– Соскучился уже? – тот хитро улыбался. – Я же тебя отпустил.
Ское переступил с ноги на ногу, оставив мокрые следы на бетонном полу. Тогда вторая фигура взволнованно вышла из тени и сказала:
– Это я его позвала. Вам ведь нужно поговорить о фильме!
– Эх, Карина, Карина, – еще хитрее улыбнулся Петр Андреевич дочери и сказал, обращаясь к Ское: – Не мнись, студент, заходи. Обсудим твой фильм.
Прихожая была обклеена клеенчатыми обоями в цветочек. Обои выцвели, слегка пожелтели, но почему-то помещение от этого казалось уютным, а не обветшалым.
– Курили опять? – в прихожей показалась сердитая женщина в фартуке поверх длинного халата. Петр Андреевич усмехнулся так, чтобы женщина не видела. Карина сделала невозмутимое лицо, скинула ботинки и метнулась в комнату, коротко бросив по пути:
– Привет, мам.
– Конечно, нет, – запоздало ответил Петр Андреевич и поглядел на жену наивными, казалось, голубыми глазами, хотя на самом деле они были зеленые. – Вот, студента нам привел. Хороший, качественный студент. Но мокрый. Будет чай пить и обсыхать.
Лицо женщины разгладилось, перестало быть сердитым, она несколько раз кивнула, проговорила:
– Заходите, молодой человек. Давно вас не было у нас.
Она улыбнулась Ское и пошла в кухню ставить чайник.
6
– Проходи, студент, – Петр Андреевич повел рукой в сторону кухни.
– Папа, у него имя есть, – буркнула Карина.
– Знаю, дочь. И еще фамилия.
– Ты неисправим, – по-взрослому вздохнула девушка.
– Исправлять меня собралась. Марш отсюда! – строго прикрикнул Петр Андреевич, но никто из присутствующих не поверил в его строгость. В глазах, как всегда, плясали веселые искорки.
Ское и Петр Андреевич вошли в кухню и уселись на табуретки у маленького стола, покрытого клеенчатой цветастой скатертью. На этой кухоньке в четыре квадратных метра Петр Андреевич не раз устраивал кинопосиделки, как это называли студенты. После просмотра очередного фильма, предусмотренного учебной программой, Петр Андреевич тащил всю группу к себе домой. Жена его молча, без вопросов – уже привыкла – разливала чай по разнокалиберным чашкам и уходила в свою комнату, прикрыв за собой дверь. А студенты во главе с Петром Андреевичем долго, часто до самой ночи, с жаром обсуждали просмотренный фильм. Петр Андреевич считал, что такие дискуссии стимулируют творческое мышление, а сладкий чай закрепляет эффект.
Ское любил такие посиделки, но обычно молчал. Слушал других. Сейчас, сидя напротив Петра Андреевича, он вновь молчал по привычке. Или ему нечего было сказать. Слова не шли, и Ское смотрел на покачивающийся старый пластиковый абажур, нацепленный на одинокую лампу на потолке. Ему нравилось, что желтый искусственный свет лампы от этого тоже слегка покачивается.
– Твое любимое небо выплеснуло на тебя все свои эмоции? – посмеиваясь, спросил Петр Андреевич. Ское перестал смотреть на абажур.
– Вроде того.
– Переодеться хочешь? Ты, конечно, выше меня, но…
– Спасибо, я побуду так. Люблю дождь.
– И небо.
– И его.
– Тогда чаю?
Не дожидаясь ответа Ское, Петр Андреевич налил в две кружки кипятка, а затем заварки.
– Жена со мной не согласна, но, по-моему, так вкуснее – когда заварка идет последней. Это как в фильме хорошая финалочка… Кстати, что насчет фильма? Карина сказала, ты хочешь поговорить.
– На самом деле говорить пока не о чем.
– У тебя ведь были наработки. Ты показывал мне в прошлом семестре. Помнишь? Парень с цветами, перебегающий улицу. Неплохой задел на мелодраму.
– Я выбросил.
– Почему?
– В мусорном баке лучше смотрится. Мелодраматично скомканная бумажка.
– Да ты эстет.
Петр Андреевич взял из вазочки два пряника, один протянул Ское. Тот мотнул головой.
– С сюжетом не затягивай.
– Я бы хотел не затягивать, но пока получается только затягивать.
– Поэтому я тебя и отпустил. Зачем вообще сюда притащился, да еще и в такую погоду? Намочил нам полы, – грубовато спросил Петр Андреевич, но тут же улыбнулся. – Шучу. Мы всегда тебе рады, особенно Карина.
– Папа! – донесся вскрик из коридора.
– А ты не подслушивай, – усмехнулся Петр Андреевич и продолжил немного строже: – Карина, или зайди в кухню, или шуруй в комнату.
Послышался вздох и удаляющиеся шаги.
– А насчет фильма, студент… Я не буду оригиналом, если скажу: ищи то, что тебе поможет. Знаешь же, как это бывает. Забуксовал в трясине – ищи что-нибудь, что вытянет тебя оттуда, – Петр Андреевич вдруг повысил тон, словно рассердился: – Запряги, в конце концов, единорога в свою телегу! Мне ли учить тебя – налетающего на столбы из-за того, что слишком засмотрелся на небо.
– Я не налетаю на столбы.
– Это метафора, студент. Столбы повседневности, я имел в виду.
– Буду знать.
– Что будешь знать? – буркнул Петр Андреевич.
– Столбы повседневности.
– Пей чай и убирайся снимать фильм! – прикрикнул Петр Андреевич, пытаясь скрыть веселые искорки в глазах за насупленными бровями.
Ское улыбнулся.
– Улыбаться будешь, когда принесешь мне диск со сделанной ровным аккуратным почерком надписью: единственная и неповторимая, прекраснейшая во всех отношениях экзаменационная работа Ское Вильсона, промокшего до нитки студента второго курса и тэ дэ, и тэ пэ, ну, ты понимаешь.
– У меня не ровный и не аккуратный почерк, – усмехнулся Ское.
– Так, встал и вышел!
Ское поднялся с места, сжав губы в попытке скрыть улыбку.
– И чтобы до сессии я тебя не видел!
– Как скажете.
– Вон отсюда!
– Хорошо.
– Завтра первой парой моя лекция, не опаздывать!
– Вы меня только что выгнали до сессии.
– Я сказал, чтоб глаза мои тебя не видели до сессии! А на парах будь добр появляться! Перевирает мне. Попробуй не приди только!
– Хорошо, – улыбнулся Ское.
– Что – хорошо?!
– Попробую.
– Чтобы как штык без пяти девять! – крикнул Петр Андреевич в спину парню. Тот уже открывал дверь, чтобы выйти.
– Хорошо, буду штыком без пяти девять, – сказал Ское. Петр Андреевич вместо ответа захлопнул дверь.
7
– Ты снова его выгнал! – Карина выскочила в коридор.
– И горжусь этим.
– Папа!
– И еще раз выгоню, и еще, и еще. Буду выгонять, пока фильм мне не принесет. Студент! – усмехнулся Петр Андреевич.
– Его зовут Ское.
– Его зовут студент, пока не сделает то, что должен, – буркнул Петр Андреевич. Он повернулся к дочери, вгляделся в ее нахмуренное лицо. – А ты что хотела? В любви признаться? Догоняй тогда, пока далеко не ушел.
– Папа! – Карина покраснела и юркнула в комнату.
8
На улице уже совсем стемнело, когда Ское вышел. В лужах отражался свет фонарей вперемешку со светом проезжающих автомобилей. Глядя на скачущие по мокрому тротуару огни, Ское вспомнил Магнитогорск. Там были оранжевые фонари. Много оранжевых фонарей. Интересно, их сменили на какие-то другие за время его отсутствия или нет? Может, теперь они зеленые? Или холодного белого цвета, который ему так не нравится в некоторых районах Москвы?
Магнитогорск Ское вспоминал и раньше. Одни воспоминания со временем гасли, словно покрываясь мутной пленкой, теряли очертания, как пейзаж за запотевшим стеклом. Другие, наоборот, были четкими, будто обведенными ярким карандашом. Почему-то вспомнилась макушка Вадима. То ли оттого, что вновь стал накрапывать мелкий дождь, то ли по другой причине перед глазами Ское появилась яркая картинка, будто он видит ее прямо сейчас: он выглядывает в окно, а на скамейке у подъезда сидит Вадим, сложив руки замком. Ское не сразу понимает, что это Вадим. Видит только промокшую, всклокоченную макушку… Вадим тогда пришел к нему, ждал, когда Ское сам заметит его и выйдет. Ское заметил и вышел с зонтом, но они все равно оба вымокли.
На миг Ское показалось, что он и сейчас может выйти к Вадиму, сесть рядом, чтобы мокнуть с ним вместе. Пока Вадим не заговорит…
Ское вздрогнул от резкого звука. Звонил телефон. Вытащил его из кармана, несколько секунд смотрел на имя, высвеченное на экране. Нажал «Принять вызов».
– Привет.
– Зайдешь? Мне нужна помощь с раскадровкой, – сказали на том конце провода.
Ское помолчал.
– Нет, если у тебя дела…
– Хорошо, зайду.
Он остановился и огляделся. Куда завели его ноги? Узнал район, развернулся и направился в другую сторону.
9
– Я чай поставлю!
– Не нужно. Я сегодня почти пил чай, – ответил Ское, но девушка уже убежала внутрь квартиры, оставив его в прихожей.
– Переоденься в папину рубашку, твоя одежда вся вымокла! – крикнула она уже из кухни.
Ское прошел в комнату. На столе рядом с горой учебников по режиссуре и сценарному мастерству были разбросаны листы, расчерченные прямоугольниками. Внутри прямоугольников были схематично нарисованы человеческие фигуры и лица в разных ракурсах.
Ское взял один из листков, чтобы посмотреть поближе.
– У меня, в общем, такой сюжет: девушка и парень встречаются на улице, проходят мимо друг друга, а потом парень начинает искать девушку.
– Такой сюжет у многих, – ответил Ское и обернулся к собеседнице. Та надула губы.
– Нам же дали задание снять этюд о встрече или расставании. Что еще можно придумать? А о чем твой фильм? – и, не дожидаясь ответа Ское, она продолжила: – Ты так и не переоделся! Переоденься, простынешь же!
И начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Ское мягко взял ее за пальцы, чтобы перестала.
– Не надо.
– Ское, ты что? – девушка округлила глаза. – Ты подумал… – она натужно рассмеялась. – Ты подумал, что… Боже, да я в курсе, что мы расстались! Не нужно мне об этом каждый день напоминать! Чайник кипит, – и убежала на кухню, хоть свиста чайника и не было слышно.
Через пять минут вернулась без чая. Ское сидел на стуле и рассматривал раскадровки.
– У тебя сюжет банален.