Продав маленький деревянный домик женщине, приехавшей к мужу на поселение, Антонина переехала на берег Чёрного моря, купив однокомнатную квартиру. Недвижимость досталась хорошая, в крепкой кирпичной пятиэтажке на самом верхнем этаже. Дом располагался в центре, недалеко от рынка и универмага. До автовокзала было совсем рядом, а до моря — рукой подать. Как правильно, что она успела до распада СССР! Ведь потом уже стало ни продать, ни купить, всё вокруг захватила мафия. А тех, кто пытался продать свои квартиры, пытали и убивали. Власти никакой уже не было, потому что власть и была мафия. Об этом писали в газетах, показывали по телевизору, хотя и показывать было не обязательно, и так всё было известно.
На новом месте жизнь Антонины пошла гораздо интереснее, чем в «посёлке», как она называла Шумерлю. Сначала она устроилась уборщицей в военный санаторий. Там были старинные корпуса, сделанные при царе. Красивый тенистый парк, а выздоравливали сплошь офицеры. Антонина работала посуточно, поэтому у неё появилось время на осмотр достопримечательностей. Она начала ездить на экскурсии, а уволившись из санатория после перестройки, водить людей сама. Что её всегда удивляло, так это то, что местные плохо знали родной город и его окрестности. Да и местными считать её знакомых можно было весьма условно. Люди перебрались сюда со всех уголков огромной страны. Тамара приехала с Украины. Ольга — с Молдавии.
Отслужив армию, вернулся Володя. Но пожил с матерью немного. Покрутился с месяц, и укатил в Нижний Новгород. Сказал, что решил по вечерам учиться, а работать на автозаводе. Антонина так и не успела Володю ни с кем познакомить. Она хотела взять его в горы, а лучше вместе со старичком-чудаком, который однажды напугал Антонину змеёй. Воспользовался, так сказать, её плохим зрением, насмеялся над женщиной. А зря! Она даже была готова выйти за него замуж. Старичка тоже звали Володя, он был холост, работал слесарем, а в горы ходил каждый выходной.
Сын приезжал редко. Всего, может, пару-тройку раз и приехал. Дела да дела. Большому кораблю — большое плавание! Одно только волновало Антонину — как бы Вавушка не начал пить. Чувствовало её материнское сердце, что есть у Володеньки этот червячок. Да и компания сына не внушала Антонине доверия. Состояла она сплошь из игроков, а игроки — люди ненадёжные. Видела она одного, с проломленным черепом. На всю жизнь осталась метка у человека. А такие метки просто так не ставятся. Ведь игрок — это разве профессия? Так, баловство одно. В последний год Володя работал на стройке. Изменение в судьбе казалось ей важным, и она боялась спугнуть эту перемену. Антонина ставила свечи и заказывала сорокоуст за новую работу сына. Пусть строит подольше! Глядишь, жизнь и наладится. И ещё смущало сердце матери, что не был Володенька женат. Одно время была женщина. Он даже приезжал с нею. Но женщина не понравилась Антонине. Мать с ужасом вспоминала, как предложила дорогим гостям «по стопочке». После этого молодые остановиться уже не смогли. Это событие было настолько сильным, что вытеснило даже имя Володиной сожительницы. Она только помнила её походку и остекленевшие сомнамбулические глаза.
С утра Антонина сходила в храм, потом зашла на рынок. Возвращаясь, еле протиснулась мимо двух активисток из «Свидетелей Олеговых». Женщины были в белых, но каких-то нерусских платках. Держась под руки, они прижимали к груди сумки и книги. Антонина знала, что эта секта собиралась в кинотеатре «Прибой». Отец Георгий после воскресной службы особенно ругал и обличал её деяния. Женщины из «Свидетелей» всегда появлялись парами, и любили площадь перед универмагом. Они попытались дать Антонине бумажку, а когда она отказалась, начали пугать и читать стихи из небольшой замусоленной книжки.
— Женщины! Как вам не стыдно! — начала Антонина. Но, не договорив, махнула рукой. Бесполезно, сказала она себе, и зашагала быстрее.
— Придёт двенадцатый год, тогда узнаешь, что стыдно, что не стыдно! — донеслось ей в спину. — Наступишь на череп! Каждый, каждый! Все до единого наступите!
— Пусть, пусть идёт! — включилась вторая. — Нам жалко тебя, несчастная. Когда тёмная лента обернётся вокруг ноги, тогда вспомнишь, как прошла мимо светлой руки!
Антонина не выдержала, повернулась вместе с сумками, и плюнула на асфальт.
— А! Она ещё плюётся, нахалка! Хамка! — заголосила первая женщина.
— Придёт Тризна! Все плевки вернутся тебе до одного! — добавила её спутница.
Антонина пришла домой, но оставаться не хотелось. Сначала думала вернуться, чтобы сказать женщинам всё, что надо сказать, но внезапно позвонила подруга и пригласила к себе. Тамара работала в центре оздоровительной реабилитации пожилых. Город выделил небольшое помещение, в котором пенсионеры могли собираться по определённым дням. Была запись на бесплатный массаж, а днём группу даже кормили обедом в одном из санаториев. Тамара вела учёт. Работы было немного, зато общения — вдоволь. Десять лет разницы в возрасте не помешали женщинам сблизиться. Они жили в одном доме, где у Тамары с мужем была трёхкомнатная квартира. Антонина положила в сумку баночку кизилового варения, и направилась в центр реабилитации. Она обошла площадь универмага другой стороной, где нотариальная контора и книжный магазин.
— Антонина! Здравствуй! — по глазам подруги было понятно, что в центре сегодня обсуждение.
— Выкладывайте, что у вас тут, — встреча со «Свидетелями» была ещё слишком свежа.
— А вот погляди! — воскликнула Ольга. Она была на пару лет моложе Тамары, но по своему темпераменту казалась ещё младше.
— «Девяностолетний японец пережил падение с башни, перелом шейных позвонков и пробыл более суток в морозильной камере одного из моргов Токио», — вслух прочла Антонина.
— Ой, девочки, бывает же такое? Перелом всех позвонков! Холодильная камера! Морг! А мы-то? Ногу сломаем и уже прощаться начинаем, — запричитала Ольга.
— «Сейчас Ягура Года поправляется в одной из частных клиник. Я чувствую себя гораздо лучше, говорит японский пенсионер», — дочитала Антонина и замерла.
— Чего запнулась?
— Егорушка! — всплеснула руками женщина, вглядевшись в фотографии. Вмиг позабыв про «Свидетелей Олеговых», она ошеломлённо смотрела на подруг, а на её коленях застыла сумка с баночкой варенья из дикого кизила.
— Твой, что ли? — тихо спросила Тамара.
— Мой, — Антонина опустила глаза.
— Где ж ты нашла-то старого такого?
— Да не был он старым. Давно это было.
— А, давно! Но может — обозналась? Может не твой ещё?
— Мой он, девочки. И лицо его, и фамилия. Только постарел сильно. Столько лет-то прошло!
— Сходить на совет к Маме! — Ольга сделала ударение на последний слог. — Ох, господи, никогда, наверное, не научусь выговаривать имя. Около … Околочандра, вот! Он человек опытный, небось, и в Японии бывал, и где только не был. «Я выжил благодаря восьмой чакре», — дочитала Ольга конец статьи. — Ишь, как, чакре. Я же говорю — надо к Маме!
Тангутский Мама (с ударением на последнем слоге) звался Околочандра. В прошлом он был индийским бизнесменом-мафиози, и жил в Дели. Потом бросил своё неблаговидное занятие и встал на праведный путь. Околочандра поселился в городе несколько месяцев назад. Он не курил, ходил во всём белом, и каждый раз пил из новой посуды. Околочандра имел свой ашрам в Агонии (что за страна Антонина не знала), бездонные глаза, а его индивидуальная саньяса стоила тысячу гривен и выше. Директор санатория «Смазка Севера» заплатил однажды Околочандре пять тысяч за себя и жену. Антонине даже показывали фотографии. Ашрам Мамы выглядел как несколько обтянутых тряпками хаток. Ученики на фото собирали траву, а Околочандра объяснял им, как готовить пилюли, смешивая разные смеси. К нему нельзя было притрагиваться, но однажды один залётный москвич, который не знал этого, обнял Маму, и это потом все обсуждали. Ольга ходила к Околочандре, а Антонина хмурилась, слушая её рассказы.
— У православных чакр нет! — строго произнесла она.
— Откуда ты знаешь, что нет?
— Отец Георгий сказал!
— У православных, может, и нет, а вот у япошек — есть! — парировала Ольга.
— Слушай больше своего Вридавая.
— Не Вридавай, а Вридаван! Это такой город, Околочандра рассказывал.
— И что он рассказывал?
— Люди туда приезжают умирать, их там сжигают, а что остаётся — бросают в Ганг.
— О! Господи! Ужас-то, — Антонина прикрыла рот руками.
— Нечего и ходить! Не надо никаких чакр! Твой мужик? — Тамара со свойственной ей прямотой направила разговор на главную тему.
— Мой, — выдохнула Антонина.
— Должна значит поехать к нему! — вынесла подруга суровый вердикт.
— В моём-то возрасте, Тома?
— А что возраст? Что возраст? Твой мужик нашёлся. Чуть не умер, значит, Бог отвёл. В газете вот напечатали. Это что? Случайность? Как думаешь?
— Думаю, нет, Томочка.
— И я так думаю, что нет. Собирайся и езжай к нему. А мы тебе с Олей поможем. Так, Оль?
— Конечно, поможем! Я бы тотчас поехала! — согласилась Ольга. — В Японию — с удовольствием. Вот в Румынию не хочу!
— Подожди, Оль, про свою Румынию! Фотографию сына ему привезёшь. Слышишь меня, Тоня?
— Ой, девочки. И точно. Фотографию!
— Конечно, пусть хоть перед смертью на сына поглядит.
— А Володя у меня японской игрой занимается. Вроде шашек наших, — неожиданно вырвалось у Антонины.
— Вот видишь! — хором ответили Тамара с Ольгой.
— Так он у тебя, что? От этого что ли? — догадалась младшая из подруг.
— Не от этого, Оля, а от японца, — поправила Тамара.
— А я, что сказала?
— Что сказала, то и сказала.
— И ничего я не сказала такого! Чем японец хуже нашего чурки? Лучше же, а не хуже. Уж лучше японец, чем еврей. Я так думаю.
— Оля, всё! — Тамара строго посмотрела на подругу.
— А Володя мой всегда думал, что его отец — чуваш. Я никогда ему не говорила, боялась. Теперь-то, конечно, уж можно. Теперь за национальность не посадят, — вздохнула Антонина.