Когда я впервые увидела первую жену, то решила, что она слепая. Она вела себя так, будто не видит меня. Она не видела У Циня. Она не видела мою маму. Но, правда, своих дочерей она видела хорошо. Они обе были старыми девами, перестарками, вышедшими из возраста, подходящего для замужества, — им было по крайней мере лет по двадцать пять. И первая жена всегда обретала зрение, чтобы вовремя отругать двух собак за то, что они вынюхивают что-то у нее в комнате, или роются в саду у нее под окном, или мочатся на ножку стола.
— Почему первая жена что-то видит, а что-то нет? — спросила я у Ян Чань однажды вечером, когда она помогала мне мыться.
— Первая супруга говорит, что видит только совершенство Будды, — сказала Ян Чань. — И уверяет, что к недостаткам она слепа.
Ян Чань добавила, что первая жена предпочитает закрывать глаза на свой неудачный брак. Она была соединена с У Цинем в тяньди, в небесной и земной юдоли. Это был спиритуальный брак, устроенный свахой по заказу его родителей и находящийся под покровительством духов предков. Но через год замужества первая жена родила девочку, у которой одна нога была короче другой. После такого несчастья первая жена начала ездить по буддийским храмам, делая щедрые пожертвования и поднося монахам искусно сшитые шелковые одеяния; она жгла благовония и молилась перед изваяниями Будды, чтобы он удлинил ногу ее дочери. После чего Будда решил облагодетельствовать первую жену еще одной дочерью, на этот раз с ногами без изъяна, но — увы! — с расползшимся на пол-лица родимым пятном цвета черного чая. После этого второго несчастья первая жена стала так часто ездить с паломничеством на юг, в Циннань, до которого было всего полдня езды на поезде, что У Цинь купил ей дом возле утеса Тысячи Будд в бамбуковой роще у кипящих источников. И каждый год он увеличивал сумму, отпускаемую ей на содержание ее собственного дома. Однако дважды в год, на самые холодные и на самые жаркие месяцы, она приезжала в Тяньцзинь с визитом вежливости, чтобы пострадать от невыносимых зрелищ в доме своего мужа. Во время пребывания в Тяньцзине она не покидала своей спальни, сидя, как Будда, целый день на одном месте, покуривая опиум и тихо бормоча что-то себе под нос. Она не спускалась вниз к общим трапезам, поскольку обычно либо постилась, либо ела вегетарианские блюда у себя в комнате. А У Цинь раз в неделю наведывался к ней в спальню с получасовым визитом, обычно ближе к полудню, чтобы попить с ней чай и поговорить о ее самочувствии. По ночам он ее не беспокоил.
Появление этой женщины-привидения, конечно, не причиняло никаких страданий моей маме, но зато оно способствовало зарождению некоторых идей. Мама решила, что она претерпела уже достаточно для того, чтобы тоже получить свой собственный дом, может быть не в Циннане, но восточнее, в Петайхо, состоящем из садов и террас очаровательном курортном местечке на морском побережье, где обитали преимущественно богатые вдовы.
— Мы будем жить в своем собственном доме, — счастливым голосом сообщила она мне в тот день, когда первый снег мягко падал за окном, засыпая окрестности. На ней был новый шелковый халат на меху, отливавший бирюзой подобно перьям зимородка. — У нас будет совсем маленький домик, не сравнить с этим. Но мы сможем жить там одни. С нами поедет Ян Чань и несколько других слуг. У Цинь обещал мне.
В течение холодных зимних месяцев мы все, как взрослые, так и дети, скучали. Мы не отваживались выходить из дома. Ян Чань предупредила меня, что стоит мне высунуть нос наружу, как кожа у меня замерзнет и растрескается на тысячу кусочков. Другие слуги, каждый день бывавшие в городе, все время болтали о том, что они видели: выходы из подсобных помещений магазинов были забаррикадированы телами замерзших нищих. Мужчина это или женщина, разобрать было невозможно, потому что лица у них запорошены снегом.
Так что целыми днями мы сидели в доме, изыскивая способы занять себя. Мама рассматривала иностранные журналы, вырезая из них картинки с понравившимися ей платьями, потом спускалась вниз к портнихе, чтобы обсудить, как сшить такое платье из имеющихся под руками тканей.
Я не любила играть с дочерьми третьей жены, такими же забитыми и недалекими, как их мать. Они могли целыми днями сидеть у окна, наблюдая, как восходит и садится солнце, и им этого хватало. Поэтому я шла к Ян Чань, и мы с ней жарили сладкие каштаны на маленькой угольной печке. Разумеется, мы хихикали и судачили обо всем на свете, когда, обжигая пальцы, шелушили готовые орехи. Как-то раз, услышав бой часов — все ту же надоевшую мелодию, — я состроила кислую мину. Ян Чань напела дурным голосом нечто в стиле классической оперы, и мы обе залились громким хохотом, вспомнив развлечение, устроенное накануне вечером второй женой. Она взялась исполнять нам какие-то арии своим дребезжащим голосом, аккомпанируя себе на трехструнной лютне и постоянно сбиваясь с ритма. Это мучение продолжалось до тех пор, пока У Цинь, заснув в своем кресле, не дал всем понять, что уже достаточно. Все еще посмеиваясь, Ян Чань рассказала мне историю второй супруг и.
— Лет двадцать тому назад она была знаменитой кафешантанной певицей и пользовалась определенным уважением, особенно у женатых мужчин — завсегдатаев чайных домов. Не будучи красавицей даже и в молодые годы, она уже тогда была многоопытной чаровницей, поднаторевшей в искусстве обольщения. Она играла на нескольких музыкальных инструментах и с разрывающей сердце невинностью пела старинные баллады, прикладывая пальчик к щечке и скрещивая свои крошечные ножки в нужной манере. У Цинь предложил ей стать его наложницей вовсе не из любви, а из тщеславия, чтобы завладеть тем, чего хотели многие другие мужчины. И эта певичка, посмотрев на его непомерное богатство и слегка тронувшуюся умом первую жену, согласилась.
С самого начала вторая супруга знала, как держать деньги У Циня под контролем. По тому, как бледнеет его лицо при вое ветра, она поняла, что его страшат духи и привидения. А всем известно, что есть только один способ избавиться от мужа — совершить самоубийство. Только так женщина получает возможность отомстить неугодному ей мужу, потому что в любой момент может явиться к нему в виде привидения и отвернуть от дома удачу, пустив по ветру состояние мужа, словно чайные листья. Поэтому когда У Цинь отказался увеличить сумму на ее содержание, она совершила притворное самоубийство: съела кусок чистого опиума, достаточный для того, чтобы ее начало выворачивать наизнанку, и отправила свою горничную к У Циню сообщить, что госпожа умирает. Через три дня вторая супруга получила даже большее содержание, чем то, о котором просила.
Она совершила столько притворных самоубийств, что мы, слуги, начали подозревать, что она более не утруждала себя принятием опиума, а просто искусно разыгрывала все это. Вскоре ей выделили лучшие комнаты и личного рикшу, она получила дом для своих престарелых родителей и достаточно денег, чтобы делать богатые пожертвования в храмах.
Единственное, чего она не могла иметь, так это детей. А она знала, что У Цинь вскоре озаботится тем, чтобы у него родился сын, который со временем будет выполнять церемонии поклонения предкам и таким образом обеспечит ему бессмертие в загробной жизни. Так что еще до того как У Цинь смог бы выразить недовольство по поводу отсутствия сыновей, вторая супруга сказала: «Я ее уже нашла. Я нашла наложницу, подходящую для того, чтобы родить тебе сыновей. С первого взгляда на нее можно понять, что она девственница». И это было совершеннейшей правдой. Как ты сама знаешь, третья супруга совсем некрасива. Она не может похвастать даже маленькой ножкой.
Третья супруга, конечно, была столь многим обязана второй супруге — ведь та пристроила ее замуж! — что никаких споров по поводу ведения домашнего хозяйства между ними и быть не могло. Конечно, второй супруге можно было и пальцем не шевелить, но именно она стала распоряжаться закупками, следить за пополнением запасов, нанимать слуг и рассылать родственникам приглашения на праздники. Она заботилась о хороших кормилицах для всех трех дочерей третьей жены, рожденных ею У Циню. И позже, когда У Цинь опять забеспокоился о сыне и начал тратить слишком много денег на посещения чайных домов в других городах, вторая жена устроила так, чтобы третьей наложницей и четвертой женой У Циня стала твоя мама.
Ян Чань рассказала всю эту историю с такой непосредственностью, что я даже захлопала в ладоши, восхищаясь тем, сколь находчиво она ее завершила. Мы продолжали лущить каштаны, но я недолго смогла усидеть спокойно.
— А что сделала вторая супруга для того, чтобы моя мама вышла замуж за У Циня? — спросила я робким голосом.
— Детям нечего совать нос в такие дела! — осадила меня Ян Чань.
Я тут же потупила взор и молчала до тех пор, пока Ян Чань самой не захотелось послушать, как ее голос нарушает тишину этого дня.
— Твоя мама, — сказала Ян Чань, как бы разговаривая сама с собой, — слишком хороша для этой семьи. Пять лет назад — твой отец умер всего лишь за год до этого — мы с ней отправились в Ханьчжоу, чтобы попасть в пагоду Шести Совершенств на дальней стороне Западного озера. Твой отец был уважаемым исследователем, знатоком буддизма; среди прочего он занимался и Шестью Совершенствами, которым посвящена эта пагода. Твоя мама отправилась туда на поклонение, дав обет стремиться к совершенству духа и тела, к гармонии между мыслями, словами и делами, воздерживаться от легковесных суждений и остерегаться богатства. А в лодке, которая везла нас обратно, на другой берег озера, мы с ней сидели напротив мужчины и женщины. Это были У Цинь и вторая супруга.
У Цинь, должно быть, сразу заметил красоту твоей мамы. В то время волосы у нее были до пояса, и она собирала их в большой пучок высоко на затылке. И кожа у нее была необычная, розовая и блестящая. Даже белая вдовья одежда не умаляла ее красоты. Но именно потому, что она была вдовой, она не представляла особого интереса для мужчин, ведь во второй раз она уже не могла выйти замуж.