В тот памятный вечер я сидел, любуясь на переводные картинки, которыми были заполнены страницы специально заведённой для этого тетрадки, когда раньше обычного вернулся с работы Дядя Сеня. Был он довольно пьян и очень раздражён.
— Вы знаете, что этот лысый кукурузник отчебучил? — вопросил Дядя Сеня, оглядывая нас мутным взглядом. — Он сокращение в армии ввёл!!! Этак он скоро страну вообще без защиты оставит!
— Успокойся, Сеня, — мягко увещевала его Тётя Маруся. — У нас ведь армия и впрямь очень большая. Это в мирное-то время!
— Так, ведь, брат Сашка на мою шею свалится, когда его из армии попрут! — взвыл Дядя Сеня. — Он же без меня на гражданке и шагу не ступит!
— Ну и устроишь его на свою Мельницу, — пыталась успокоить его бабушка. — Радоваться надо! Ведь он жестянщик не хуже тебя!
— Ну да, не хуже, — простонал Дядя Сеня. — Если бы! А то ведь стыда не оберёшься! — с этими словами он вытащил из глазницы свой фарфоровый глаз и опустил в стакан, заполненный водой, который постоянно стоял на тумбочке между диваном и кроватью. Делал это Дядя Сеня на глазах у всех в первый раз. Обычно он вынимал свой фарфоровый глаз из глазницы перед сном. В темноте. И увидев этот процесс воочию, я, признаться, был шокирован.
А хмельной Дядя Сеня улёгся на диван, и вскоре квартиру заполнил его прерывистый храп.
Судьба у Дяди Сени сложилась трудная. Родился он в конце девятнадцатого века и участвовал практически во всех войнах России и молодой Советской Республики: и в Первой мировой, и в Гражданской, и в боях на Халхин-Голе. Только в Великой Отечественной он не принимал непосредственного участия. Правда, жизнь в Ленинграде, где во время блокады он служил в «трупной команде», была страшнее, чем на любом фронте. Чего только он не нагляделся в те ужасные времена! Слава Богу, жену Марусю с дочерями удалось эвакуировать из блокадного Ленинграда за Урал, да и паёк у работников «трупной команды» был стабильный. Но о том, что он испытал за время этой кошмарной работы, Дядя Сеня никогда никому не рассказывал.
В 1943 году плохо помыл руки, отчего трупный яд попал в его глазницу, и он потерял глаз. Впрочем, довольно быстро ему выдали фарфоровый глаз, выглядевший даже лучше, чем натуральный.
Когда мы с бабушкой уже готовились уезжать из Ленинграда, из-за рубежа, с соревнований, вернулась Мила. С очередной золотой медалью, завоёванной ею в тяжёлой спортивной борьбе. Мне она подарила новый набор переводных картинок (на этот раз с автомобилями), бабушке — красивый головной платок, а отцу, то есть Дяде Сене, она привезла замечательный импортный вставной глаз. Правда радужка этого необычного глаза имела зеленоватый оттенок и слегка отличалась от цвета натурального глаза её отца. Однако Дядя Сеня с благодарностью принял подарок и весь вечер то и дело поглядывал в зеркало, любуясь на новый вставной глаз, который и впрямь смотрелся великолепно, не то, что старый, которому было уже более пятнадцати лет.
Впрочем, утром Дядя Сеня впервые не смог пойти на работу. Так у него разболелась голова. Причём Дядя Сеня подозревал, что болела она у него именно из-за нового вставного глаза.
Чем закончилась эта история с новым глазом мы с бабушкой так и не узнали, поскольку вечером улетели в Баку…
Новая встреча с Дядей Сеней произошла лишь через четырнадцать лет в селе Лопатино Саратовской области, которое было родиной всех братьев и сестёр Ежковых.
За прошедшие годы Дядя Сеня очень постарел, хотя ему было всего семьдесят четыре года. Когда мы с бабушкой приехали в Лопатино, Дядя Сеня прослезился и сообщил, что видит нас в последний раз. Мы с бабушкой естественно пытались успокоить его, но бывший блокадник оказался прав: он умер через неделю после нашей встречи с ним в Лопатине. За день до кончины Дядя Сеня подарил мне глаз, который во время нашей предыдущей встречи привезла из Турции его дочь Мила.
— Я видел, как ты смотрел на него, тогда, — с трудом сказал Дядя Сеня, вручая мне тёплый светлый шарик. — А я ведь так и не смог им толком пользоваться. Каждый раз, когда я вставлял его, у меня начинались кошмарные видения. В нём заключена какая-то тайна, а ты парень неглупый, глядишь, может тебе и повезёт разгадать её.
На похороны Дяди Сени приехала его жена и все три дочери. После того как отметили девять дней со дня его смерти, Тётя Маруся и дочери заторопились в Ленинград.
Перед отъездом Тётя Мила, которая теперь была тренером женской команды по акробатике, попыталась забрать у меня «Глаз Шайтана». Так, оказывается, называл этот глаз старый турок, у которого она его купила во время соревнований в Стамбуле.
— Понимаешь, это турок что-то плёл о колдовстве, связанном с этим глазом, но переводчик наш не всё понял, поэтому толком не смог перевести. Я уразумела только то, что старик этот называл его «Глазом Шайтана» и особенно не торговался о его цене, что, в общем-то, не свойственно восточным людям. Их ведь хлебом не корми, дай только поторговаться.
— Прости, но твой папа подарил этот глаз мне, и я сам попытаюсь разобраться, в чём его необычность, — ответил я.
— Да пойми же ты, у меня сейчас есть прямой выход на ведущих деятелей нашей науки, — пыталась уговорить меня Тётя Мила. — Космонавт Владислав Волков, врач, сейчас возглавляет Федерацию спортивной акробатики СССР, и я часто общаюсь с ним! Правда, он сейчас летает на корабле «Союз 11», но сразу после его возвращения я свяжусь с ним и дам ему на обследование этот глаз.
Однако «Глаз Шайтана» я тогда Тёте Миле не отдал. Космонавты Волков, Добровольский и Пацаев погибли при возвращении на Землю, а других столь авторитетных знакомых специалистов у Тёти Милы не было.
Я пообещал, что следующим летом обязательно приеду в Ленинград и вручу ей «Глаз Шайтана».
Однако в следующем году мне не удалось побывать в Ленинграде. Да не особо, признаться, и хотелось. Потому что в первую же ночь, когда я перед сном положил «Глаз» под подушку, меня посетили странные фантастические видения.
Это был совершенно неописуемый полёт, сопровождаемый неистовством света и красок, линий и форм, смутных видений и неестественно реальных образов. Я летел сквозь сверкающие тоннели, в стенах которых мириадами пор мелькали бесчисленные ответвления во всё новые и новые разнообразные миры. Иногда я неожиданно сворачивал в эти ответвления и летел по совершенно невообразимым просторам, заполненным фантастическими красками и формами, сплетающимися в сложнейшие фигуры. От буйства красок и пространств, от быстрой смены впечатлений мозг отказывался работать, и воспринимать всё это многообразие пролетающих мимо вселенных становилось всё сложнее.
Потом полёт несколько замедлился, и я начал успевать рассматривать пролетающие мимо светила. Иногда я проносился над безжизненными скалистыми астероидами или песчаными барханами более крупных планет. Затем вновь ввинчивался в спирально закрученные пространства, чтобы, преодолев их, выноситься на зелёно-голубые просторы инопланетных лугов и лесов, или под багряно-лиловые тучи со сверкающими меж ними разрядами молний. Я плыл над хрустальными подводными сооружениями, между которыми плавали фантастические полупрозрачные, светящиеся существа, похожие и на медуз, и на драконов, и на глубоководных рыб земных океанов. Причём на этой невообразимой глубине встречались люди в глубоководных скафандрах, напоминающие жителей Атлантиды из фантастического романа Конан Дойла «Маракотова бездна».
Здесь, в таинственных глубинах океанов далёких планет, я видел и странных существ, грациозно и стремительно плывущих между полупрозрачными строениями, украшенными разноцветными кораллами. А может быть, это были и не кораллы вовсе, а окаменевшие цветы иного мира. Россыпи крупных разноцветных жемчужин и драгоценных камней, самых разнообразных оттенков, были вкраплены в хрустальные колонны, арки и своды фантастических подводных городов, которые словно парили над загадочным дном океана. Между невесомыми строениями проплывали стайки рыб, напоминающих пёстрых рыбок земных коралловых рифов. Они кружили в хороводе вокруг меня, пока я опускался в глубину. Но темней в этой глубине не становилось. Наоборот: свет словно источало дно этих волшебных океанов. А может быть, даже светилась сама хрустально чистая вода.
Я опускался на дно, покрытое светящимися водорослями, среди которых встречались фиолетовые и алые растения, похожие на цветы.
Впрочем, возможно, это были актинии, или нечто подобное им. Я не сразу разглядел, что разноцветные подводные растения, кораллы и моллюски растут не хаотично, а составляют чудесные орнаменты, словно дно океана покрыто необозримым живым ковром. Нежные полупрозрачные лепестки подводных растений ласкали моё тело, словно трепетные пальцы влюблённого в меня существа. Эти лепестки вытягивались, свивались в неописуемой красоты композиции, скручивались в изящные спирали, словно в брачном танце…
…Когда я проснулся, у меня очень болела голова, а «Глаз Шайтана» был тёплым, почти горячим. Я не сомневался в том, что все эти фантастические видения были вызваны именно им.
Потом несколько ночей я прятал «Глаза Шайтана» в одном из ящиков своего письменного стола. И никаких фантастических снов мне не снилось. А когда, ради эксперимента, я вновь перед сном положил его под подушку, странные фантастические видения повторились. То есть слово «повторились» не отражает сути того, что происходило во время тех странных «снов». Видения были ещё более фантастическими, но и головная боль после них становилась всё более невыносимой.
В конце концов, после четвёртого раза, когда из-за головной боли я вынужден был вызвать нашего участкового врача и три дня не ходить на работу, я запрятал «Глаз Шайтана» в нижний ящик буфета и постарался забыть о его существовании.
Впрочем, о «Глазе Шайтана» я не забывал никогда и даже пару раз вновь клал его перед сном под подушку. Однако когда врачи с трудом вывели меня из комы после очередного «сна», я окончательно прекратил свои эксперименты…