– Я люблю тебя.
Она сжимает мою руку и гладит её.
Я говорю:
– Лия.
Она говорит:
– Что, милый?
Я спрашиваю:
– С Лией всё хорошо?
Она говорит:
– Да. С ней, да. Она вышла из больницы два часа назад. Она в порядке. Она ушла со своим братом. Она сказала, что собирается в Новую Зеландию.
Я говорю:
– Дядя Алан.
Она спрашивает:
– Что?
Я спрашиваю:
– С ним всё хорошо?
Она кивает и говорит:
– Попробуй ещё поспать, дорогой. Врачи говорят, что тебе нужно спать.
Я говорю:
– Что с ним?
Она говорит:
– Попробуй поспать.
Филип?
Филип, скажи что-нибудь.
Филип?
Филип, ты там?
Филип?
Филип, пожалуйста.
Филип, поговори со мной.
Филип?
Филип, я знаю, ты меня слышишь.
Филип?
Филип?
Филип?
Второй Раз, Когда Я Проснулся
Мимо прошли две медсестры, и я смотрел на них, идущих свободно, и думал, что, должно быть, странно быть медсестрой – всё время чувствовать, что тебе повезло и ты здорова, не страдаешь от боли и можешь свободно ходить. Но от этого, наверное, и грустно, потому что ты знаешь, где заканчивается жизнь.
Мама потрепала меня по руке и сказала:
– Доктора говорят, завтра ты сможешь пойти домой.
Я посмотрел на пустое кресло рядом с ней и спросил:
– Где Дядя Алан?
Мама сказала:
– Он всё ещё здесь. Он в другой части больницы.
Она подобрала губы, втянув их в рот, и закрыла глаза, и это меня обеспокоило, и я спросил:
– Он умер?
Она сказала «Нет» так быстро, будто, если бы мы оставили висеть в воздухе слово «Умер», то так могло бы и произойти.
Она сказала:
– Врачи говорят, что он чувствует себя хорошо. Он просто ещё не проснулся, вот и всё.
Я сказал:
– Уже два дня прошло.
Она сказала:
– Да, Филип. Да. Но всё будет хорошо. С ним всё будет в порядке.
Я не думал, что когда-нибудь всё будет в порядке, но я сказал:
– Да. С ним всё будет хорошо.
Потом Мама залезла в свой пакет из Morrisons, в котором были маленькие апельсины, достала газету Newark Advertiser и сказала:
– Они нашли их.
– Что? – спросил я.
Она дала мне газету и сказала:
– Смотри.
Я посмотрел на титульную страницу, большой заголовок сообщал:
Там были фотографии трёх мужчин, которых я никогда раньше не видел, и я начал читать статью, а там говорилось:
«ВЛАДЕЛЬЦЫ ПАБОВ по всему району Ньюарк и Шервуд могут спать спокойно – наконец арестованы трое мужчин, ответственных за хулиганские погромы и грабежи местных пабов. Схваченные полицейским подразделением быстрого реагирования в ходе погрома в пабе „Голова Турка“ в Бальдертоне признались в подобных грабежах со взломом в пабе „Робин Гуд“ в Коллингеме, а также в „Замке и Соколе“ в Ньюарке».
Я снова посмотрел на фотографии, и там были не Дядя Алан и не Терри-Сонный Глаз.
После того как Мама ушла, оставив мне маленькие апельсины, я думал про другие вещи, про аквариум и про то, как Терри-Сонный Глаз отпустил мою шею, и про всё, что говорил Призрак Отца, всё это мелькало вспышками у меня в голове, и я думал: «Что правда? Что неправда?» Я пытался думать о тех вещах, которые я знал определённо, и их было только шесть, тех, что я знал наверняка:
Папа умер на мосту возле Келхэма.
Трое мужчин пришли и разгромили Паб.
Мои рыбки расплавились.
Мистер Фэйрвью погиб в пожаре в Автосервисе.
Дядя Алан спас мне жизнь.
Я, Дядя Алан и Терри-Сонный Глаз спасли жизнь Лии.
И я подумал о расплавленных рыбках. Я думал, что это мог быть и не Дядя Алан. Это мог быть несчастный случай. Мама, возможно, сбила нагреватель, когда вытирала пыль, а я обвинял его, как Император Нерон обвинял Христиан, а Римляне обвиняли Нерона, и я оглянулся на всех больных в кроватях.
Я подумал о Россе и Гари, и об их кроссовках, ведь Дядя Алан мог купить их по совсем другой причине, о которой я не знал.
Миссис Фелл зашла повидать меня, пока Мама навещала Дядю Алана.
Она наклонила голову на бок больше, чем обычно, и спросила:
– Как ты себя ЧУВСТВУЕШЬ, Филип?
Я сказал:
– Я в порядке. Но когда я глотаю, я всё ещё чувствую привкус реки во рту.
Миссис Фелл сказала:
– Фу.
Повисла долгая пауза, я даже услышал, как самолёт пролетел над больницей, и в своих мыслях я видел Лию и Дэйна в этом самолёте, улетавшем в Новую Зеландию к дому их Тёти у моря.
Миссис Фелл сказала:
– Твой Дядя очень смелый человек, правда, Филип?
Я, соглашаясь, улыбнулся, но не смог ничего сказать.
Она сказала:
– Он настоящий герой. Как и его племянник.
Я сказал:
– Не знаю.
Она Долго-Долго смотрела на меня, читая моё лицо, как грустную книгу.
Я подумал, что могу спросить её сейчас о чём угодно, и она мне ответит, поэтому я спросил:
– Вы всё ещё думаете о своём Отце?
Она посмотрела так, как будто её лицо окатили холодной водой, и она ответила:
– Конечно, Филип, я думаю. Я думаю о нём каждый день.
Она рассмеялась, выпустив воздух из носа, но как-то грустно, и добавила:
– Каждый раз, когда я прохожу через школьные ворота.
– Почему? – спросил я.
Она глубоко вздохнула, от этого грудь её увеличилась, и она сказала:
– Он всегда хотел, чтобы я стала Учительницей, Филип. Я хотела быть актрисой, но ему не очень-то нравилась эта идея.
Я спросил:
– А вы пробовали играть?
Она сказала:
– Я поступила в Театральную Школу. Но я бросила, когда мне было девятнадцать.
– Почему? – спросил я.
Она улыбнулась, но её лицо ещё больше погрустнело, и она ответила:
– Это произошло, когда он умер. Я была на Первом Курсе, мне позвонила Мама и сказала, что у него инфаркт.
Я совершенно запутался. Я думал, она скажет, что Рэй Гудвин был зарезан шахтёром или застрелен гангстером, но она сказала – инфаркт.
– Что? – переспросил я.
Она ответила:
– У него случился сердечный приступ, Филип. У него было много проблем. И я переживала. Я чувствовала себя виноватой – ведь он из-за меня волновался. Так что я бросила Театральную Школу и в итоге пошла учиться на Преподавателя. Мама говорила, что я должна остаться и заниматься Театром, но она сама сильно заболела, поэтому я вернулась домой, ухаживала за ней и училась в Педагогическом Колледже около Оллертона.
Я ничего не понимал, и сказал:
– Но я думал, что он был…
И я чуть не сказал это, я чуть не сказал УБИТ, но не стал, потому что я знал, что она может возненавидеть меня за это, и я знал, что инфаркт – не убийство, поэтому мне не нужно было переспрашивать.
Миссис Фелл сказала:
– Так вот, Филип. Наступает время, когда нужно оставить мёртвых в покое, Филип. Когда нужно довериться живым. Ты не можешь вечно жить ради своего Папы, Филип. Когда мой Папа умер, я верила, что это всё моя вина. Но я так больше не думаю. Можно верить в то, во что ты хочешь верить. Я так думаю.
Я сказал:
– Как Нерон поверил в то, что Христиане устроили пожар.
Она сказала:
– Да. Как-то так.
Я смотрел на Миссис Фелл, и она кивнула, словно отвечая на вопрос, а потом сказала:
– Я показала в классе его фотографию. Помнишь?
Я сказал:
– Нет.
Она заправила прядь своих вьющихся волос за ухо и сказала:
– Когда мы проводили урок о Семейном Древе.
И тогда до меня дошло, что я впервые узнал о Рэе Гудвине не от Призрака Отца, а на уроке по Семейному Древу за день до смерти Папы, когда Миссис Фелл сказала нам, что её Отец был шахтёром.
Теперь я мог верить в то, во что хотел верить, поэтому больше я не буду верить в Клуб Призрачных Отцов и не буду верить в духов, которые навечно обречены страдать, если им не помочь.
Миссис Фелл сказала:
– Однако я думаю, всё вышло к лучшему. Если бы я не стала Учительницей, я бы не встретила Джонатана.
Она поправила свои кольца на Свадебном пальце, и я подумал о человеке в инвалидном кресле, с которым она была и который был болен.
Миссис Фелл сказала с грустью в глазах и с радостью в улыбке:
– Это напомнило мне, что мне пора идти.
Она похлопала меня по руке и встала, чтобы уйти, и сказала:
– Доверяй живым, Филип. Доверяй живым. Вот что я считаю.
– Да, – сказал я.
Филип?
Филип?
Филип, почему ты меня не слышишь?
Почему ты меня не видишь?
Я здесь, Филип.
Я здесь, прямо перед тобой.
Филип, посмотри.
Пожалуйста, Филип.
Филип?
Филип?
Филип?
Я в ловушке, Филип.
Я в ловушке, внутри, в этом месте.
Ты должен помочь мне.
Ты должен меня выпустить.
Птица за Окном
Мама вылила чёрную воду, так что в траве образовалась лужа.
В воде были пузырьки, они лопались, а лужа становилась всё меньше и меньше, потому что трава впитывала её.
Она снова поставила дребезжащую металлическую чашку рядом с могилой и налила новую воду из бутылки от «Пепси», а потом поставила на чашку металлическую крышку с отверстиями. Она подрезала стебли цветов, начала их вставлять и дала мне несколько, чтобы я повторял за ней. Я вставил зелёные стебли в отверстия. Цветы согнули свои головки в капюшонах. Я пытался заставить их стоять прямо и смотреть в небо, но они продолжали склонять головы, будто на цветочных похоронах.
Она сказала:
– Оставь их, Филип. Так НОРМАЛЬНО.
Я сказал:
– Но ведь лучше, когда они смотрят вверх.
Она сказала:
– Они так и должны быть.
– О-о, – ответил я.
Она встала перед могилой и произнесла:
– С Днём Рождения.
И я тоже это сказал:
– С Днём Рождения.
Мама посмотрела на Папу, скрытого под травой, как будто он спал под одеялом, и я встал рядом с ней. Она похлопала меня по спине.