— Ты спал? — спросил он вместо приветствия.
— Да, — сказал я.
Что уж отпираться, если у меня на руке есть круглый шрам, оставленный пластиковой трубкой, через которую в мои вены поступала питательная жидкость. Сейчас его скрывал рукав длинной рубашки, но мне обязательно придётся её снять, когда предложат помыться. Некоторые маскируют эти шрамы татуировками. Но, увидев такие татуировки, всем ведь понятно зачем они сделаны и что они скрывают.
— Когда проснулся? — спросил поселенец, будто я был каким-то медведем-шатуном, представляющим для окружающих большую опасность, и лучше его от греха подальше умертвить.
— Почти три года назад.
— Как?
— Повстанцы напали на хранилище и пробудили меня. Теперь вот брожу по свету, — поселенец хотел послушать мои рассказы, но всё ещё колебался. Тогда я применил приём, который всегда давал результат, — мне кажется, что ты мечтаешь стать чемпионом мира по боксу.
— Прямо в точку, — расплылся в улыбке поселенец. — У меня комната обклеена вырезками из старых журналов: Мухамед Али, Клайф Оуэн, Денис Шпарга-лов. Они у меня с детства. Я сам немного занимался. Давно. Да что теперь говорить об этом, — он махнул рукой. — Но как ты догадался?
— Да это сразу видно, если на тебя взглянуть. Движения выдают в тебе боксёра. Не хотел бы я с тобой встретиться на ринге.
— Да ладно, какой ринг? Соревнования же не проводятся. Они в прошлом, как и вся прошлая жизнь, — своими словами я окончательно расположил его к себе и развеял все сомнения, если они вообще были. — А что ты не заходишь-то?
Ветер подтолкнул меня в спину. Проходя сквозь ворота по их толщине я понял, что забор вокруг поселения одинарный, то есть железные листы и всё. А то бывает, что их ставят в два слоя, между ними наваливают камни или кирпичи и заливают бетоном. Получается прочнее, чем забор в один слой, но всё равно толку от него мало. Он остановит разве что мародёров на грузовике, а вот для более серьёзного противника, у которого вместо ног и рук — протезы с гидроусилителями и тем более тех, кто сразу состоял сплошь из таких приспособлений, любой забор всё равно что из картона.
Я увидел вытоптанный двор, окружённый хижинами, построенными из всего что удалось отыскать: камни, бетонные плиты, в них вживляли даже корпуса старых машин и ещё какой-то хлам, который я не сумел распознать. Между кромкой забора и крышами оставалось ещё метра полтора — специально для часовых, которые каждую ночь обходили посёлок по периметру и следили за тем, чтобы никто на него не напал.
По площади бегали куры, что-то клевали, в загонах пряталась всякая живность.
— Пойдём со мной, — позвал меня старик с седой головой, обветренным загорелым лицом и очень живыми глазами. — Отдохнёшь с дороги и перекусишь. Проголодался?
— Есть немного, — кивнул я.
Старик провёл меня в домик из пластика, указал на стул в центре гостиной, а сам пошёл вглубь дома, принёс на подносе плошки с супом, овощным рагу и ещё бадейку кваса. Похоже, он был здесь за главного. Странно, что он сам меня угощает, мог бы попросить кого-то из своих соплеменников, но, возможно, он сам решил меня проверить.
Иногда мне давали разбить какой-нибудь электронный прибор, в котором интеллекта было не больше, чем в таракане. Поселенцы руководствовались мыслью, что этот прибор дальний родственник ИскИна и он не позволит своим слугам убить его. Но мои хозяева разрешали мне расколотить даже компьютер, пусть его никто и не похоронит после этого, а бросит где-нибудь в лесу или в поле, как ненужный хлам, и никто его не воскресит, хотя его органы могли послужить в качестве донорских для какого-нибудь другого компьютера, у которого рак съел все внутренности, но пощадил обшивку. Так что я легко проходил эту проверку, хоть и неприятно было ощущать себя одним из тех варваров, которые крушат всё что связано с ушедшей цивилизацией.
— Этого много, — сказал я, кивнув на еду.
— Впрок наешься, — сказал старик, — Будто не знаешь, что есть надо столько, сколько дают.
— Как верблюд, — сказал я.
— Ага, — кивнул Старик. Он правильно рассудил, что прежде чем требовать от меня рассказов, меня надо накормить, а то я не смогу нормально слова сказать, потому что у меня изо рта будет капать слюна. — Так как тебя зовут?
— Даниил, — честно признался я. Я, конечно, вновь мог соврать, потому что никаких документов, подтверждающих мои слова, предъявить не мог — бумажные и пластиковые вышли из обихода, но маркировку, данную мне при рождении, здесь всё-таки могли распознать.
— Рифту ты сказал другое имя. Но я тебя понимаю. Нельзя всем говорить настоящее имя. Интересно будет тебя послушать. К нам Рассказчики не часто заходят.
— Вкуснотища, — похвалил я, расправившись с угощением. — Спасибо. Я б ещё не отказался в баню сходить. Помыться с дороги не помешало бы. У вас вода не дефицит?
— Пахнешь ты, не скажу чтобы плохо. Вполне приемлемо. Но раз хочешь, будет тебе баня.
Избавившись от грязи я вновь вернулся в дом. Старик сидел за столом, за которым я ел, и что-то писал шариковой ручкой на пожухлом листке бумаги. Таких листков у него была целая пачка.
— Я так и не узнал, как вас зовут, — сказал я.
— Алексей, — сказал он, долго рассматривая моё лицо, — но так меня звали давно. Сейчас меня зовут Гром. Для тебя я тоже Гром.
— Вам не захотелось, чтобы вас звали Алексей?
— Алексеем меня звали в другой жизни. В этой меня зовут Гром.
Я понимал, что он говорит не о реинкарнации, а о том, что Алексеем его нарекли при рождении, но после того, как люди стали ложиться в виртуальный сон, он придумал себе другое имя.
— Я понял, вам не нравилась та жизнь.
— Города были полны людей. Они сидели друг у друга на закорках, громоздили дома до небес, но всё равно всем места не хватало. Ты же помнишь те времена?
— Конечно.
Сейчас полно брошенных домов — от человейников, рассчитанных на тысячи людей, до совсем крохотных, где и одной семье было тесно. Они постепенно разрушались.
— Но сейчас гораздо хуже. Меня пробирает дрожь, когда я представлю все эти дома, где в стеклянных гробах лежат миллионы людей. Ты ведь тоже там был, — он кивнул на мою руку с едва видневшимся шрамом.
— Да.
— Разве тебе нравилось жить чужой жизнью?
— Нет. — Я не пояснил, что в снах видел не чужую жизнь, а свою. Вернее ту, что могла бы у меня быть, не случись катастрофы с самолётом, в которой погибли близкие мне люди. В снах они были живы. — Итак, тебе не нравится, как было, но то, как есть — тебе не нравится ещё больше.
— Да. Но, видишь ли, в детстве я мечтал стать космонавтом. Смотрел на звёзды и мечтал, что когда-нибудь полечу к ним. Ну пусть не к ним, а хотя бы к Марсу. А потом стало ясно, что ничего этого не будет. Не будет у нас никаких марсианских баз, звёздных колоний тоже не будет, потому что никому они не нужны. У нас вообще ничего не будет, потому что сперва устали бороться слабые, легли в виртуальный сон и получили там то, что не могли получить в реальной жизни.
— Тебя не уложили и всех, кто здесь.
— Надолго ли всё это? — спросил Старик, посмотрел на меня, и мне на миг показалось, что он меня раскусил. — Жаль, что в реальности наши мечты уже не сбудутся.
Я помнил, как рекламировали виртуальность. Сперва отделались от неперспективной части населения, потом почти от всех. Остался только «золотой миллиард» и те, кто его обслуживал. Но они прогадали. ИскИн, сделанный, чтобы следить за спящими, решил, что в сон надо погрузить всех, так что тех, кто не хотел ложиться в виртуальность, уложили насильно.
Старик повёл меня в большой сарай, в котором был лишь один громадный зал с длинными деревянными столами, наставленными рядами. Зал быстро заполнялся. Люди здоровались друг с дружкой, будто не виделись на завтраке или обеде, жали руки Грому и мне. В таких поселениях частенько принимают пищу все вместе. Запасы еды — общественные. Вот и готовили на всех сразу и всем одинаковое. Каждый принёс с собой тарелку и теперь дежурный по кухне наваливал в них овощное рагу вперемежку с куриным мясом из большого чана, который он таскал на тележке, и давал куски свежего хлеба.
Собралось человек семьдесят: мужчины, женщины, дети. Их было слишком мало, чтобы совершать дальние рейды, потому что каждая пара рук была нужна в хозяйстве. У них вряд ли была радиостанция, потому что даже ламповую, которую, поди собери из того, что было в их распоряжении, можно отнести к дьявольским и вредным приспособлениям. Не говорю уж о более совершенных приборах. Они ведь напичканы электроникой. Поселенцы живут в вакууме. Ничего почти не знают о том, что творится вокруг. Информацию приносят такие ходоки, как я. Но редко. Я не буду им говорить о том, что в ближайшем к ним поселении, до которого было почти сотня километров, вот уже месяц, как нет людей. Они исчезли после того, как я там побывал.
Я сидел во главе одного из столов вместе с Громом и украдкой рассматривал поселенцев. Кивнул Рифту, а он кивнул в ответ и улыбнулся. Парень, охранявший ворота, сидел рядом с ним. Он мне подмигнул и напряг бицепс на правой руке, демонстрируя рельефную мускулатуру. Я показал ему большой палец в знак восхищения. Мечты этих людей я знал. Мне нужно было узнать мечты остальных.
Кто-то хотел занять место старика, когда он умрёт или даже до этого, но этого они, конечно, тоже не говорили. Я улавливал обрывки их мыслей.
— Ты встречался с отрядами повстанцев? — спросил меня парень, который сказал мне, будто мечтает вырастить такую пшеницу, которая будет давать по четыре урожая в год, но я видел, как он поглядывает на девушку, сидевшую в двух столах от него, и догадался, что главная его мечта — жениться на ней. Девушка взаимностью ему не отвечала. Его мечта может и не осуществилась бы в реальности, но в снах — она точно сбудется.
— Конечно, они ведь меня разбудили.
— Расскажи про них. Ты ведь ходишь по свету, чтобы передавать вести от них? Как их найти?
Я рассказывал, что будить спящих — опасное занятие, потому что в городах полно роботов, охраняющих их сон. Я видел, как загораются глаза у парней. Им было скучно здесь. Они хотели подвигов. Их держал Гром, говорил, что в посёлке полно забот. Всё-таки я вовремя сюда пришёл. Не случись этого, здесь многие стали бы занозой для ИскИна.