Лия кашлянула и сказала:
– Кажется, я заболеваю.
Она вышла наружу через заднюю дверь, потому что она не пользуется главной. Она вышла в садик позади дома, где я стоял с Призраком Отца. Она посмотрела на мою одежду и обрывки живой изгороди на ней и сказала:
– Ты выглядишь, словно ты в саду как дерево вырос.
Призрак Отца сказал: «Скажи ей сейчас».
Я взял её за запястье и крепко сжал, а Призрак Отца сзади произнёс: «Сейчас, Филип. Ты должен всё сказать ей сейчас».
Я посмотрел в глаза Лии, и они испугались меня, а я не хотел, чтобы она боялась меня. Она спросила:
– Почему ты ведёшь себя, как псих?
Я слишком крепко сжал её руку, поэтому она сказала:
– Ты делаешь мне больно. Отстань.
Её слова медленно проникали в мой мозг, и я не успел вовремя отпустить её руку, так что она выдернула свою руку сама и проговорила:
– Скажи уже что-нибудь.
Призрак Отца приказал: «Скажи ей».
Мой рот открылся, как у гуппи, но ни слова не вышло.
Дэйн в доме крикнул:
– Отвали от меня, старый мудак!
Я продолжал пытаться что-то сказать, но все слова были слишком далеко, как жёлтые утки на Гусиной Ярмарке[17] в Ноттингеме, которых я пытался достать длинной палкой, но никогда не мог, даже когда они были прямо передо мной.
Отец сказал: «Скажи ей, Филип. Скажи ей, что ты больше не можешь с ней видеться».
Только вот у неё глаза были такими же, как вчера за мусорными баками, они могли украсть что угодно, даже мои слова. Я посмотрел на Призрак Отца, и она оглянулась, чтобы увидеть, куда я смотрю. Она решила, что я смотрю на её отца, а не на Призрак моего Отца, потому что Мистер Фейрвью перестал собачиться с Дэйном и смотрел в окно, она повернулась и сказала:
– Папа!
Она взмахнула руками, чтобы Мистер Фейрвью ушёл, и, когда она взмахнула руками, её пальцы вошли в Призрак Отца, но она этого не заметила. Потом она оглянулась на меня. Моя голова качалась вверх-вниз, но у меня всё ещё не было слов, поэтому я вздохнул, и это заставило её нахмуриться. Потом я закрыл глаза и пошёл к воротам с закрытыми глазами, потому что не хотел видеть глаза Лии или глаза Призрака Отца, я врезался в калитку, открыл её и убежал, оставив Лию стоять там. Призрак Отца бежал со мной всю дорогу до дома.
Когда я туда пришёл, пьяный Дядя Алан стоял в прихожей, а все остальные были в Пабе позади него. Он сказал:
– Ты выглядишь, словно тебя волоком через изгородь тащили.
Подошла Мама и спросила:
– Ох, Филип, где ты был?
– Там нет цветов, – сказал я.
– Что? – спросила Мама.
– На могиле отца нет цветов, – сказал я.
– То есть ты оттуда сейчас? – спросила Мама.
– Да, – ответил я.
– Ох, Филип, – сказала Мама.
Пока Мама подходила ко мне, я смотрел на Дядю Алана и пытался испепелить его взглядом.
Дяде Алану не понравилось, как Мама обнимала меня и снимала с меня обрывки живой изгороди, думаю, он ревновал, поэтому он сказал:
– Нам тут Мистер Фейрвью звонил. Говорит, что ты и у них побывал. Он предполагает, что ты злишься на маленькую Лию и поэтому ведёшь себя немного странно. Лия бросила тебя, Филип? В этом всё дело? В море много рыбы, сынок. Будет и на твоей улице праздник. Посмотри на меня. Я нашёл женщину своей мечты, и это в моём-то возрасте!
Дядя Алан подмигнул мне и подмигнул злорадно. Теперь, когда они с Мамой решили пожениться, он даже не собирался притворяться, что я ему нравлюсь.
И Дядя Алан сказал:
– Мистер Фейрвью, Филип, мой деловой партнёр. Так что я не хочу, чтобы ты его расстраивал. Понял?
Мама перестала меня обнимать и сказала с улыбкой, которая мерцала, как огонёк на её лице:
– Хватит, Алан. Сегодня был длинный день.
Он посмотрел на мусорку в прихожей, откуда торчал PlayStation. Он собирался сказать что-то ещё, но промолчал. Он просто выдохнул своим свистящим носом и отхлебнул ещё виски. Он продолжал смотреть на меня, и мне становилось всё страшнее и страшнее. Я поднялся наверх, к себе в комнату, и уставился на рыбок, пока сердце не успокоилось.
Мистер Вормвуд и температура плавления металлов
Я проснулся утром и не видел Призрак Отца, потому что он был в Муках, но мне он и не был нужен, я и так знал, что должен был сделать. Я должен был покончить с Лией и убить Дядю Алана. За завтраком я притворился, что не против женитьбы Мамы и Дяди Алана. Я сказал:
– Прости.
– За что? – спросила Мама.
Я ответил:
– Прости. Прости за PlayStation.
– Знаешь, не говори это мне. Скажи Алану.
Мама теперь не называла его Дядей Аланом, потому что она собиралась выйти за него замуж. Он теперь был просто Алан, она не предупредила меня, что собирается избавиться от этого слова «Дядя», она просто это сделала.
Я сказал:
– Прости, Дядя Алан. Прости, что я разбил PlayStation.
Он посмотрел на меня, а потом на Маму, моющую посуду, на её задницу, и сказал:
– Всё нормально, Филип. Я уверен, что это больше не повторится.
Я знал, что Дядя Алан притворялся, что всё нормально, его взгляд говорил, что он хочет выбросить меня прямо из окна на парковку, но я игнорировал его и продолжал есть свои хлопья Frosties, размокавшие в молоке, которое становилось сладким.
Мама посмотрела на ГРАФИК на стене и сказала:
– Карла дежурит сегодня вечером с Нук.
Нук – так Мама называет Ренуку. С тех пор как Папа умер, она помогала в баре раз в неделю, делая большие пенные шапки на пиве.
Тогда Мама сказала:
– Полагаю, что Карла обойдётся без нас сегодня вечером. Почему бы нам не взять какое-нибудь кино и не провести приятный вечер дома, только втроём.
Эта идея сделала ТЫДЫЩ в голове Дяди Алана, потому что он всё ещё был зол за PlayStation, а, возможно, и за историю с Терри-Сонным Глазом. Его губы и кожа слегка подрагивали от внутреннего взрыва, но он сказал:
– Почему бы и нет?
Мама обернулась ко мне в своём Макияже-Камуфляже и сказала:
– Филип?
Я ответил:
– По дороге из школы я зайду за фильмом.
Мама улыбнулась, эта улыбка отозвалась болью в любовной части моего мозга, стало тяжело. Я улыбнулся в ответ, продолжая своё притворство.
Дядя Алан смотрел на меня своим огненно-горящим взглядом, будто он ненавидел пространство, которое я занимал, будто он хотел, чтобы вместо меня было лишь пустое место, такое же пустое место, в которое он превратил отца, потому что хотел, чтобы оставались только он и Мама.
Я собирался бросить Лию на перемене, но её не было в школе из-за болезни. Дэйн сказал, что у неё кашель. Не думаю, что он знал, что я заходил к ним прошлой ночью и слышал, как он сцепился с отцом.
Доминик и Джордан засмеялись, проходя мимо, но, увидев, что я с Дэйном, приставать не стали. Правда, мне пришлось снова увидеться с ними на уроке естествознания у Мистера Вормвуда. Они сели на заднем ряду, и Доминик сказал:
– Эй, Псих! Ну что, давно с Отцом разговаривал?
Они начали рассказывать всем о том, как видели меня на кладбище, но замолчали, когда вошёл Мистер Вормвуд.
Все боятся Мистера Вормвуда, даже Дэйн, вероятно, потому что он двухметрового роста и очень худой. Мистер Вормвуд говорит очень тихо, но может неожиданно КРИКНУТЬ ОЧЕНЬ ГРОМКО, так что все вздрогнут. Он наклеил чёрную ленту на стекло двери своей научной лаборатории, так что получилась решётка, как в тюрьме, и повесил табличку с надписью: «ЗВЕРЕЙ НЕ КОРМИТЬ». Он думает, что это смешно, но это не так, потому что дети – звери, да и взрослые тоже, поэтому он не сотрудник зоопарка, а всего лишь зверь постарше. Дети не превращаются в других зверей, когда вырастают. Не бывает так, что вот они гусеницы, а потом превращаются в бабочек. Дети просто делаются выше, шире и менее смешными, идут на работу и больше врут, как Дядя Алан.
Естествознание даётся мне хуже всего, потому что я не верю в него, ведь Наука не верит в призраков, а я знаю, что духи реальны. Наука говорит, что люди всё больше и больше знают обо всём, и это враньё, и что всё можно объяснить, а это ещё одна ложь. Жил-был человек по имени Сэр Исаак Ньютон, который изобрёл Науку и сказал, что яблоки падают с деревьев из-за Тяготения, и все решили, что это действительно умно. Только ведь все знали, что яблоки падают с деревьев и до того, просто не знали, что это называется Тяготением. Так что не имеет значения, влияние ли Тяготения это, или Бога, или это большой магнит под землёй, потому что яблоки всё равно продолжают падать с деревьев. Их по-прежнему можно есть, и они такие же на вкус, что круто, особенно если у них есть подбитые места от падения на землю, коричневые синяки, мягкие и кашистые.
На уроках Мистера Вормвуда мы не занимаемся с яблоками. Мы просто работаем с Горелками Бунзена, Пробирками и Очками, поджигаем жидкости, пока они не меняют свой цвет.
Я был рад, что вошёл Мистер Вормвуд, потому что все сразу перестали смеяться надо мной.
Мистер Вормвуд постучал своей линейкой и сказал:
– Успокойтесь. Успокойтесь.
Все заскрипели своими табуретами по полу, а Мистер Вормвуд произнёс своим спокойным голосом:
– Сегодня, да поможет мне Бог, мы будем тестировать свойства различных металлов.
Он оглядел всех своих зверей в комнате и прищурился, будто его глазам было больно смотреть на нас.
Он спросил:
– Вспомним, что такое металл.
Доминик Уикли крикнул:
– Музыка.
Джордан рассмеялся.
Мистер Вормвуд сказал голосом, становящимся всё громче:
– ВОН, ВОН, ВОН, ПОШЛИ ВОН, ПОШЛИ ВОН, ВЫ ОБА ПОШЛИ ВОН ОТСЮДА!
Доминик сказал:
– Но…
Джордан повторил:
– Но…
Мистер Вормвуд сказал:
– ВОН!
Он указал на дверь, и Доминик с Джорданом вышли за дверь. Мистер Вормвуд вышел за ними, закрыл дверь и орал на них в течение двух минут. Потом Доминик и Джордан вернулись в класс бледными, а Мистер Вормвуд встал перед классом, расчёсывая волосы рукой.