– А смысл?
– Остаться неузнанными.
– Когда ты успел раскопать здесь какой-то клуб масок? Я живу в этом городе всю жизнь и никогда не слышал ничего подобного, тогда как ты приехал всего пару дней назад. Хотя о чем это я? Сказки мне на голову тоже не падали, и за мной не бегали синеволосые волшебницы.
– В клубе собрания по воскресеньям, средам и пятницам. Руководит всем енот.
– Значит, енот-руководитель?
– Енот главный, но не признается в этом. На прошлом собрании участники клуба декламировали стихи собственного сочинения.
– То есть вчера я, весь такой в деловом костюме, участвовал в тендере вместе с отцом в его фирме, а завтра буду читать стихи еноту?
– Не пойдешь?
– Пойду, конечно.
– В пять вечера.
– А где?
– Понятия не имею. Я так и не понял, где был. Но туда можно доехать на трамвае.
– Доехать на трамвае. М-да. Знаешь, а я все-таки немного отвык от тебя, Ское.
36
– Обратно я приехал на двенадцатом трамвае. Давай и туда поедем на нем.
– Логично.
Ребята дождались нужного трамвая.
– Остановка была какая-то невзрачная, люди серые, деревья пыльные.
– Спасибо, что описал весь наш город в одном предложении. А конкретнее? Может быть, название? На остановочном комплексе бывают такие буковки, из которых складываются слова. Например, «ул. Ленинградская». Знаешь такое?
– Названия не было. Но видны были три трубы комбината в красно-белую полоску.
– Табличка на доме?
– Переулок, 6.
– Просто переулок?
– Не просто переулок, а шесть.
– Очень смешно. Как мы найдем это место?
– Будем смотреть в окно, а когда заметим пыльные деревья и трубы комбината – выйдем.
– У меня ощущение, что я разговариваю с пятилетним ребенком.
– Это единственный способ попасть в клуб масок.
– Вот-вот.
37
Вышли на самой серой из остановок.
– Здесь?
– Похоже. Вон трубы. Только их почему-то две, а было три.
– Не обращай внимания. Две, три – какая разница? Это же металлургия. Одну уже переплавили во что-нибудь более полезное. Как выглядел дом?
– Желтоватый, облупленный. Четырехэтажный. С аркой.
– Здесь почти все такие. Только с арками проблема. Видишь хотя бы одну?
– Нет.
– Может, без арки сгодится?
– Может, и сгодится, – улыбнулся Ское. Его забавляли поиски неведомого дома в компании Вадима. – Давай остановимся на этом.
– Уверен? – с сомнением посмотрел на приятеля Вадим.
– Нет, но с чего-то же надо начинать. Он, конечно, тоже без арки, но вдруг это не принципиально?
– Да действительно. Арки такие непостоянные.
Ребята подошли к дому поближе. На его боку висела табличка: «Ул. Чайковского, 26».
– Не тот. Но композитор хороший.
– Это не композитор, это дом.
– Знаю. Пойдем дальше, проверим соседний.
Когда приблизились к соседнему дому, увидели подобную табличку: «Ул. Чайковского, 28». У Вадима зазвонил телефон. Он достал его из кармана куртки, посмотрел на экран, нахмурился, но ответил. Несколько секунд слушал, что ему говорят, а потом раздраженно ответил:
– Пап, я не могу сейчас… Чем я таким важным занят? Ничего сверхъестественного: всего лишь ищу клуб, в котором люди в масках зверей читают друг другу стихи, а руководит всем этим делом енот. Что?.. И не думал шутить. Я не… Сегодня воскресенье, папа…
Вадим замолчал, выслушивая ответ отца.
– Ладно. Как скажете, Алексей Викторович, – холодным тоном произнес он и сбросил вызов. Посмотрел на Ское: – Похоже, моя встреча с енотом отменяется ради встречи с… Ну, не будем ругаться. В общем, отец зовет меня на деловую встречу, которая состоится почему-то сегодня, а не завтра, как планировалась.
– Ничего страшного, Вадим, иди.
– Останешься искать клуб?
– Прогуляюсь немного в этом районе. На часах уже полшестого, на собрание клуба мы все равно опоздали.
– Ладно. Уехать бы еще отсюда, – Вадим сунул руки в карманы и огляделся. – Вызову такси, – он вновь достал телефон и, прежде чем набрать номер, усмехнулся: – Еноту привет, если встретишь.
38
Ское гулял по улице Чайковского до темноты. Отчего-то ему нравилась магнитогорская тьма. Она была неровной. Не все фонари горели: некоторые мигали, другие не работали. По краям тротуаров лежали листья, почти неразличимые в темноте.
Ское думал о фильме. Откуда берется сюжет? Сегодня его нет, а завтра может появиться из сущей мелочи вроде этих листьев, которые как будто спрятались от людей в ожидании холодов. Чего еще могут ждать упавшие с дерева листья?
Листья напомнили Ское музыку в конце фильма. Он сам не понимал, чем же они похожи. Чем-то неуловимым. А может, неуловимость и есть их общая черта? В фильме, когда история уже закончилась, зачем-то звучит музыка. Кому она теперь нужна?
Так и листья. Дерево сбросило их на землю, но они зачем-то все еще красивы. Даже красивее летних. Притихшие, спокойные, смиренные.
Ское увидел арку. Из нее показалась морда козы. Ское от неожиданности остановился. Коза остановилась тоже, но лишь на секунду; потом резко, будто бы испуганно, скрылась в тени арки. Ское быстрым шагом последовал за ней. Эта девушка явно из клуба масок. Ское вспомнил ее: она опоздала и хриплым голосом декламировала длинное странное стихотворение. Сейчас он спросит у нее, где находится клуб.
Ское забежал в арку и оказался в том самом дворе. Понурые дома снова шептались ветром. Он огляделся. Козы нигде не было видно. Двор вновь был пустой, словно необитаемый. Ское нашел подъезд с потрепанным плакатом-вывеской клуба масок и вошел внутрь. Преодолел два темных этажа, на третьем брезжил свет от раскачивающейся лампы. Ское дернул ручку единственной на этаже двери, но та оказалась заперта. Он постучал – тишина. Посмотрел на часы – без пятнадцати семь. Конечно, собрание клуба уже закончилось.
Ское вышел на улицу и вновь огляделся. Куда же делась девушка в маске козы? И почему убежала от него?
Обдумывая случившееся, Ское перешел дорогу к трамвайной остановке. Вскоре подошел двенадцатый номер. Ское намеревался спросить у контролера, как называется остановка, но в вагоне никого не оказалось. В полном одиночестве он проехал какие-то тусклые, будто заброшенные, районы, мост через реку Урал. Когда трамвай въехал на другой берег реки, люди стали заходить в вагон.
Ское сошел на своей остановке и медленно побрел к дому.
«Какой удивительный город, – подумал Ское. – Он многое прячет в пыли своих улиц под слоем обманчиво-серой краски».
39
Вадим и Алексей Викторович вернулись домой поздно. Вадим бросил куртку мимо вешалки и молча направился на второй этаж, в свою комнату.
– Куртку повесь нормально! – крикнул ему вдогонку отец, но Вадим уже поднимался по лестнице с самым упрямым видом. – Я же извинился, что оторвал тебя от прогулки. Вадим!
Алексей Викторович последовал за сыном. У двери комнаты поймал его за рукав и развернул к себе.
– Не веди себя как ребенок. Это работа. Ее надо работать. Так получается, что не всегда по будням.
– Я вообще не понял, зачем был нужен там, – с нажимом ответил Вадим.
– Затем, что ты стажируешься. Твое участие обязательно. Учишься, набираешься опыта.
– А меня достало стажироваться у тебя!
– Есть устрицы и молча улыбаться было слишком сложно?
– Плевать на устрицы, я их терпеть не могу! Дело не в этом.
– А в чем?
– В том, что ты мной помыкаешь!
– Я твой руководитель, Вадим. А ты подчиненный.
– Достало быть твоим подчиненным!
– Когда-нибудь ты займешь мое место, станешь директором. Но не сейчас.
– А я не хочу быть директором!
– Остынь, Вадим.
– Я! Не хочу! Быть! Директором!
– А кем ты хочешь быть?
– Да хоть кем! Лишь бы подальше от тебя!
Алексей Викторович глубоко вздохнул и оперся о стену. Плечи сдавила усталость, а где-то в грудной клетке появилось ленивое, тягучее равнодушие ко всему, что говорит ему сын. Все эти обидные слова – сколько раз он их слышал?
– У тебя характер, как у матери, – сказал он спокойно.
– Не напоминай мне о ней! – хрипло выдавил Вадим.
– Прекрати скандалить, хорошо? Я тоже устал. И вот еще что: не хочешь работать в фирме – не работай.
– Что? – не поверил своим ушам Вадим.
– Что слышал. Завтра можешь не приходить на работу.
– Ты меня выгоняешь?
– Не выгоняю. Освобождаю. Мне не нужен капризный ребенок в подчинении. Разберись в себе для начала, ладно? А я спать. Завтра опять рано вставать.
– Папа…
– Я все сказал. Отдохни. Подумай. Определись. Спокойной ночи.
40
В понедельник утром Вадим вновь стоял у двери Ское и нажимал на кнопку звонка. Ское открыл.
– Сдается мне, – сказал он с улыбкой, – что ты полюбил вафли.
– Отец выгнал меня с работы, – ответил Вадим.
Ское перестал улыбаться.
– Заходи.
Они расположились на кухне. Вадим молчал, пока Ское разливал по чашкам чай, а Ское вспоминал, как тот не раз приходил к нему, когда случались трудности.
– Поссорились? – нарушил молчание Ское.
– Да нет. Я пытался поссориться, но не получилось.
– Тогда что произошло?
Вадим сделал глоток чая, обжег губы и закусил вафлей.
– Я правда не хочу работать в фирме отца, – признался он. – И отец это понял. Он отпустил меня. Уволил, можно сказать.
– А чем ты хочешь заниматься?
– Не знаю. Ничем. Он прав. Мне надо подумать.
Вадим затих на несколько минут. Ское тоже молчал, чтобы не прерывать ход его мыслей.
– Я не знаю, Ское. Кажется, я ни на что не гожусь, – проговорил он наконец. – Все бесит. И больше всего – быть в подчинении у отца. Меня воротит от этого!
– Раньше тебе нравилось фотографировать, помнишь? И рисовать.
– Этим не заработаешь на жизнь. Что за профессия – художник? Тем более у меня нет специального образования.