Герой самого нежного фильма Кустурицы «Мечты Аризоны» говаривал:
– За это я и люблю Нью-Йорк: ты видишь всех, а тебя – никто.
И это – правда. Город идеально подходит для наблюдателя.
Ты катаешься по Централ-парку на велосипеде или, спрятавшись от дождя под навесом ливанского ресторанчика, вдыхаешь запахи чьего-то будущего обеда, или топаешь через Бруклинский мост, загораешь на «русском пляже» в Брайтон-бич, в любом случае, подглядываешь мимолетные картинки из жизни этого города и потом составляешь из них свою картину Нью-Йорка.
Чернокожая женщина на скамеечке в парке, в окружении белок, читает книгу «White Girls». На соседней лавке тоже читают: хасид с кружкой кофе и томиком, на обложке которого крупными буквами название «Кошерный Иисус».
Ты вспоминаешь статистику, что больше 30 процентов жителей этого города родились за пределами США, что здесь говорят на восьмистах языках мира – настоящий лингвистический Вавилон. И припоминаешь фразу из фильма «Нью-Йорк, я люблю тебя»: «Сюда приезжают не для того, чтобы вновь обрести себя, сюда приезжают, чтобы стать кем-то новым».
По утрам на дверь моего номера в отеле вешают пакет со свежим номером «Нью-Йорк Таймс». Пролистывая ее, задумываешься: а какие газеты кладут постояльцем московских гостиниц? «Московские новости”? «Коммерсант»?
Отель в котором я живу – The Pierre, кстати, настоящий символ города. Здесь Джон Кеннеди тайком встречался с Мерелин. Тут снимали сцены сериалов MadMen и «Клан Сопрано». Отложив газету я смотрю в окно на Пятую авеню и понимаю, что этот вид со времен Кеннеди совсем не изменился. Те же желтые такси внизу, разносчики газет, спешащие клерки, лавки с хот-догами. А еще в качестве комплимента мне подарили шоколадный небоскреб. И я сейчас возьму его в правую ладонь и откушу крышу, как Кинг-Конг.
В магазине Victoria Secret на кожаных диванах сидит группа парней, спрятавшаяся от уличной жары под кондиционерами, и глазеет на девушек, выбирающих себе белье. Возле примерочной стоит богатый араб и ждет своих многочисленных жен.
Город очень легко примерить на себя, поскольку здесь большинство – эмигранты. Знакомая девушка вышла замуж за гражданина страны, получила грин-карту, но им еще нужно доказать, что брак – не фиктивный, и через полгода пройти собеседование в соответствующих органах. Рассказывает, что адвокат посоветовал им взять с собой на встречу мотоциклетные шлемы – это «создаст правильный имидж и подсознательно убедит чиновников, что вы – команда».
У парня из Бруклина сегодня важный день. Готовится ко встрече с невестой. Подошел к нему из-за мотоцикла с коляской, чьи очертания показались смутно знакомыми. Оказалось, действительно – «Урал». Только не «старый добрый», а новый. Базовая модель. Цена, примерно, 10 000$. Такой, только понавороченнее, есть у Брэда Питта, например.
Выдаю рыбное, во всех смыслах, местечко в Нью-Йорке. Шесть бройлерных устриц с бокалом шабли стоят 8$. А какой здесь суп из лобстера! А тар-тар! А макароны с сыром и гребешками! Но с друзьями все это в миллиард раз вкуснее и пьянее. Называется лаконично: «Fish». Адрес: 280 Bleecker street.
Жители небоскребов могут приглашать на общественную крышу своих друзей любоваться закатом. Вы берете вино и закуски. Устраиваетесь поудобнее. И негромко смотрите, как персиковое солнце неспешной ласточкой ныряет в Гудзон, а затем уже Нью-Йорк мгновенно зажигает огни. Айфон шепчет какую-то мелодию с хриплой трубой. Вы заворожены, чарованы, колдованы, интригованы, думчивы. Так свободно и легко вам было очень-очень давно. Вы думаете о том, что дома, наоборот, уже светает и вам отчего-то вспоминается название старого фильма: «Наши ночи прекраснее ваших дней».
На Бродвее – громкая премьера. Уильям Дефо и Михаил Барышников играют в пьесе по произведениям Даниила Хармса. Покупаю билет и желаю себе неспокойной ночи.
Наверху стеклянного куба флагманского магазина Apple седой джентльмен протирает крышу. Под землей, в магазине, очередь к кассе. На улице пробка из такси и цветущая липа. В Нью-Йорке полночь. 0:00 am/pm.
Жители Нью-Йорка – моряки. Их навигация проста и похожа на позывные в рубке радиста. Они назначают встречу, положим, на углу 89 западной улицы между второй и третьей авеню. И это, с непривычки, звучит так же загадочно, как 67 градусов северной широты и 38 – восточной долготы.
Я только почти научился мысленно, по внутренней карте, определять где будет следующая точка маршрута, как это знание мне уже больше не требуется. Потому что я еду в такси в конкретное место – аэропорт «Ла Гуардия».
Я покидаю Нью-Йорк. Город, ошеломительно ворвавшийся в мой личный топ и твёрдо обосновавшийся там на первом месте. Сам удивляюсь: как странно, что я не побывал здесь раньше.
Знаешь, если тебе сейчас около 20 лет, не будь дураком, бросай всё и езжай в Нью-Йорк. Запри дверь на ключ. Купи билет. Прилети, приплыви сюда. Влюбись сначала в кого-то, а потом – в город. Или наоборот. Учись. Знакомься. Чувствуй. Дыши.
Ты ощутишь себя Незнайкой, который может, по условиям игры, оказаться либо в Солнечном городе, либо на Луне. Но вдруг происходит сбой в матрице, и ты очутишься в Зазеркалье. Это не твоя территория, а какой-то иностранной-странной девочки Алисы. Но тебе здесь нравится. И тебе предстоит тут жить.
Весь мир сразу обнимет тебя. Ведь в этом, относительно небольшом городе уместились: болгарские кафе и ягоды годжи в шоколаде, итальянская пицца и горловое пение, тихая рыбалка и рейв на крыше, доска сёрфера и скандинавская водка, Чехов на Бродвее и Мхатма Ганди в комиксах и еще тысячи и тысячи вещей, которые тебе нравятся и не очень.
Вот мне уже не стать клерком-спекулянтом на Уолл-стрит. Я не буду учиться в Нью-Йоркской киношколе. Мне не быть местным рыбаком и не заходить по утру с уловом в порт Манхэттена. Вряд ли я, пьяный, лихой и глупый, в закоулках Бруклина набью дурацкую татуировку, которой буду потом стесняться всю жизнь. Мне не сидеть до утра в офисе на 45-ом этаже, сдавая полосу «Нью-Йорк Таймс». Не ходить по воскресеньям в церковь в Гарлеме, чтобы слушать госпел.
Такие мысли посещают человека, когда ему очень хорошо. Когда счастье имеет привкус тоски по тому мгновению, которое он сейчас проживает. Мгновению безвозвратно ускользающему. И человек вдруг так пронзительно чувствует, что жизнь, она – одна. Что даже если существует реинкарнация, то ему не суждено вспомнить, как он пробовал на вкус вселенную и был перуанским индейцем, гасконским пастухом на ходулях, проводником на Монблане, моделью в Сингапуре, военным фотографом в горячих точках, бабушкой в большой семье в Нахичване, нищим мудрецом в Бангалоре, щедрым богачом-филантропом, грузинским тамадой, чилийским форвардом, креольской певицей, ветеринаром в саванне и изобретателем формул.
Ты не можешь прожить несколько жизней сразу. Максимум три-четыре и то, если повезёт.
Я слишком поздно открыл для себя Нью-Йорк. Не повтори мою оплошность.
Все что я теперь могу – это приезжать сюда изредка, снимать квартирку с видом на реку и фонтанирующие светом в ночи небоскрёбы и, например, писать книгу. Это немало. У меня есть своя жизнь и она славная. Порой я сам себе завидую, но… как бы я хотел приехать в сюда на двадцать лет раньше!
Я влюбился в этот город. А вот полюбить я его уже вряд ли смогу. Потому что любовь требует долгих отношений и взаимного проникновения. Дыхания в унисон. Постепенного узнавания друг друга. Усталости. Разочарования. Прощения ошибок. И восхитительных открытий вновь и вновь.
А у меня на это нет столько времени. Да и желания.
У меня, в отличие от тебя, не всё впереди.
…Это был, пожалуй, самый лучший и уж точно самый странный оперный концерт в моей биографии зрителя.
Концерт Пласидо Доминго в Дохе, столице эмирата Катар.
Я, кажется, был единственным зрителем, кто подъехал к концертному зданию «Жемчужина Катара» на такси. Всех остальных доставляли автомобили с водителями. Самому старшему из них (автомобилей, не шоферов) было от силы два года. Да и сам этот зал, Qatar Pearl, отличается новизной, от, скажем, исторической La Scala, как отличаются кресла эпохи любого Людовика от современных офисных стульев датских промдизайнеров. То есть зал без исторического и легендарного флера, но невероятно удобный и технологичный.
Мой провожатый по имени Абдул Кадир сказал, что в этом зале лучшая акустика в мире. Но он мог бы и не предупреждать: как только сеньор Доминго затянул первую арию, это стало очевидным.
На первый взгляд это был обычный концерт, как и концерт такого уровня в любой другой стране. Вот, например, я держу в руках программку. На ней, как и положено перечислены профильные спонсоры. Только бренды немного отличаются от привычных нам: информационная поддержка – телекомпания «Аль Джазира», платиновый спонсор – газовая компания с логотипом из арабской вязи, золотой спонсор – нефтяная компания. И братская могила из маленьких логотипов просто спонсоров.
Все как везде. Разница только в публике, собравшейся в зале. Это, на 98 %, одинаково одетые мужчины. Оставшиеся два процента – это я и еще несколько европейцев или американцев в костюмах. Некоторым из них составили компанию спутницы. Их я насчитал три. Всего три дамы в вечерних платьях пришли этим майским вечером на концерт великого тенора.
Крайне мало для зала на тысячу человек, я считаю. И для столичного города с населением в полмиллиона.
Впрочем, все остальные зрители не были одеты одинаково, это я погорячился. Я провел в Дохе уже достаточное количество времени, чтобы уметь различать тонкости и нюансы в одежде местных жителей.
Еще днем я инспектировал местные магазины одежды и видел черные платки от «Шанель», которыми здесь прикрывают лица женщины. Видел белоснежные, длинные до пят, мужские рубахи, которые здесь называют «диждаха» от «Кристиан Диор». Издалека такая рубаха не отличается от одежды рыночного торговца или продавца газет. Но, приглядевшись, можно увидеть богатую отделку ткани. Аккуратный, накрахмаленный воротник. Золотой «Монблан», невзначай торчащий из нагрудного кармана.