Я уже решала, не дать ли деру на все четыре стороны из этого незнакомого места, когда со стороны улицы вдруг донесся приглушенный мужской голос. Забыв об усталости, я соскочила с кровати, на цыпочках долетела до окна и аккуратно выглянула из-за задернутой шторы. Так и есть – внушительная фигура прохаживалась внизу, обращаясь к кому-то, скрытому во тьме террасы.
– …дурью не майся, – раздраженно протянула фигура, и я застыла на месте, уловив знакомый голос.
Ну да, тот самый сын Аникеева, Константин, мой грубоватый защитник. Видимо, я все-таки уснула у него в машине, и он привез меня к себе. Как мило – не стал будить, уложил в кровать, а потом проверил, как мне спится. Но о чем он беседует в столь поздний – точнее, уже ранний – час? Я прислушалась.
– Может быть, и перестраховка. Но они могут быть опасны.
Ого, кажется, я наткнулась на нечто по-настоящему интересное… С меня тут же слетели остатки сна.
В ответ донесся какой-то невнятный шепот, и Константин нетерпеливо выдохнул:
– Знаю, знаю, буду потише. Но она вымоталась за день, спит крепко, из пушки не разбудишь, не волнуйся. Не проснулась же она, пока я нес ее в комнату и укладывал. Возвращаясь к разговору… Тебе-то, может, и все равно. Но подумай, что станет с остальными? Я ведь четко все слышал… Так что не глупи, сиди у себя и носа не показывай.
И снова послышалось еле слышное бурчание, на сей раз с какими-то надрывными нотками. Похоже, собеседник Аникеева все-таки боялся меня разбудить. А еще почему-то нервничал.
– Скажите какие мы нежные! – Похоже, сын Боба просто не умел, разговаривать тихо, несмотря на все усилия. – Ничего, переживешь как-нибудь. Главное – не выходи, что бы ни случилось. Дочь, если потребуется, отправлю к соседу, там она будет в безопасности. Все, хватит препираться. Иди к себе, призрак. А я – спать, устал как собака…
Я поспешила улечься – и правильно сделала, потому что вскоре дверь легонько отворилась и сквозь приоткрытые веки я заметила заглянувшего ко мне хозяина дома. Он осторожно подошел к кровати, поправил одеяло и, видимо, убедившись, что я сплю, спешно ретировался.
Зарывшись лицом в мягкую подушку, я попыталась успокоиться. Мне не было страшно: хваленая дедукция подсказывала, что недруги вряд ли стали бы заботиться о моем комфорте и разговаривать вполголоса, чтобы не разбудить. Но мысли путались, в голове неустанно крутились новые вопросы без ответов. С кем беседовал Константин? С женой, вполне логично выразившей недовольство моим присутствием? Нет, не похоже, он явно обращался к мужчине, причем не без раздражения и будто бы покровительственно. «Призрак», он точно сказал «призрак»…
И что тут за местность такая, если окружающие, вполне современные и разумные с виду люди, сходят с ума от мистики? Я вспомнила подслушанный у берега разговор и подскочила на кровати, тут же в изнеможении откидываясь назад. Там говорили о мертвяке, здесь – о призраке. Кажется, ни один из тех трех мужчин не был похож на моего благодетеля, но в темноте я могла и ошибиться. Вокруг меня явно что-то происходит, а я никак не могу ухватить, что именно… И если в этом доме скрывается какой-то призрак, логично предположить, что это… сам Боб.
Ласковый теплый луч скользнул по лицу, пробуждая меня от крепкого сна, и я снова почувствовала, что за мной кто-то наблюдает. Открыв глаза, я наткнулась на любопытный добродушный взор Маши. Девочка стояла у моей кровати, пока отец раздвигал шторы, впуская в комнату солнечный свет.
– Привет, милая. – Я ласково погладила ребенка по ручке и обратилась к главе семейства: – Доброе утро. Спасибо, что позаботился обо мне. Извини, я, видимо, отрубилась прямо в машине. Ужасный был день.
– Да, денек тот еще… – протянул Аникеев-младший и деловито пояснил: – Твое платье в стирке, выбери сама что-нибудь подходящее в шкафу. Ванная в конце коридора направо. Завтрак внизу. Мы с Машей будем там.
И он поспешил удалиться, потянув не желавшую уходить дочку за собой.
Оставшись в одиночестве, я окинула взглядом комнату. Добротная обстановка, приятный глазу минимализм, современный интерьер, говорящий о достатке хозяина. Похоже, мой неприветливый, но надежный защитник относился к типажу мужчин, который мы с Анькой как-то, хихикая, окрестили почетным термином «Крепкий хозяйственник». Тогда подруга еще доказывала, что лучшей партии для женщины и не придумать: ответственному, серьезному мужчине можно простить отсутствие романтизма, ведь пресловутое «крепкое плечо» гораздо важнее цветочков, сопливых признаний при луне и ласковых сюсюканий. При всей своей любви к этим трем пунктам я не могла не признать Анькину правоту.
Соскочив с кровати, я подошла к большому шкафу и не без любопытства раздвинула створки. Судя по аккуратно развешенной и сложенной одежде, типаж хозяина я определила верно. Но… из чего тут, спрашивается, выбирать? Я пробежала пальцами по стопке футболок. Так и есть – только мужские вещи! Видимо, мое первое предположение все-таки было верным, и именно жена выговаривала Константину за мой неуместный, хотя и невольный визит. А теперь отказалась делиться со мной вещами. Что ж, вполне понимаю и не обижаюсь…
Вздохнув, я заправила кровать, решив не раздражать незнакомую мне пока хозяйку еще больше. Потом сбегала в ванную, где обнаружила предусмотрительно оставленные мягкое махровое полотенце и новенькую зубную щетку. С наслаждением приняв душ, я вернулась в комнату и выбрала более-менее подходящую одежду. Широченные шорты на резинке превратились на мне в подобие юбки, а самая узкая из найденных футболок повисла на плечах, угрожая в любое мгновение соскользнуть вниз. Оглядев себя в зеркальной створке шкафа, я удовлетворенно, не без мазохизма кивнула: роль пугала становилась мне все привычнее.
Я уже собиралась выйти из комнаты, прихватив лежавшие на тумбочке у кровати сумочку с телефоном, браслет и паспорт, как вдруг сверху, прямо над моей головой, раздалось оглушительное яростное звяканье. Судя по характеру звука, что-то с силой швырнули о стену, пробормотав невнятное ругательство. Мне следовало срочно спуститься вниз, не доводя до белого каления и без того разъяренную супругу Константина, но я вдруг вспомнила о загадочном «призраке», и ноги сами понесли наверх…
Быстро взлетев по узкой крутой лестнице, я оказалась под самой крышей, у мансарды. Немного помедлив, я все-таки толкнула дверь, и она мягко распахнулась, явив мне обитое деревянными панелями пространство со скошенным потолком. Это была небольшая, но уютная комнатка с самой обычной заправленной кроватью, небольшим ковриком, минимумом мебели и висевшим на стене вытянутым вширь зеркалом. Из маленького окошка открывался великолепный вид на разноцветные крыши современных коттеджей и стареньких развалюх. Комната пустовала, но, судя по валявшимся у стены осколкам чашки, здесь явно кто-то обитал. Кто-то, привыкший в приступе злости колошматить посуду. Движимая любопытством, я прошла чуть вперед, повернула голову вправо… И в потрясении застыла на месте.
Как всякая женщина, я часто обращала внимание на необычные предметы интерьера. Особенно привлекали меня картины, способные красноречиво поведать о вкусе, образе жизни и даже характере владельцев. Помнится, в злополучном клубе я однажды наткнулась на ужасающий автопортрет руководителя заведения в образе кровавого палача. Осознай я сразу, что нечто подобное могло выйти лишь из-под кисти законченного психопата, глядишь, и избежала бы многих травмирующих душу переживаний…
Теперь же в глаза бросилась стоявшая на комоде у кровати картина совсем иного свойства. Средних размеров, без рамы, она мигом приковывала взгляд. Холст располагался в глубине комнатки, там, куда не добирались яркие лучи, но будто сам был источником света.
Я подошла ближе и всмотрелась: на переднем плане художник изобразил девушку в белой сорочке на тонких бретельках. Стоя вполоборота, героиня портрета смотрела в окно, за которым виднелись блестевшие, словно на солнце после дождя, бесчисленные крыши. За разметавшимися темными волосами девушки угадывались длинные ресницы и аккуратный курносый носик. Сорочка немного сползла с левого плеча, обнажив три располагавшиеся вертикальной линией родинки.
Я замерла в шоке, забыв, что нахожусь в чужом доме, мало того – в комнате, куда беспардонно проникла без разрешения хозяев. Мир вокруг будто померк, и перед глазами осталась только эта лившая само солнце изнутри картина.
Колени подкосились, и я почувствовала, что от переизбытка впечатлений вот-вот осяду прямо на пол. Уговаривать, что мне почудилось, обманывая саму себя, было бессмысленно: я прекрасно знала и это окно, и эти крыши, и эту сорочку. И, кстати, эту девушку.
– Так вот куда ты запропастилась! – вывел меня из оцепенения строгий голос, и, обернувшись, я увидела на пороге комнатки хозяина дома. От его тона веяло осуждением, но глаза горели неподдельной тревогой. – А мне уже было показалось, что последние события отбили у тебя охоту вынюхивать.
В другое время мне наверняка стало бы неловко от этого вторжения в тайные «покои», но сейчас все мои мысли занимала картина.
– Костя, – я и не заметила, как впервые назвала его по имени, да еще так тепло, – откуда у тебя эта картина? Скажи, мне нужно знать!
Похоже, он ожидал чего угодно, только не подобного вопроса. Потоптавшись на месте растерянным медведем, Константин почесал в затылке и промычал нечто неопределенное:
– Ну… купил как-то, на местном рынке, кажется… Тут все обшито деревом, и мне показалось, по тону подходит…
– Не ври, – неожиданно резко, с напором, достойным мастера НЛП, произнесла я. И, прищурившись, вгляделась в картину, словно заправская мисс Марпл. – Я не специалист, но, судя по запаху краски, отсутствию рамы и вот этим жирным мазкам, портрет закончили совсем недавно. Возможно, даже сегодня ночью. И, видимо, прямо в этих самых стенах. Так кто же его написал? Отвечай!
Видимо, я все-таки переборщила с тоном, раз Костя встряхнулся и разом перестал мямлить.