— А он упрямый, этот доктор.
— Он действует в ваших интересах, Саша.
— Меня зовут Франсуа Готье. И мы с вами не знакомы.
— Я подобрал вас на улице, на вас напали, отняли бумажник.
— Именно так.
— Расслабьтесь, Саша, врач ведь сказал, что операция несложная.
— Можете радоваться, Мишель, мне придется бросить курить. Хочу попросить об услуге. В правом кармане моего пальто есть внутреннее отделение, дайте мне то, что там лежит.
Я вынул сложенную вчетверо стофранковую купюру, протянул Саше, и он развернул ее левой рукой:
— Держите, Мишель.
— Зачем? Я не понимаю…
— Это не подарок. Сохраните для меня эти сто франков. Отдадите, когда встретимся снова. Это русский обычай. Так делают, чтобы заставить больного вернуться… оттуда.
— Завтра получите ваши деньги назад.
— Очень на это надеюсь. Теперь у меня есть повод вернуться.
— Мне пора домой.
Саша с усилием улыбнулся. Я взял его руку — она была ледяной.
— Отдыхайте.
Он закрыл глаза и через несколько мгновений разжал согревшиеся пальцы. Вошел мужчина в белом халате и, не будя Сашу, повез его на анализы. Я спрятал купюру в бумажник.
Я вернулся под дождем в «Бальто», чтобы рассказать Мадлен новости. Атмосфера в бистро была лихорадочно-возбужденной. Патрик Бонне закрыл дверь клуба на ключ, задвинул тяжелый засов и повесил табличку: «Это помещение закрыто навсегда, окончательно и бесповоротно. Азартные игры запрещены. Напитки подаются только в зале. Заказы обновляются каждый час». Леонид, Владимир, Павел, Имре, Томаш и Грегориос пытались уговорить его передумать, но новый хозяин был неумолим.
— Он не должен был бить его. Мне не нужны неприятности с полицией.
— Он сделал то, что до́лжно! Единственное, о чем я жалею, так это о том, что сам его не отдубасил! — заявил Леонид.
— Давно нужно было от него избавиться. Он годами напрашивался! — поддержал его Владимир.
— Это заведение — кафе-ресторан для нормальных людей. Бесноватые мне не нужны. Шахматный клуб закрыт! Если Игорь вернется, я вызову легавых!
— В таком случае мы все уйдем! — заявил Павел.
— Тем лучше.
Они удалились с высоко поднятой головой. Мы поверили, что Патрик Бонне закрыл клуб из-за ссоры Игоря и Саши, но позже Жаки сказал мне, что все было решено еще в Сен-Флуре, когда Мадлен и Патрик договаривались о продаже «Бальто». Он хотел повысить прибыльность бистро и его класс. Никто не затаил зла на Игоря. Когда-то он создал клуб, он же его и «закрыл». Толкователи истории считают понедельник шестого июля официальной датой «кончины» клуба и той великой эпохи, о которой многие и сегодня говорят с волнением и сожалением, сходясь в общем мнении: «То было доброе старое время». Члены клуба пытались найти подходящее кафе где-нибудь поблизости от «Бальто», но у них ничего не вышло. Когда установилась хорошая погода, они перебрались в Люксембургский сад, к оранжерее, и в конце концов стали играть там и летом и зимой. Все эти люди не боялись холода — они привыкли к свирепой стуже у себя на родине. Игра на свежем воздухе взбадривает тело и душу. Кстати, многие и сегодня играют в шахматы в Люксембургском саду.
23
В три часа ночи я проснулся с чувством смутной тревоги на душе. В квартире было очень тихо. Дождь барабанил по оконному стеклу. Июль в этом году не задался. Я подумал о Саше. Все ли с ним в порядке, как прошла операция? Завтра схожу его навестить. Я вспомнил, с какой яростью Игорь избивал Сашу, а тот и не думал защищаться. Как Игорь мог в одно мгновение превратиться в зверя? Почему все остальные дружно ненавидят Сашу и что за секрет так тщательно охраняют от посторонних? Зачем Саша назвался именем Франсуа Готье? Что он скрывает? Я вдруг понял, что не знаю его фамилии. Неужели он сын какой-нибудь знаменитой и опасной личности? Или один из тех военных преступников, живущих под чужим именем, которых разыскивают по всему миру? А может, никакой тайны нет вовсе и это обычная блажь? Остальные члены клуба не скрывали своих истинных личностей, а Саша скрывал, да еще как старательно! Я решил зайти к нему домой и порыться в вещах. Где-то же должна обнаружиться его фамилия…
Утром я пошел на улицу Монж. На окошке консьержки висели поэтажные списки жильцов. На восьмом я насчитал с десяток фамилий, но там не было ни Саши, ни Готье, ни какой-то другой русской или славянской фамилии. Я поднялся по черной лестнице на последний этаж и увидел, что дверь Сашиной комнаты приоткрыта, замок взломан — скорее всего, фомкой. Сюда вломился грабитель и перевернул все вверх дном, вспорол матрас и подушку, выкинул из шкафа на пол одежду и опрокинул этажерки. Книги и посуда валялись на полу. Я не знал, что делать — звонить в полицию или бежать в больницу, чтобы предупредить Сашу. В коридоре раздался какой-то шум, я выглянул и увидел молодую женщину, выходившую из соседней комнаты. Неделей раньше мы с ней столкнулись у Сашиной двери, когда я приносил ему продукты. Я показал ей, как разгромили Сашино жилье, и она сказала:
— Это сделали сегодня ночью. Но я ничего не слышала.
— Саша в больнице, я пришел взять кое-какую одежду, — не моргнув глазом соврал я.
— Надеюсь, ничего серьезного?
— Не беспокойтесь, дня через три-четыре он будет дома.
— Не повезло. Его грабят то ли в четвертый, то ли в пятый раз. У меня в прошлом году украли утюг. Консьержка совсем «мышей не ловит».
— Вы знаете, как пишется Сашина фамилия?
— Понятия не имею. Я всегда звала его по имени.
Я взял целлофановый пакет и сложил в него немного белья.
— Я уберусь тут и починю замок, — пообещала соседка, и мы простились.
У консьержки горел свет. Я постучал по стеклу, и дверь приоткрылась.
— В чем дело?
— Вы меня помните? Я Сашин друг. Приходил взять одежду. Он проведет в больнице несколько дней. Кстати, ночью обворовали его комнату.
— Господи боже ты мой, снова! Да там и брать-то нечего. В прежние времена воры не поднимали руку на бедняков.
— Вы знаете, как пишется его фамилия?
— Он никогда мне этого не говорил.
— А почта приходит на его фамилию?
— Я работаю в этом доме семь лет. За это время он не получил ни одного письма.
— А электричество?
— Счетчик зарегистрирован на имя владельца.
— Как он платит за квартиру?
— Раз в квартал, наличными. И за электричество.
— Вы не выписываете ему квитанцию?
— Здесь это не принято. Если жилец ненадолго задерживает оплату, никто к нему не цепляется.
— Как он снял комнату в вашем доме?
— Это было еще до меня. Кажется, ему помог друг.
— У Саши нет друзей.
— Моя предшественница говорила, что это был какой-то известный человек. Не помню, кто именно. А почему вы спрашиваете?
— Вам не кажется странным, что ограбили одну-единственную комнату — именно ту, в которой живет человек без фамилии?
— Я не служу в полиции. Человек платит, не шумит, не мусорит, остальное меня не касается.
Я зашел в аптеку на площади Монж, хотя заранее знал, что́ ответит любитель английских галстуков.[188]
— Саша? Не знаю. Я всегда называл его только по имени. Как у него дела? Он собирается платить по счету?
Я вернулся в больницу с твердым намерением добиться ответа от человека-призрака. Он расскажет мне во всех подробностях, за что его так ненавидят члены клуба. На сей раз он не отделается уклончивой улыбкой и увертками. Я больше не позволю водить себя за нос.
— Могу я узнать, в каком корпусе лежит Франсуа Готье?
Девушка взглянула на меня, сняла трубку, произнесла несколько фраз и сказала:
— Присядьте. К вам сейчас выйдут.
— Я всего лишь хочу узнать номер палаты и навестить пациента.
— Наберитесь терпения, один вы все равно пойти не можете.
Я провел в зале ожидания десять минут, потом пришел врач, который накануне осматривал Сашу, пригласил меня следовать за ним, но повел не к Саше, а в небольшую комнатку рядом с приемным покоем. За письменным столом сидела солидная дама. Она не сочла нужным представиться:
— Кто вы? Почему вы хотите видеть господина Готье?
— Его вчера прооперировали. Я хотел узнать, как у него дела.
— Вы знакомы?
Дама говорила медленно, взвешивая каждое слово.
— Что-то не так?
— Соблаговолите ответить на мой вопрос. Какие отношения вас связывают?
— Вчера я нашел его на улице, без сознания. На него напали и ограбили. Он был весь в крови. Я довел его до больницы.
— То есть вы не были знакомы с господином Готье?
— Нет.
— Так почему же вас волнует его состояние?
— Я сочувствую попавшему в беду человеку. Разве это запрещено? Я живу неподалеку, вот и зашел узнать новости. Что-то пошло не так? Он умер?
— Исчез, — ответил врач.
— Как?!
— Операция прошла идеально. Он вышел из наркоза. Мы поместили его в двухместную палату, я зашел к нему в конце дежурства, мы поговорили. Он меня поблагодарил. Поужинал. Медсестра трижды за ночь заходила проверить мсье Готье. Он спал. А в пять утра покинул больницу. Испарился.
— Отсюда нетрудно выбраться. Нет ни контроля, ни охраны.
— Это больница, а не тюрьма.
— Нам пришлось сообщить об исчезновении пациента в полицию, — вмешалась в разговор дама. — Таков закон. Проблема в том, что по тому адресу, который он дал, не живет никакой Готье. Можете назвать мне свое имя? На случай, если полиция захочет задать вам несколько вопросов…
Я дал ей удостоверение личности, и она записала мои данные на листок, лежавший в Сашиной истории болезни.
— Вообще-то, мне нечего им сказать.
Женщина вернула мне удостоверение, я встал, и мы с доктором вышли в коридор.
— Я не нарушу никаких этических принципов, если скажу, что этот человек нуждается в выхаживании. Он должен принимать лекарства. Мы поставили временную шину и наложили швы. Может начаться заражение. Увидите его — передайте, чтобы зашел на осмотр. Никто ни о чем не будет его спрашивать. Мы получили результаты анализов крови. Там есть проблема. Ему следует срочно проконсультироваться.