— Я разведусь завтра утром.
— Это ничего не изменит.
— Я хочу служить родине.
— У тебя будет такая возможность.
— Я хочу летать и буду вынужден обратиться сам знаешь к кому.
— Он предупредил: если с тобой что-нибудь случится, вина ляжет на меня.
Леониду предложили возглавить полк. Для человека его возраста это была небывалая честь, но он совсем не обрадовался. Подчинение приказам в армии зачастую бывает равносильно покорности судьбе. Леонид должен был понять, что пришла пора остепениться. Прославленный летчик, орденоносец и герой хотел одного — снова оказаться один на один с огромным, бескрайним небом. Друзья говорили ему — забудь, живи с Соней, заведите детей, а он отвечал, что чувствует себя птицей в клетке, что на кабинетной работе умрет от скуки.
Осенью сорок шестого Леонид узнал, что компания «Аэрофлот» набирает летчиков для полетов на новых направлениях. Он подал заявление, уверенный, что его примут с распростертыми объятиями, но ему отказали. У него не было лицензии гражданского пилота. Он взял отпуск и пошел учиться в Ленинградский институт инженеров гражданского воздушного флота. Труднее всего ему давался английский, но экзамены он сдал и лицензию получил. «Аэрофлот» снова ему отказал, выставив причиной несоответствие морального облика претендента жестким требованиям компании. Смеялся весь аэропорт Шереметьево… На этот раз Леонид Кривошеин обратился за помощью к Самому. Он стал одним из немногих военных летчиков, уволившихся из армии, чтобы перейти в гражданскую авиацию, и начал летать вторым пилотом на Ил-12 регулярным рейсом Москва — Лондон.
Через год он стал первым пилотом и самым счастливым человеком на свете, добавив к лаврам героя войны репутацию завзятого сердцееда. Леонид был так неотразимо хорош в темно-синем форменном кителе, что стал рекламным лицом компании «Аэрофлот». Леонид был героем, его имя и подвиги были известны всей стране. Мальчишки, играя в войну, хотели быть геройским летчиком Кривошеиным. Его фотографию поместили в школьный учебник истории. Его считали полубогом, он и сегодня был бы любимцем народа, если бы однажды не встретил в Орли Милену Рейнольдс.
8
Я закончил свой рассказ в полдень. Игорь слушал внимательно, задал три вопроса и выпил целый кофейник кофе.
— Нужно было раньше со мной поговорить.
— Я пытался. Не так-то легко прийти и вывалить на другого свои проблемы, я же не коммивояжер какой-нибудь. Ты считаешь, Франк серьезно вляпался?
— Как знать… Все вояки одним миром мазаны. Соблюдают секретность, даже если дело плевое. Главное сейчас — предупредить твоего отца. Если позвонить в отель, полиция все поймет. Нужно что-то придумать.
— Можно позвонить дяде Морису.
— Слишком рискованно. Мы должны опередить ищеек. Дай мне немного времени. Я посоветуюсь со специалистом.
— Догадываюсь с кем.
— Вот и молодец, а теперь забудь.
Игорь ушел и вернулся с пачкой денег:
— Здесь семьдесят тысяч франков.
— Семьсот.
— Никак не привыкну к новым деньгам.
— Слишком много. Я возьму триста. Этого должно хватить до папиного возвращения.
— Бери все. Неизвестно, что может случиться. Франку они понадобятся.
— Сумма слишком большая, я не уверен, что сумею вернуть, а за папу поручиться не могу.
— Не важно. Это всего лишь деньги.
— Спасибо, Игорь, спасибо за все, что ты делаешь. Я этого не забуду.
— Тебе повезло, Мишель, но это не ради тебя.
— Но и не ради Франка, ты ведь его не знаешь.
Игорь вылил остатки кофе в чашку и подошел к плите, чтобы сварить новую порцию.
— Десять лет назад я покинул родину. Бежать пришлось срочно, я не успел подготовиться. Там остались моя жена, дети, работа. Я все решил мгновенно. Выбор был прост — бегство или расстрел. Я ушел с горбушкой хлеба в кармане. Мне повезло. В пути я встретил человека, который мне помог. Крестьянин из карельского леспромхоза. Он понял, что я беглец, и мог убить меня или сдать властям, но вместо этого показал дорогу к финской границе, объяснил, как обойти заставы, дал сухарей и вяленой рыбы. Я спросил, как его имя, чтобы знать, кого благодарить, а он ответил: «Это ни к чему, я бы и сам ушел с вами, если бы мог» — и попросил об одном: всегда помнить тех, кто остался на родине.
— Ты никогда не говоришь о своей семье.
— Ни я, ни другие. Мы думаем о них каждый час, без всякой надежды на встречу. Надежда несбыточна и опасна. Мы ничего не говорим. Мы думаем о них. Они живут в наших душах. Я каждую секунду пытаюсь представить, что делают моя жена и дети. Я знаю, они тоже думают обо мне. И это невыносимо.
Он помолчал, глядя в пол.
— Бери деньги и не морочь мне голову. Связь будем держать через «Бальто».
Идти в лицей без записки от родителей не имело смысла. Я не знал, как оправдаться перед Шерлоком за прогул. Нужна медицинская справка или суперотговорка. И то и другое недостижимо. С завтрашнего утра придется караулить почтальона, чтобы перехватить письмо из лицея. Я отправился в «Бальто» и сел читать в своем привычном углу. Мне никак не удавалось сосредоточиться на «Сердце дыбом». Около трех появился Игорь:
— Успокойся. У меня есть план.
— Какой?
Он достал из кармана листок бумаги, исписанный с обеих сторон мелким почерком:
— Все здесь. Пошли, попробуем воплотить его в жизнь.
Мы отправились на почту на авеню Генерала Леклерка. Игорь дал телефонистке номер телефона в Алжире, и через четверть часа нас соединили.
— Отель «Алетти», здравствуйте.
— Я бы хотел поговорить с мсье Марини.
— Он вышел, его ключ на месте.
— Вы знаете, когда он вернется?
— Мсье Марини ничего не сказал, но он часто обедает в ресторане Адмиралтейства.
— Это далеко от отеля?
— Примерно в километре.
— Спасибо, я перезвоню.
Игорь повесил трубку.
— Почему ты не узнал телефон ресторана?
— Это было бы неосмотрительно. У меня есть номер телефона бара, который находится в пяти минутах хода от отеля. Твой отец должен пойти именно туда — полицейские не успеют поставить прослушку.
Мы звонили каждые двадцать минут, но портье ограничивался короткой фразой: «Сожалею, мсье еще не вернулся». Время шло, росло и наше напряжение: Игорю пора было забирать у Володина такси, у меня на шесть была назначена встреча с Франком и я должен был успеть домой раньше мамы. В четверть шестого мы сделали очередную попытку.
— Он вернулся. Не кладите трубку. Сейчас я его позову.
Через несколько секунд я услышал папин голос:
— Поль Марини у аппарата.
— Мсье Марини, я — друг, у меня для вас информация.
— Кто вы?
— Рядом со мной стоит человек, с которым вы провожали в армию вашего сына Франка. Вы тогда опоздали — у вас сломалась машина. Вы шли пешком, под дождем, и вымокли до нитки. Понимаете, о ком я?
— Да. Что вам угодно?
— Немедленно отправляйтесь в «Гран-кафе», будьте там через десять минут. Договорились?
— Я там буду.
Игорь повесил трубку и дал телефонистке номер «Гран-кафе», но она никак не могла дозвониться — то ли линии были перегружены, то ли партизаны устроили очередную диверсию. Особо волноваться не стоило, такое случалось по много раз на дню, но до шести оставалось двадцать минут, и я понимал: придется оставить Игоря одного и уйти, не поговорив с папой.
— Ничего страшного, — сказал он. — Если через десять минут нас не соединят, отправляйся к брату и передай ему деньги, сейчас это самое главное, а с твоим отцом я поговорю сам. Будем надеяться, что он дождется.
Какой-то пенсионер начал ворчать, что мы монополизировали телефонистку.
— Все линии заняты.
— А мне нужно позвонить в Амьен.
— Ждите своей очереди, мсье, — спокойно сказал Игорь. — Имейте немного терпения.
— Можно тебя кое о чем попросить, Игорь?
— Проси, но только ничего противозаконного я делать не буду.
— Я прогулял школу и, если не принесу записку от родителей, могу вылететь.
— На меня не рассчитывай, я не стану подделывать подпись твоего отца.
— Может, мне сыграть с Шерлоком в открытую? Пойду к нему в кабинет и скажу правду: «Франк сбежал из армии, дезертировал. Он попросил меня о помощи, и я не мог его бросить». Шерлок знает Франка и хорошо к нему относится. Главный надзиратель должен понять, так?
— Лучше сразу выдай его полиции. На этой земле есть всего один, главный, принцип выживания. Живи ты за «железным занавесом», давно бы его усвоил: никогда никому не доверяй! Уяснил? «Доверие» — смертоносное слово, убившее тысячи подобных тебе придурков.
— И знакомым нельзя доверять?
— Никому — ни отцу, ни матери, ни брату, ни жене.
— Но тебе-то я доверяю.
— Я ничего не выиграю оттого, что выдам тебя, но, если бы полиция пригрозила, что лишит меня статуса политического беженца, я бы ни секунды не колебался.
Я посмотрел на Игоря — взгляд у него был непроницаемый.
— Ты шутишь?
— Алжир, кабина номер пять, — произнес женский голос.
Мы устремились в кабину. Игорь взял трубку, я — наушник.
— «Гран-кафе», слушаю, — произнес женский голос.
— Добрый день, мадам, я бы хотел поговорить с одним из ваших клиентов, мсье Марини. Он должен сидеть в баре.
Мы услышали, как она спрашивает:
— Здесь есть мсье Марини?
— Да, это я. Что случилось? — закричал папа. — Я собирался уходить.
— Не было связи, — объяснил Игорь и передал трубку мне.
— Папа, это мы с другом. Линия в отеле прослушивается, наш телефон тоже. Следи за тем, что говоришь. Сейчас они нас не слышат. Франк в Париже. Я видел его сегодня утром.
— Как он?
— Выглядит усталым и затравленным. Ему нужны деньги, он со вчерашнего дня ничего не ел.
— Отдай все, что у тебя есть.
— Может, попросить у мамы?
— Лучше не надо. Отдай свои, я возвращаюсь.
— Человек, который с тобой говорил, одолжит мне деньги для Франка. Ты вернешь ему, когда прилетишь?