– Угрожать, что ли, вздумал? – прочмокал в ответ вальяжный голос, принадлежавший, вне всяких сомнений, Борову.
– Да как такое в голову может прийти? Угрожать? Кто – я? Такое ничтожество? – с напускной подобострастностью заблеял Живчик, извращенно наслаждаясь моментом своего мнимого унижения. – Просто излагаю… м-м-м… некоторые факты, которые стали мне известны. И излагаю, заметьте, отвлеченно, без привязки к конкретным людям. Хочу с вами посоветоваться. Может быть, у меня моральная дилемма, и я не знаю, как поступить… Вы на моем месте, конечно, как кристально честный бизнесмен, обратились бы в следственные органы. Ох, и забегали бы тогда эти нарушители закона! Им точно грозили бы реальные сроки, а там вскрылось бы что-нибудь еще…
– Я понял, – не скрывая раздражения, перебил Боров и веско, с оттенком угрозы бросил: – Короче…
– А давайте встретимся? Обсудим все, как цивилизованные люди, – беспечно протянул Живчик и многообещающе добавил: – Убежден, кое-какие умозаключения будут вам интересны. Например, по поводу ваших приятелей из леса. Не так они и безобидны, как кажется…
На этом, к моему величайшему разочарованию, запись обрывалась. Что ж, по крайней мере, теперь стало понятно, почему Живчика постигла столь печальная участь. Классическая история – «Он слишком много знал». И повел себя с привычными самонадеянностью и легкомыслием, вздумав угрожать влиятельному опасному человеку. Видимо, пытался немного обезопасить себя этой записью, наводящей на след убийцы…
– Мы так и не выяснили, почему Ильинский оказался в наших краях. Загадка, – развел руками следователь. – Но с начала лета он периодически появлялся здесь, вышел на лесных обитателей, завязал с ними контакты. Судя по документам из папки, решил наложить лапу на их своеобразный «бизнес». Отправил к ним пару человек, те умело ушли от следствия, инсценировав собственную гибель. Вот, посмотрите, все четко изложено. С таким досье мы распутаем не одно сложное дело! И… простите, Маргарита Александровна, но ваш коллега все-таки был настоящим профи. Жаль только, что направил свои таланты не в то русло…
Я могла лишь кивать, рассеянно глядя на мелькавшие передо мной документы и фотографии. Вот какие-то размазанные, наспех переснятые документы – паспорта, номера счетов, доверенности… Видимо, Живчик успел полазить в темных лесных домах, накопав там немало интересного. Или просто подкупил кого-то из мелких сошек, приспешников седого, и те пересняли документы. А вот фотографии всей честной компании: жмут руки, что-то обсуждают, Боров подводит к седому какого-то человека, наверняка одного из этих «живых покойников».
– Действительно, прямо приятели, – усмехнулся Костя. – Но, судя по словам журналиста, они что-то не поделили. Верно я понял?
– Все так, – кивнул следователь, открывая другую папку, с лаконичным названием «Лес». – И сейчас мы разберемся, что именно.
Определенно, Живчик выбрал не ту профессию. Растерянно глядя на несколько файлов, я думала о том, что ему больше подошла бы работа частного детектива. В папке оказались фотографии с уже знакомыми персонажами, заметки с какими-то фамилиями, даже изложенная в отдельном документе легенда о Графском лесе, да еще и в нескольких вариантах, услышанных, видимо, от местных жителей. Больше всего потрясло меня видео, явно снятое на телефон все в том же лесу, на задворках одного из темных домов. Не знаю, как Живчику удалось остаться незамеченным, только материал получился четким и полезным, хотя и коротким.
На экране красовались все те же знакомые фигуры.
– Это все здорово, конечно, но нам-то как теперь крутиться? – Седой жадно затянулся сигаретой, собираясь с мыслями, и невесело усмехнулся. – Хорошо ты придумал: основную работу выполняем мы, ты лишь поставляешь «клиентов», но при этом львиная доля дохода уходит в твой карман!
– Ха, так иначе я и не полез бы в это. – Боров стоял спиной, но уже по одному только тону можно было ощутить исходившее от него презрение. – Не будешь же ты спорить, что именно я обеспечиваю вас пресловутой работой. Все, берите тридцать процентов, я сегодня щедрый. И точка.
– Какие еще тридцать процентов? – аж заклокотало от негодования в горле у седого, и он разразился грудным кашлем заядлого курильщика. – Да и чем это ты нас обеспечил за последнее время? Лишними проблемами? Сказал ведь: никаких мокрушников! Была у нас уже однажды такая история, теперь все…
Я физически ощутила, как напрягся рядом со мной Костя при упоминании о своей семейной трагедии. Что ж, по крайней мере, у «злых» из леса было какое-то подобие принципов, чего не скажешь о Борове. Словно подтверждая мои мысли, необъятная спина на мониторе заколыхалась в подобии усмешки:
– Значит, тридцать процентов не подходит? Хорошо-хорошо, убедил. Вот тебе мое последнее слово – двадцать пять. Больше вы и правда не стоите. Соглашайся, пока не поздно. Подумай до завтра.
И издевательски отсалютовав на прощание, Боров скрылся в темноте. Камера телефона скользнула по поникшему головой седому, что-то зашуршало, и запись оборвалась.
Мы дружно помолчали с минуту, переваривая услышанное. Кажется, все начинало вставать на свои места…
– Вот вам и мотив, – нарушил тишину следователь, энергично кивая. – Этот седой, как вы, наверное, уже поняли, был главным в своей части леса. В советское время работал заместителем директора крупного продуктового магазина, попал под уголовное дело из-за каких-то махинаций с товаром, сел на несколько лет. Вышел уже на заре девяностых, организовал бизнес с перепродажей угнанных машин. Когда его проделками заинтересовались компетентные органы, слинял вот в этот самый лес. Не забыв предварительно инсценировать гибель – якобы поехал на рыбалку с друзьями и утонул. Тело не нашли, спустя несколько лет официально признали умершим. А он освоился в лесу, перестал бояться уголовного преследования, окружил себя такими же «соратниками». Но однажды к нему нагрянул Ильинский…
Я без труда представила, что чувствовал в тот период седой. Наверняка сначала пережил момент эйфории, когда осознал, какие деньги притекли с приходом Борова в дело. Но очень быстро разочаровался, а потом и испугался, что его размеренной, выстроенной годами жизни в далеком лесу пришел конец. А Боров все давил, отбирая незаконные «заработки», и только угрожал, по привычке изощренно унижая… Немудрено, что седой ударился в панику – вот и мотив в «деле номер два».
– Не поверите: главарь из Графского леса мгновенно признался в убийстве Ильинского, которое организовал со своими «подопечными», и сам попросился за решетку, – подтвердил мои догадки следователь. – У покойного «авторитета» на свободе осталось немало подельников, рвущихся отомстить, и ведь есть за что: этот, как вы его называете, Боров умело управлял бизнесом, вел дела с откровенным криминалом, не боялся влезать в самые рискованные затеи. С его гибелью все рухнуло, а убийцам стали угрожать. И не только физической расправой – кто-то из людей Ильинского намекнул, что существует некое досье на обитателей леса, которое вот-вот попадет в компетентные органы. Возможно, ваш коллега, Маргарита Александровна, показывал кому-то часть собранного материала. Главарь «лесных» хотел во что бы то ни стало заполучить эту информацию и, случайно наткнувшись в городе на Машу с родственниками, решил воспользоваться моментом. Он не собирался похищать девочку и причинять ей какой-либо вред. Как ни крути, мужик с «понятиями», и сильно же допек его Ильинский, раз даже такой идейный пошел на убийство!
Я потерла пальцами виски, пытаясь сосредоточиться и разложить все по полочкам. Признаться, к вполне логичным переживаниям в моей душе примешивалось не самое уместное сейчас осознание: а ведь у Живчика на самом деле был талант добывать информацию! Кажется, я начинала смиряться с тем, что Бориса Аникеева мне никогда не найти… А вот моему покойному коллеге удалось его разыскать – судя по третьей папке, незатейливо озаглавленной «Боб».
Следователь щелкнул по желтому квадратику, и я с интересом подалась к монитору, рассчитывая наконец-то получить разгадку головоломки, которую не смогла осилить сама. Уфф… ознакомившись с содержимым папки, которое составляли всего три фотографии, я не знала, как реагировать, – разочарованно вздыхать в так и оставшемся неразрешенном неведении или радоваться, что похвальбы Живчика оказались обычной трепотней.
На всех снимках в разных ракурсах фигурировало кладбище при церкви. Сияющие белизной стены, окруженные покосившимися оградами старых участков, потом похожий вид, только уже издали, со стоящими у храма людьми, обступившими рослую полную фигуру отца Вениамина. И, наконец, крупным планом могила со скромной табличкой «Борис Аникеев». Вот и все. Живчик нашел Боба. Точно так же, как и я, – обретшего последний приют на тихом деревенском погосте.
– Это понятно, ничего интересного, – неделикатно бросил погруженный в мысли о двух раскрытых убийствах следователь и поспешил перейти к последней папке.
Названием четвертого, самого загадочного квадратика служил простой вопросительный знак. Папка содержала всего две фотографии, зато какие! Первая, уже знакомая мне, представляла собой портрет Боба в компании администратора. Помнится, такой же снимок показывал мне Костя: его отец со своим администратором стоят, обнявшись за плечи и сияя улыбками. Это был бы обычный, ничем не примечательный снимок закадычных друзей, если бы Живчик, явно не овладевший всеми премудростями фотошопа, не «поработал» над портретом. Справа, рядом с администратором в очках, была неумело приляпана еще одна фотография.
Я замерла, фиксируя взглядом каждую частичку отлично знакомого мне человека на приложенном рядом явно современном снимке. Высокий рост, густая грива темных волос, царственно вскинутая голова, гордо расправленные плечи… Для довершения сходства не хватало только темных очков. Надо же, я не ошиблась: наш издатель удивительно походил на администратора Боба!
Костя чуть ли не носом уткнулся в монитор, следователь же деловито нырнул в свои бумаги.