Иногда Борис, забывая об осторожности, набирал номер Лизы. Голос жены трепетал от предвкушения его скорого возвращения, но Аникеев улавливал и отчуждение, неизбежное во время столь долгой разлуки. Лизе жилось непросто: она крутилась на двух работах и самозабвенно занималась воспитанием сына, ставшего единственной ее радостью. Однажды, незадолго до того, как Косте предстояло пойти в первый класс, Борис не выдержал – и отправился в Москву. Только для того, чтобы несколько минут постоять у школы, на расстоянии наблюдая за сынишкой в аккуратной форме, хлопотавшей вокруг него Лизой и своей старшей сестрой.
Это была сущая пытка – видеть родных, которых любил всем сердцем, и не иметь возможности даже подойти к ним! В тот день, основательно напившись, Борис постановил: больше он никуда не уедет. Будет крутиться поблизости с Лесным, находя успокоение в самом факте того, что живет рядом с любимыми местами. Он стал опрометчиво мелькать в этих краях, и вскоре заблаговременно пущенные еще с подачи Игоря слухи о том, что «красный Элвис» жив, стали получать подтверждение…
Неизвестно, чем обернулась бы эта история, если бы однажды в который раз напившийся Борис не заметил за собой слежку. Неизвестно, в самом ли деле на него вышли привлеченные слухами люди «мафиози» или это был лишь плод воображения затуманенного, измученного подозрениями разума, только Аникеев бросился наутек от двух крепких парней, околачивавшихся у очередной кафешки. Борис долго бежал со всех ног, задыхаясь, чувствуя, как заплетаются ноги, пульс оглушительно стучит в ушах, а голову будто сдавливает тяжелым обручем… Еще мгновение – и он провалился в кромешную тьму.
Очнулся Борис уже в больнице. «Инсульт, – донесся до него деловитый мужской голос. – Сознание и интеллект в сохранности, память должна вернуться, но дело серьезное… Надо бы сообщить родным». Потом пожилая медсестра долго и тщетно пыталась добиться от Бориса координат его близких. Увы, он не мог вспомнить даже собственное имя. Позже понял, что разучился ходить: ноги упорно не желали слушаться.
На его счастье, в больницу иногда захаживали волонтеры, прихожане расположенной поблизости церкви – тогда, в девяностые, многие стали обращаться к религии и благотворительности. Одни замаливали грехи, другие пытались заполнить образовавшийся в душах вакуум… Добрые люди с энтузиазмом взялись помогать самому тяжелому пациенту больницы. Вскоре он не без труда, но все же сделал робкие шаги, потом вспомнил, что его зовут Борис… Идти бедняге было некуда, и он поселился при церкви, стал активно помогать приходу. Получил новые документы, в честь ставшей родной церкви взял красивую фамилию Воскресенский. В какой-то момент решил, несмотря на возраст и не восстановившееся до конца здоровье, учиться в семинарии, чтобы со временем начать помогать людям – точно так же, как помогли ему…
Отец Вениамин появился в Лесном в 1994 году – сильно располневшим, с бородой, практически неузнаваемым. Постепенно, благодаря лечению и заботе новых друзей, память восстановилась. Но теперь, будучи зрелым, умудренным опытом и, увы, не самым здоровым человеком, он и представить себе не мог триумфального возвращения Боба на сцену. Разумеется, первым делом он объяснился с Лизой. Прошедшие годы она провела в одиночестве, преданная памяти мужа и посвятившая себя заботам о сыне. Тревоги и печаль подкосили ее здоровье, и теперь Лиза из последних сил боролась с тяжелой болезнью.
Наведя справки, Борис узнал, что «мафиози» нет в живых уже два года. Казалось бы, ничто не мешало восстановлению семьи, но… Лиза с сыном привыкли быть одни, и новые потрясения только сломали бы привычный уклад их жизни. Да и сам Борис чувствовал, что отныне отношения с любимой женщиной возможны для него лишь на ином, духовном уровне. Слишком долго они были в разлуке, слишком громкая шумиха поднялась бы, реши они что-то изменить… Так отец Вениамин поселился по соседству с Аникеевыми, а Лиза и Костя стали активно помогать восстановлению церкви. Родных ждало еще множество испытаний, радостей и бед, которые они переживали вместе. И это было главным для людей, сумевших остаться близкими, несмотря ни на что.
– «О настоящем творчестве принято говорить как о служении. Символично, что, оставив сцену, наш герой продолжил служить – людям. Близким и незнакомым, добрым и не очень, полным веры и отчаявшимся. Признаюсь, он помог устроить и мое личное счастье. Таково свойство истинно талантливого человека – делать жизнь окружающих лучше. И замечательно, что отныне мы с полным правом можем говорить об обладателе этого дара в настоящем времени». – Костя дочитал последние строчки в ярком свете пламени и, опустив распечатанные листы, с удивлением протянул: – Надо же, а неплохо получилось, я, признаться, не ожидал… И название хорошее – «Исповедь Артиста». Рита, считай, что должность главреда у тебя в кармане!
Я смущенно пожала плечами и обвела взглядом собравшихся у костра людей. Глаза Алика светились гордостью, но на его губах застыла странная, философски грустная улыбка. Укутанная пледом Маша дремала на могучих руках деда, который восседал на самодельном деревянном стуле, преисполненный важности. Слава с интересом, будто видел впервые, разглядывал отца Вениамина. Ира ободряюще смотрела на меня, а фермер уже негромко обсуждал интервью с женой и сыном-подростком.
Что ж, похоже, моим первым читателям понравилось. Не зря Костя предложил устроить чтение материала, который вот-вот должен был отправиться в издательство, этим прохладным августовским вечером у костра перед домиком в Графском лесу, загадочном, но уже совсем не страшном. Мы все, без преувеличения, чувствовали себя этакими заговорщиками, готовившимися потрясти многотысячную аудиторию сенсацией исполинского масштаба.
– Ну что, подруга, вперед! – Ира воинственно метнула вверх крепко сжатый кулак и тут же засмеялась: – А ну-ка, не дрейфь! Позвони своему издателю, прямо сейчас! Время еще детское, вполне прилично осчастливить шефа. Мы все тебя поддержим.
Я снова растерянно скользнула взглядом по собравшимся. Может, и правда – позвонить? Зачем ждать до завтра? В конце концов, в издательстве меня так часто обходили другие, что впору наконец-то взять реванш. Я неуверенно взглянула на остальных:
– Спасибо… Но не слишком ли это опрометчиво? О Графском лесе в материале нет ни строчки, но скоро в эти края наверняка заявятся другие журналисты, что-то наверняка пронюхают… Как же вы?
– О нас точно не стоит переживать, – подал голос фермер и приобнял сына. – Мы решили легализоваться. Следователь обещал помочь, возможно, еще получится разобраться с нашими обидчиками в родных краях. Но возвращаться туда уже не тянет, осядем здесь, Костя поддержит.
Аникеев-младший согласно кивнул, и я перевела взгляд на Славу.
– А мне надоело торчать в глуши! Не знаю пока, чем займусь, решусь ли объявиться в мире живых. Да, Ирка же собралась возвращаться, может, составлю ей компанию. Что скажешь, – Слава подмигнул Ире, – возьмешь меня с собой?
– Да пожалуйста, мне не жалко. Я тут на досуге разобралась в бумагах – и, знаете, есть шанс доказать свою правоту. Опять же, мама меня ждет. – Ира на мгновение задумчиво притихла, но тут же встряхнулась. – Рита, не тяни, звони! Момент подходящий.
– А вы готовы? – растерянно обратилась я к священнику. – Представляете, какая шумиха может подняться уже завтра? Судя по описанию вашей сестры, много лет назад к ней уже приходил мой издатель, вынюхивал… Такой точно вцепится в сенсацию, своего не упустит! Может быть, отложить признание, хотя бы ненадолго? Одно ваше слово…
– Риточка, как же так? – притворно насупился он и тут же добродушно усмехнулся. – Я только настроился на возвращение славы, толпы поклонников… Если серьезно, от моего признания станет лучше всем. Ты получишь работу мечты, Костя и Маша смогут общаться со мной уже по-родственному, твой издатель спасет бизнес, а я… Я наконец-то перестану скрываться. Звони!
– Ну, не знаю… – Я повернулась к сидевшему рядом Алику.
– Милая, я поддержу любое твое решение, – тихо произнес он, и фиалковые глаза потеплели от нежности. – Поступай, как считаешь нужным.
Теперь уже все дружно закивали, и я вытащила из кармана телефон. Девять вечера – и правда, время детское. Время моего триумфа! Сердце отчаянно заколотилось, и я нажала на номер издателя…
– Рита? Добрый вечер! Рад вас слышать, – отозвался у меня в ухе бархатисто-мягкий голос. – Признаться, с нетерпением ждал вашего звонка! Нас тут совсем замучили проверками, расследованиями… Надеюсь, у вас хорошие новости?
– Да, – машинально кивнула я, глядя на воодушевленные лица друзей. – Новости есть.
– Ни секунды не сомневался в ваших способностях, – живо отреагировал издатель. – И?
– И…
Я подняла взгляд на сидевшего напротив отца Вениамина. Он успел передать заснувшую Машу Косте и теперь, приосанившись и чинно положив руки на колени, ждал, когда же я озвучу нашу сенсацию. В слепящем свете костра я не видела его глаз, зато ясно улавливала напряжение, сковавшее грузную добродушную фигуру. И вдруг…
Ясно и четко, будто наяву, передо мной предстала жизнь этого человека – то, какой она еще была сейчас, до моего эпохального объявления. Вот отец Вениамин стоит на пороге церкви, мирно беседуя с прихожанами. А вот Маша со всей своей непосредственностью бросается ему на шею, и оба заливисто хохочут. Потом священник тихо бродит по кладбищу, помогает ухаживать за цветами, с энтузиазмом обустраивает здание воскресной школы… А как он отреагировал на мое желание провести в Лесном фестиваль памяти Боба? «Зачем ворошить прошлое»…
Мне словно обухом по голове вдарило. Говоря о том, что Бориса Аникеева нет на свете, отец Вениамин не покривил душой. Боб – порывистый, доверчивый, эмоциональный, несвободный – действительно умер. Ушел в небытие тем холодным туманным сентябрем восемьдесят седьмого года. И, утверждая обратное, я отниму еще одну жизнь – у человека, которым он был теперь. Спокойную, мирную жизнь, наполненную служением людям.