– ЛИЯ!
– ЛИЯ!
Она обернулась в воде, она не выглядела испуганной. Она никак не выглядела. Я подумал, что она, возможно, уже мертва, но это было не так, а вода всё норовила проникнуть мне в рот и в нос и утянуть меня вниз, но я плыл и плыл, всё ближе к Лие и всё ближе к плотине, и в воде я скинул ботинки, потому что они были тяжёлыми.
Она была рядом с тем местом, где чёрная вода встречалась с белой водой, и как только она попала в белую воду, её могло утянуть вниз, поэтому мне пришлось её схватить.
Я схватил её, и сказал: «РАБОТАЙ НОГАМИ», но это было в действительности как: «РАБОТАЙ НОГАМИ», из-за шума плотины.
ЛИЯ, ЛИЯ, РАБОТАЙ НОГАМИ.
А потом я попытался крикнуть рыбакам: «Помогите!», но они не могли услышать, и тогда нас вынесло к белой воде, которая собиралась нас убить.
В Белой Воде
Теперь её глаза понимают, что она сделала; вода запрыгивает ей в рот и превращается в кашель, и я теряю её, и она уходит под воду, я не вижу её, но моя рука следует за ней и хватает её, и я вытягиваю её, она снова на поверхности и хватает воздух ртом, и я держу её руку, её запястье, мы пытаемся выплыть из белого, из шума, да только я даже один раз отжаться не могу, я совсем не Человек-Паук, а вода тянет, и вся природа тянет нас назад, и мы возвращаемся обратно в пену, и вода колотит нас со всех сторон, и нас стремительно утягивает вниз на наших спинах, вниз к плотине, как будто мы ничто, как будто мы какие-то деревяшки, я ничего не вижу и ничего не слышу, и вода с другой стороны тянет Лиино пальто, это как перетягивание каната, и вода выигрывает.
Вода везде, в моих глазах, в моём носу, в моих ушах и во рту, и я в ловушке под водопадом, хватаю этот дождевой воздух, и я ищу Лию, но не вижу её, и моего лица касается рыба и отлетает, и я плыву, как лягушка вверх ногами, и вода всё ещё толкает меня, и я чувствую русло реки и чувствую, как ее слизь прилипает ко мне, обнимает меня и хочет, чтобы я остался там навсегда, но во мне ещё есть воздух, так что я всплываю из слизи, переворачиваюсь и плыву в черноте, и всплываю, всплываю, но до поверхности ещё безумно далеко, и я теряю кислород, он камешками высыпается изо рта, я не могу дышать, и река выдавливает воздух из меня, как зубную пасту. «Где Лия? Где она?» – паника у меня в горле, а мне нужно дышать, я же не рыба, у меня нет жабр, моё тело – это машина, дыхательный аппарат, вдох и выдох, вдох и выдох, и ему нужно вдохнуть, сейчас ему нужно вдохнуть, на моем плече появляется что-то, что-то, рука тянет вверх, я не могу ждать, я не могу ждать, моё тело не может вдохнуть, вдохнуть, теперь дыши…
ньюаркская форель
подойди и поздоровайся с мистером фэйрвью,
когда руки и ноги оторваны от пола,
ощущение, будто ты летишь
после нескольких лет, проведённых
под тёплыми лучами солнца
в нормальных обстоятельствах
прямо из трента
у нас не было бы другого выбора,
кроме как исключить филипа из
неизведанный мир
уйти глубоко под землю и работать в темноте
во имя господа
во имя
во имя господа.
Лёжа в Иле
Филип?
Филип, парень.
Филип, ты меня слышишь?
Филип.
Филип?
Филип, парень, открой глаза.
Филип, попробуй и открой глаза.
Филип?
Филип?
Филип?
Мои глаза открылись и вылупились, и он там, этот голос там.
Он перекрывает небо. Это Дядя Алан, он выглядит очень обеспокоенно, и он говорит:
– Филип, ты меня слышишь? Если ты слышишь меня, скажи: «Да». Если ты слышишь меня, сынок, скажи: «Да».
Я говорю:
– Да.
Он поднимается на семь миль в высоту и отходит, и я поворачиваю голову, тяжёлую, как весь этот мир, и слежу за его спиной, и вижу Лию на земле, в иле, лежащую замертво, и человека, который оказывает ей Первую помощь – сначала дышит рот в рот, а потом давит на сердце руками, и Дядя Алан разговаривает с этим человеком, указывая на воду.
Дядя Алан кричит:
– Я ДОЛЖЕН ЕГО ДОСТАТЬ.
Человек, я теперь вижу его лицо и его полузакрытый глаз, это Терри-Сонный Глаз, продолжает толкать сердце Лии, и он спрашивает:
– КОГО?
– В ВОДЕ ЕСТЬ КТО-ТО ЕЩЁ.
Терри смотрит на воду:
– ТАМ НИКОГО НЕТ.
– ТАМ.
– ТАМ НИКОГО НЕТ.
– Я ДОЛЖЕН ЕГО ДОСТАТЬ.
– ТАМ НИКОГО, СУКА, НЕТ.
Мой расфокусированный взгляд следует за Дядей Аланом, как он идёт обратно к реке, как он входит в воду и плывёт кролем вперёд, пытаясь двигаться по прямой, но из-за плотины его сносит влево, а Терри ломает кости Лии, крича:
– АЛАН! АЛАН! АЛА-А-А-АН!!!
Я пытаюсь увидеть, где плывёт Дядя Алан, но в воде никого нет, и только когда я закрываю глаза, тогда я вижу мужской затылок.
Думаю, это папина голова, и он плещется, как в бассейне на Родосе, а Дядя Алан подплывает всё ближе, но Папа, или Призрак Отца, или человек, похожий на Папу, всё больше отдаляется, а когда я снова открываю глаза, только Алан плывёт в никуда.
– АЛА-А-А-АН!!!
Я пытаюсь пошевелить головой, и мне удается, но она всё ещё слишком тяжёлая.
Я слишком тяжёлый. Я даже не чувствую, что у меня есть тело, будто я и есть берег реки и ил, и я был этим илом вот уже две тыщи миллионов лет, и я вижу всё, Терри и Лию на берегу реки, и Терри из Скорой Помощи Святого Иоанна, он зажимает ей нос и дует ей в рот, а потом перестаёт дуть и прислушивается к её рту, и смотрит, как тонет Алан, погружаясь.
– АЛА-А-А-АН!!!
Лия пробуждается из мёртвых и кашляет.
Терри говорит:
– Девочка, девочка, с тобой всё в порядке, с тобой всё в порядке.
Святой Иоанн приподнимает её голову, и река выходит у неё изо рта и стекает по её подбородку, и он кладёт её голову в ил и поворачивает на бок, лицом ко мне, но её глаза всё ещё спят.
Он встаёт, бежит к кромке воды, расстёгивает молнию на куртке своего спортивного костюма, отшвыривает её и ныряет, следуя за белизной, которую Дядя Алан оставил в воде.
Я пытаюсь поднять голову. Я пытаюсь встать. Я очень устал. Я смертельно устал.
Я вижу Лию, её лицо с одной стороны в иле, она всё ещё выглядит мёртвой, и я думаю, что я тоже мёртв.
Мы – мертвецы, которых не похоронили должным образом на речном берегу, и мы останемся здесь, потому что паромщик не отвезёт нас в Подземный Мир.
И тогда я вижу их.
Они стоят там, как Фурии. Рэй Гудвин, Викторианец, Мистер Фэйрвью и все Призрачные Отцы. Они все смотрят на меня, кроме Мистера Фэйрвью, который смотрит на Лию. Потом Рэй Гудвин в своей клетчатой рубашке и в очках смотрит на меня с Муками на лице и говорит: «Мёртвые не отдыхают, Филип», и его голос заставляет меня погрузиться в ил и в сон.
Люди, Которые Приходят и Сидят в Кресле
Первая – Мама, которая держит губы крепко сжатыми, словно весь мир пытается вырваться у неё изо рта.
Я пытаюсь поговорить с ней и сказать, что со мной на самом деле всё хорошо, что я просто ненадолго вышел из своего тела, но она меня не слышит.
А потом приходит Лия в халате и больничной одежде, она называет меня Глупыш хриплым голосом за то, что я прыгнул за ней, и я рад, что она не знает правды, а потом ещё Миссис Фелл, которая сидит целую вечность, а потом Император Нерон со своей кровоточащей шеей, он играет на своей лире и поёт странные песни, а после кресло пустует.
В нём никого нет, и в больнице темно, Ночная Медсестра проходит мимо, и стук её туфель по полу распространяется по всей вселенной, и я чувствую себя вне тела, я во всём, и все во всём, они просто не знают, что это так, но это так, потому что существуют разные слои жизни.
Существует верхний слой – это тот, который всё время видно, слой всей лжи и всех разговоров.
Есть второй слой – слой тишины и честных взглядов, и слёз, которые выжимаются, когда обнимаешься, – это слой любви.
Третий слой – это те части мозга, которые тебя пугают, когда тени карабкаются по стене, и когда ты разглядываешь своё лицо в зеркале, до тех пор, пока оно не перестанет быть твоим, – и это слой ночных кошмаров.
Есть и четвёртый слой – это та часть тебя, которая становится видимой только тогда, когда это необходимо, как, например, когда ты стоишь на мосту и решаешь прыгать, – и это животный слой.
И, наконец, есть нижний слой, который ближе всего к смерти, и это те части тебя, которые находятся не внутри твоего тела или мозга. Это те твои части, которые во всём вокруг. Например, в облаках и в иле, и ты можешь перемещаться по всему миру и по всей вселенной, в то время как твоё тело лежит неподвижно на кровати в больнице, и этот уровень не имеет названия, потому что слова не проникают так глубоко. Они пытаются, но не могут туда добраться, но, когда ты поднимаешься выше, ты можешь услышать слова, падающие сверху, как верёвка, и ты делаешь усилие и хватаешься за них и карабкаешься через слои вверх.
Филип?
Филип?
Филип?
Филип?
Филип?
Филип, ты меня слышишь?
Филип?
Филип?
Филип?
Филип, милый, ты меня слышишь?
Филип?
Филип?
Филип?
Филип?
Филип, дорогой?
Филип?
Филип?
Это я, дорогой.
Филип?
Первый Раз, Когда Я Проснулся
Сон цепляется за мои глаза, как мокрая одежда, пытаясь утянуть меня в темноту.
Она держит меня за руку и говорит:
– Филип.
Она спрашивает:
– Филип, ты меня слышишь?
Она повторяет:
– Филипп, милый, ты меня слышишь?
Я кричу: «Да», но это звучит как шёпот.
Она говорит:
– Филип, у тебя всё в порядке. Ты в больнице, но с тобой всё хорошо.
Она улыбается, и улыбка дает волю слезам в её глазах, и они бегут по её лицу, словно это гонка, к её подбородку.
Она говорит: