аэлита.
Я узнал всех.
Из дальнейших сцен выяснилось, что деятельный Гусев поднял восстание на Марсе, но на этом фрагмент заканчивался, начинался следующий — про космическую Снегурочку. Его я не узнал, потому что мало чего ещё успел прочитать, но спустя много лет автор этого рассказа напишет аннотацию к моей первой книжке, и порой я буду бывать у него дома в Тишинском переулке.
Неужели ламповый телевизор превратился в машину времени и на выгнутом экране появлялись вспышки будущего, просачивающиеся в моё тогдашнее настоящее?
— Ты как? — спросил тренер, когда мы, нагруженные сумками с формой и сетками с мячами, собирались возле автобусов, которые должны были отвезти нас в спортивный лагерь. Вернее сказать, лагерь был обычным, но на нас не распространялось большинство тамошних порядков. Нам не надо было ходить на утренние и вечерние линейки и даже носить пионерский галстук. Вместо этого мы с утра до вечера либо бегали с мячом, либо без него.
— Отлично, — сказал я, показывая на коленку, которая уже не была, как новенькая, потому что на ней виднелись розовые шрамы.
— Хорошо, — сказал тренер, — но на первых порах не буду тебя нагружать по полной.
Но нагружать любого из нас по полной — это единственный способ удержать нас в кроватях в тихий час и ночью, чтобы от усталости мы валились спать, не чувствуя ног. Иначе мы мешали бы отдыхать тренеру.
Среди адресов ГДЛ было и огромное здание у основания тризубца Невского проспекта, Гороховой улицы и Вознесенского проспекта, построенное в Адмиралтейство, фасад на Дворцовую
Он всячески измывался над нами уже на первой утренней тренировке, гоняя с ускорениями. На следующий день ноги ломило. Каждый шаг отдавался тупой болью, но спустя пару-тройку дней мышцы привыкали к таким испытаниям, боль угасала, и чтобы вновь заставить нас валяться без сил на кроватях надо было увеличивать нагрузку.
Тихий час — самое удобное время, чтобы если уж не спать, так хотя бы читать. Но в местной библиотеке «Аэлиты» не нашлось. С фантастикой там вообще было очень бедно. Жюль Верн, да книжка писателя, специализирующегося в своё время на так называемой фантастике ближнего прицела, которую я и взял, но уже после нескольких страниц понял, что мой выбор оказался неверен, лучше бы я остановился на Жюль Верне.
Скучающим взглядом я обвёл нашу палату, в которой умещалась вся команда, то есть 11 человек плюс скамейка запасных, и тут я заметил, что мой сосед — полузащитник Ринат, читает серо-синюю книжку, на которой выведено «Библиотека Приключении», а в овале над этими словами: «Гиперболоид инженера Гарина, Аэлита».
Бинго!
Позже я выяснил, что эти романы почти всегда шли вместе, будто были близнецами-братьями, а книга, которую читал мой приятель входила в Первую «Библиотеку приключений», но тогда я не знал, что была ещё Вторая и Третья, полностью по содержанию повторявшая Первую. Я даже предположить не мог, что и мой обрывок «Аэлиты» тоже вышел в «Библиотеке приключений», но совершенно другой, а в целом виде, она стоила больше всех остальных изданий «Аэлит», за исключением, быть может, Берлинского.
— Ай, — сказал я, обращаясь к Ринату. — Интересно?
— Да.
— Дай посмотреть.
Я пролистал до «Аэлиты». Она иллюстрировалась картинкой со странным летательным аппаратом, похожим то ли на воздушный шар, из которого потоком вырывается воздух, то ли на перевёрнутую бутылку с бьющей струёй шампанского. Обе этих реактивных тяги отчего-то заставляли аппарат лететь к небесам, хотя их подъёмной силы максимум на что хватило — это оторвать аппарат от земли, да и только.
— Дай почитать, — неожиданно сказал я. — Хочешь взамен вот эту? Я показал на фантастику ближнего прицела, на обложке которой был нарисован трактор. Это стало моей ошибкой, потому что обмен был явно неравноценен, а вот просто дать мне почитать «Аэлиту» Ринат может, и согласился бы.
— Не, — сказал он.
— А когда прочитаешь, дашь?
— Ээ, ну ладно, только читай её аккуратно, а то меня дома убьют, если с этой книжкой что-то случиться.
— Обещаю, — закивал я.
Но я никак не мог дождаться, пока Ринат расправится с этим романом, поэтому выкраивал моменты, когда он не читал и в итоге закончил раньше, чем он.
Газодинамическая лаборатория, благодаря которой Ленинград 1920–30‑х годов стал второй ступенькой в космос
Со скоростью ракеты я восполнил пробел и пронёсся через страницы, которых не хватало в начале моего обрывка, дошёл до главы МАРС, а затем установил, что мой фрагмент обрывался точно перед главой «Утро Аэлиты», дальше должно было наступить неведомое, но порой попадались фразы из телепостановки:
«— Сыны Неба ещё живы? — Нет, отец, — я дала им яд, они убиты. Аэлита говорила холодно, резко. Стояла спиной к Лосю, заслоняя экран. — Что тебе ещё нужно от меня, отец? Тускуб молчал. Плечи Аэлиты стали подниматься, голова закидывалась. Свирепый голос Тускуба проревел: — Ты лжешь! Сын Неба в городе. Он во главе восстания».
О да, Гусев ведь поднял восстание на Марсе, я знаю, но что ещё можно ожидать от книжки, написанной немногим позже Октябрьской Революции?
Как же мне захотелось заполучить её полный вариант. Сейчас трудно понять трепет, который охватывал любителей такой литературы, когда в руки к ним попадала подобная книга.
— Сменяй мне её, — предложил я.
Тогда не было ничего дороже индейца или ковбоя из ГДР всё равно какого, пусть даже сломанного, лишившегося перьев, которые всегда отрывались первыми. Это сейчас их цена сильно различается. Какие-то стоят 3 евро, а другие — 300, но тогда любой из них был бесценен.
Таких фигурок у меня было три. Одну я был готов предложить за книгу, может две, но Ринат не согласился даже на три, хотя я видел, что ему очень их хотелось. Но я же не взял их в лагерь и отдать ему фигурки смог бы только на первой тренировке после возвращения. К тому же, Ринат догадывался, что если родители прознают о таком обмене, его ждёт дома большой нагоняй.
Он может сказать, что книгу потерял, читал возле пруда и забыл, а когда вернулся — её уже не было. Вообще брать с собой в лагерь такую ценную книгу было опрометчивым поступком, с ней ведь всякое могло случиться. Однако я так и не решился предложить ему такую авантюру.
Но когда спустя три недели я вернулся домой, оказалось, что на столе у меня в комнате лежала книга в мягкой синей обложке, без какой-либо картинки на ней, но зато с надписью: «Аэлита» и «Гиперболоид».
Папа состоял в Книжном клубе на работе. Раз в месяц им приносили дефицитные книги, которые потом разыгрывались среди тех, кто хотел их купить. «Аэлита» была в единственном экземпляре, на неё претендовало трое, но папе повезло. По крайней мере, он так рассказывал мне, но возможно, догадавшись, что я хочу этот роман, он попросту купил его у спекулянтов раза в три дороже номинала, а всю историю с Книжным клубом придумал для того, чтобы успокоить маму, что книжка куплена по госцене.
Он хотел подготовить мне сюрприз. Он ведь не знал, что я уже прочитал «Аэлиту». Но всё равно это был приятный подарок и последний пазл в моём знакомстве с романом. Теперь он был у меня. Я мог читать его, когда захочу, и мне не надо было возвращать его ни в школьную библиотеку, ни приятелю.
Бросив сумку с вещами на пол, я сел в кресло, открыл первую страницу, и прочитал:
«В Петрограде на улице Красных Зорь появилось странное объявление: небольшой, серой бумаги листок, прибитый к облупленной стене пустынного дома…»
Я не отрывался, пока не добрался последних строк, в которых Аэлита звала Сына Неба.
На улице было уже темно, я встал, подошёл к окну, посмотрел на небеса, пытаясь отыскать Марс, но, конечно, не нашёл.
Константин КРУТСКИХ
Слава одиночками межпланетной любви!
Безусловно, «Аэлита» полюбилась читателю как книга романтическая. Но секрет её состоит в том, что аспектов романтики здесь множество! Прежде всего, это, конечно, романтика освоения космоса, но это далеко не всё. Для читателей столетней давности едва ли не на первом месте была революционная романтика. Этот термин носился в воздухе и был даже вынесен в подзаголовок ленинградского «Вокруг света». Читателю казалось совершенно естественным, что революция уже совсем скоро станет мировой и сразу же перекинется на соседние планеты. Для мальчишек всех времён в романе интересны, конечно же, головокружительные приключения, героизм Гусева и так далее. Для более зрелого мужчины — мечта об идеальной, недостижимой женщине. Как писал наш великий бард Михаил Анчаров, «Мужики, ищите Аэлиту — Аэлита лучшая из баб!». Для женского ума ближе история межпланетной любви, обречённой на разлуку… Для меня же наиболее романтическим аспектом романа является то, что он воспевает учёного-авантюриста, учёного-одиночку, учёного-изобретателя.
Двадцатый век изменил слишком многое в жизни человечества. И, пожалуй, одной из нерадостных перемен стало то, что в современной науке нет места одиночкам. Если раньше географические открытия делали отдельные отважные капитаны, как правило, не состоявшие ни на чьей службе, а то и вовсе купцы или даже пираты, собиравшие экспедицию на собственные средства, то теперь на Земле просто не осталось места для подобных исследований. Если раньше научными изысканиями занимались отдельные гении, от академика Ломоносова до абсолютного дилетанта Левенгука, то теперь им на смену пришли непременно целые НИИ, а то и по нескольку институтов сразу. Современная наука слишком сложна и слишком затратна, чтобы можно было заниматься ею самостоятельно. И нынешние огромные коллективы, фактически, убили романтику научного поиска. Личность первопроходца играет в этом процессе всё меньшую и меньшую роль. И потому научных гениев нашего времени, вроде Жореса Алфёрова, мы узнаём только к самому концу их жизни, если узнаём вообще. Что уж говорить, если сам С. П. Королёв при жизни вообще не узнал славы из-за секретности!