– Только то, что можно узнать, поедая моллюсков.
– То есть вы никогда их не собирали? – Он оглянулся. – А между тем, да будет вам известно, Роберт Луис Стивенсон однажды заметил: «Быть может, судьба более благосклонна к тому, кто любит собирать ракушки, чем к тому, кто родился миллионером».
– Надо же! – «Думаю, я предпочла бы стать миллионершей».
– И страсть эта у меня с раннего детства. Родители каждый год возили нас к морю, на Амальфитанское побережье. И в спальне у меня всегда скапливалось столько коробок с ракушками, что негде было развернуться. Они, знаете ли, сохранились у меня до сих пор. Включая дивный экземпляр Epitonium celesti. Довольно редкий. Я купил его, когда мне было лет двенадцать, заплатил весьма приличную цену. Но я всегда думал так: тратиться на раковины – значит удачно вкладывать деньги. Ведь это изысканнейшее из творений матушки-природы.
– Вы видели фотографии, которые я послала вам по электронной почте?
– О да. И одну даже переслал моему старому приятелю Стефано Руфини. Консультанту компании «Медшеллс». Они находят редкие образчики раковин со всего света и продают состоятельным коллекционерам. И он согласился со мной по поводу вероятного происхождения вашей ракушки.
– Так что это за раковина?
Фон Шиллер взглянул на нее с улыбкой:
– Думаете, я дам окончательный ответ, даже не осмотрев ее как следует?
– Да вы, похоже, и так все знаете.
– Скажем так: примерно знаю, – заключил он, поднимаясь все выше по лестнице. – Класс гастропода, – продолжал он, шагнув на следующую ступеньку. – Отряд ценогастропода. – Еще шаг вверх, и новое мудреное словечко. – Подсемейство букцинацея.
– Простите. И что все это означает?
– Это означает, что ваша ракушечка прежде всего гастропод, что в переводе значит «брюхоногий моллюск». К этому же общему классу моллюсков относится береговая улитка, или блюдечко. Это одностворчатая раковина с мощной ногой.
– Эта ракушка так и называется?
– Нет, это только филогенетический класс. В мире существует по меньшей мере пятьдесят тысяч разновидностей брюхоногих моллюсков, и далеко не все из них обитают в океане. Обычный полевой слизень, к примеру, тоже брюхоногий моллюск, хотя у него нет раковины. – Фон Шиллер поднялся на самую верхнюю лестничную площадку и направился дальше по коридору, где находилось еще больше стендов и шкафов, откуда на Джейн с немым укором поглядывали безжизненными глазами представители чучельного зверинца. При этом, однако, у Джейн было настолько живое ощущение, будто за ней следят, что она даже остановилась и, обернувшись, оглядела оставшуюся позади пустынную галерею. Шкаф за шкафом, стенд за стендом с выставленными на обозрение чучелами различных животных.
«Никого здесь нет, кроме нас, убитых животных».
Джейн повернулась, чтобы последовать за фон Шиллером.
Но тот куда-то исчез.
Некоторое время она стояла посреди длинной галереи в полном одиночестве, слыша только биение своего сердца и ловя на себе недобрые взгляды всех этих существ за стеклом.
– Доктор фон Шиллер! – позвала она, и ее голос будто эхом прокатился по бесконечным пустынным коридорам.
Из-за шкафа показалась голова ученого.
– Ну так вы идете? – спросил он. – Вот мой кабинет.
Кабинет – слишком громкое название для помещения, которое он занимал. Дверь с табличкой «Доктор Генри фон Шиллер, заслуженный профессор в отставке» вела в уединенный закуток без окон, размером чуть больше подсобки уборщицы. Все, что там могло уместиться, это стол, пара стульев да кое-что по мелочи. Профессор повернул настенный выключатель и зажмурился от ярко полыхнувшего дневного света.
– Давайте-ка поглядим на нее, – сказал он и жадно схватил пакетик на молнии, который Джейн едва успела ему протянуть. – Значит, говорите, нашли ее на месте преступления?
Риццоли на мгновение задумалась. Потом ответила положительно. Ее вогнали в горло мертвой женщине – вот о чем она умолчала.
– Думаете, это имеет какое-то особое значение?
– Надеюсь, вы сможете мне сказать что-нибудь по этому поводу.
– Можно потрогать ее?
– Если это необходимо.
Профессор раскрыл пакетик и узловатыми пальцами извлек из него ракушку.
– Ну да, – проговорил он, обойдя стол и усаживаясь на скрипучий стул. Включил настольную лампу на гнущейся ножке, достал лупу и линейку. – Да, я так и думал. Похоже, э-э… двадцать один миллиметр в длину. Не очень хороший экземпляр. Ее бороздчатость не так уж и красива, к тому же – видите? – она немного обколота. Возможно, это старая ракушка, завалявшаяся в коробке какого-нибудь собирателя. – Он посмотрел на Джейн из-под очков своими водянистыми глазами. – Pisania maculosa.
– Она так называется?
– Да.
– Вы точно знаете?
Профессор положил лупу, глухо брякнувшую о стол, и встал.
– Вы что, мне не верите? – резко спросил он. – Что ж, ваше дело.
– Я не говорила, что не верю.
– Да нет, вы именно так и сказали.
С этими словами фон Шиллер опрометью выскочил из кабинета – с такой быстротой, на какую, как ей казалось, он был вовсе не способен. В раздражении спеша доказать свою правоту и увлекая за собой Джейн, он мчался по мрачному лабиринту коридоров, заставленных экспозиционными стендами и шкафами, откуда на них взирали мертвыми, остекленевшими глазами чучела животных; он тянул ее в дальний конец здания. Это было явно не самое посещаемое место в музее. Машинописные ярлыки под экспонатами пожелтели от времени, стекла стендов и шкафов изрядно запылились. Фон Шиллер шмыгнул в узкий коридор между шкафами, подскочил к одному из них, выдвинул ящик и достал коробку с образцами.
– Вот, – сказал он, снимая крышку. Вытащил пригоршню ракушек и разложил их в ряд на витрине. – Pisania maculosa. Вот еще и еще. А вот ваша. – Он взглянул на Джейн с негодующим видом оскорбленного ученого. – Ну и как?
Джейн внимательно оглядела груду морских ракушек с одинаковыми изящными изгибами и спиралевидными бороздками.
– Все они похожи.
– Разумеется! Они же одного вида. Я знаю, что говорю. Это моя область, детектив.
«Ну да, область – а толку-то?» – подумала она, доставая из кармана блокнот.
– Как, еще раз, называется этот вид?
– Дайте-ка сюда.
Фон Шиллер выхватил у Джейн блокнот и стал записывать название, искоса поглядывая на Риццоли. Чудный старикашка! Немудрено, что его упекли в подсобку.
Профессор вернул ей блокнот.
– Вот. Я правильно написал.
– А что это значит?
– Название.
– Нет, я хочу сказать, каково значение у этой самой ракушки?
– По-вашему, у нее должно быть какое-то значение? Вы – Homo sapiens, а это – Pisania maculosa. Только и всего.
– Это редкая ракушка?
– Отнюдь. Можете запросто купить такую через Интернет у какого-нибудь посредника, благо их тьма-тьмущая.
Следовательно, вычислить убийцу по ракушке дело почти безнадежное. Вздохнув, Джейн убрала блокнот.
– Их очень много на Средиземном море, – прибавил профессор.
Джейн посмотрела на него:
– На Средиземном?
– И на Азорских островах.
– Простите. Я не совсем в курсе, где находятся Азорские острова.
Он взглянул на нее с недоверием. Затем подозвал знаком к одному из шкафов с выставленными на обозрение многочисленными раковинами и заметно поблекшей картой Средиземноморья.
– Вот, – сказал профессор и ткнул пальцем в карту. – Это острова к западу от Испании. И Pisania maculosa распространена по всей этой области, от Азоров до Средиземноморского бассейна.
– И больше нигде? Например, в Америке?
– Я же вам очертил район их распространения. А те ракушки, которые я показывал, – они из Италии.
Джейн некоторое время молча разглядывала содержимое шкафа. Она и не помнила, когда последний раз смотрела на карту Средиземного моря. В конце концов, ее миром был Бостон, а за пределами штата для нее уже была заграница. Почему морская ракушка? И почему именно эта?
Тут ее взгляд остановился на восточной части Средиземного моря. На острове Кипр.
«Красная охра. Ракушка. Что же убийца пытается нам сказать?»
– О! – проговорил фон Шиллер. – Не думал, что сюда еще кого-то занесло.
Джейн не слышала шагов, хотя полы кругом были скрипучие. Она обернулась и увидела паренька, незаметно подошедшего сзади. Наверняка студент-дипломник, судя по мятой рубахе и линялым джинсам. Он и правда походил на студента: очки в толстой черной оправе, бледное лицо. Парень так и стоял, не проронив ни слова, и Джейн было подумала, уж не немой ли он.
Потом он все-таки заговорил, но так сильно заикаясь, что слушать его было сущей мукой.
– П-п… профессор фон Шиллер. П-п-пора з-з-закрываться.
– Мы уже заканчиваем, Малькольм. Я только хотел показать детективу Риццоли кое-какие экземпляры Pisania. – Фон Шиллер положил ракушки обратно в коробку. – Я сам закрою.
– Н-н-но это же мои…
– Знаю-знаю. Надо же, стоит дожить до седых волос, и тебе уже не могут доверить даже какой-то растреклятый ключ! Видишь ли, мне еще нужно разобрать бумаги на столе. А ты, может, пока проводишь детектива? Обещаю, я сам все закрою, когда буду уходить.
Парень колебался, силясь, как видно, подобрать весомые возражения. Но в конце концов только со вздохом кивнул.
Джейн убрала пакетик со своей ракушкой поглубже в карман.
– Спасибо за помощь, доктор фон Шиллер, – сказала она.
Но старичок уже зашаркал к шкафу, намереваясь вернуть коробку с ракушками на место в ящик.
Парень не сказал ни слова за все время, пока провожал Джейн к выходу, ведя ее темными выставочными коридорами мимо оказавшихся в застекленных ловушках животных; он шел и молчал, и только скрип его кроссовок по деревянному полу нарушал царившую кругом беспробудную тишину. «Не самое лучшее местечко он выбрал, чтобы скоротать воскресный вечерок, – подумала Джейн. – Да еще в компании всяких ископаемых и засушенных бабочек».