Клуб самоубийц. Черная стрела — страница 12 из 13

Маскарад

Глава перваяЗемлянка

Место, на котором Дик вышел на дорогу, находилось недалеко от Холивуда – не больше девяти-десяти миль от Шорби-на-Тилле. Здесь, убедившись, что их уже не преследуют, два отряда разделились. Люди лорда Фоксхэма понесли своего раненого хозяина в сторону большого аббатства, за стенами которого его ждали уют и безопасность. После того как последнего из них скрыла густая снежная гардина, Дик остался с десятком бродяг, последними остатками его отряда добровольцев.

Кто-то из них был ранен, все поголовно были недовольны неудачным и затянувшимся странствием. И хоть сейчас эти люди, слишком измотанные, замерзшие и измученные голодом, не решались на что-то большее, они ворчали и бросали яростные взгляды на своих командиров. Дик роздал им все деньги, какие у него были, не оставив себе ни гроша, и поблагодарил их за проявленную храбрость, хотя на самом деле ему больше хотелось наказать их за трусость. Задобрив их хоть таким образом, он отпустил их, предоставив самим решать, куда держать путь, в Шорби или в «Козла и волынку».

Сам же Дик, памятуя о том, что он видел на борту «Доброй Надежды», решил идти с Лоулэссом. Снег продолжал валить безостановочно с прежней силой, как будто на землю опустилось какое-то сплошное снежное облако. Ветер постепенно стих. И казалось, что накрывшее весь мир белоснежное одеяло поглотило все звуки. В этих холмах можно было запросто заблудиться и замерзнуть насмерть, и Лоулэсс, вытянув шею, как идущая по следу охотничья собака, осматривал каждое попавшееся им на пути дерево и прокладывал путь так внимательно, будто вел корабль меж бушующих волн.

Углубившись в лес примерно на милю, они вышли к месту, где под сенью огромных вековых дубов пересекалось несколько дорог. Даже сквозь пелену снегопада это место невозможно было не узнать, и Лоулэсс был явно рад, что нашел его.

– Мастер Ричард, – весело воскликнул он, – если гордость не помешает вам воспользоваться гостеприимством человека, который не джентльмен и даже не добрый христианин, я могу угостить вас чаркой вина и предложить согреть косточки у славного огонька.

– Веди, Уилл, – ответил Дик. – Чарка вина, огонь! Эх, я бы за это сейчас все отдал!

Лоулэсс повернул на одну из дорог под голыми дубовыми ветками и уверенно зашагал вперед. Вскоре они вышли к небольшому провалу в склоне холма, который был на четверть засыпан снегом. Здесь старый бродяга, раздвинув кусты, скрылся под землей.

Прямо над входом в него, выпирая из земли корнями, нависал большой бук. Когда-то могучая буря вывернула из земли дерево так, что корни его поднялись, потянув за собой огромный кусок земли. Под ним и вырыл Лоулэсс свое лесное убежище. Корни заменили ему стропила, из дерна он соорудил крышу, а стенами и полом служила здесь матушка-земля. Хоть это было и неказистое обиталище, наличие почерневшего от огня очага в одном углу и большого дубового, окованного железом сундука в другом указывало на то, что это не берлога какого-то лесного зверя, а землянка, приготовленная для человека.

Несмотря на то что ветер заметал снег в эту земляную пещерку и рассеивал его по песчаному полу, здесь было гораздо теплее, чем снаружи, и, когда Лоулэсс высек из огнива искру и сухие сучья дрока запылали и стали потрескивать, землянка приобрела уютный и даже какой-то домашний вид.

Со вздохом полного удовлетворения Лоулэсс протянул к огню руки и втянул носом дым.

– Вот она, – сказал он, – кроличья нора старика Лоулэсса. Молю Небеса, чтобы ни одна охотничья собака сюда не попала. Поносило меня по свету с тех пор, как первый раз я удрал из аббатства, прихватив золотую цепь ризничего и Писание, которое потом продал за четыре марки. Я повидал Англию и Францию, побывал в Бургундии и Испании, ходил с пилигримами спасать свою несчастную душу, бывал в море, где человеку быть не положено. Но здесь мне лучше всего, мастер Шелтон. Вот моя родная земля, вот эта берлога. Хоть в дождь, хоть в ветер… Будь то апрель, когда птички поют и вокруг цветы распускаются, или зимой, когда я сижу один на один с огнем, своим приятелем закадычным, а в лесу чирикает красногрудая малиновка, – здесь моя церковь и мой рынок, моя жена и мое дитя. Это то место, куда я возвращаюсь, и здесь, будь на то воля Божья, я хочу умереть.

– Уютный здесь уголок, спорить не стану, – согласился Дик. – Тут тепло, и со стороны его сразу не заметишь.

– Он и должен быть незаметным, – сказал Лоулэсс, – потому что, если они найдут его, мастер Шелтон, это разобьет мое сердце. Но погодите, это еще не все, – он запустил пальцы в песок на полу. – Здесь у меня винный погребок. Сейчас я угощу вас превосходным крепким элем.

И действительно, немного порывшись в земле, он выкопал большую кожаную бутыль вместимостью в галлон, почти на три четверти заполненную душистым крепким элем. После того как они выпили за здоровье друг друга, в костер были подброшены сучья и пламя заиграло с новой силой, путешественники растянулись на полу и, исходя паром, стали блаженно греться.

– Мастер Шелтон, – обратился к нему бродяга. – Вы в последнее время дважды пытались вызволить девушку и оба раза неудачно, я правильно понимаю?

– Да! – кивнул Дик.

– Так вот, – продолжил Лоулэсс. – Послушайте старого дурака, который побывал всюду и повидал всякого. Вы слишком много помогаете другим, мастер Дик. Вот вы служите Эллису, но он все больше думает о том, как бы побыстрее отправить на тот свет сэра Дэниэла. Вы встречаете лорда Фоксхэма, да спасут его святые угодники… Ну у этого хотя бы добрые намерения. Но займитесь когда-нибудь и своими делами, добрый Дик. Идите прямиком к ней. Добивайтесь ее, чтобы она вас не забыла. Будьте готовы, а потом, когда подвернется случай, в седло ее – и только вас и видели.

– Но сэр Дэниэл наверняка теперь забрал ее в свой дом, – с сомнением в голосе произнес Дик.

– Значит, туда направимся и мы.

Дик удивленно уставился на товарища.

– Нет, я не шучу, – промолвил тот. – Не верите? Тогда взгляните сюда.

И бродяга, сняв с шеи ключ, отпер дубовый сундук. Порывшись в его содержимом, он достал сначала монашескую рясу, моток веревки, потом большие деревянные четки, настолько тяжелые, что их можно было использовать как оружие.

– Это вам, – сказал он. – Переодевайтесь!

После того как Дик обрядился в церковное одеяния, Лоулэсс достал какие-то краски и карандаш и принялся умело гримировать его лицо. Брови он сделал гуще и длиннее, с усами, которые только начинали пробиваться, поступил так же, а пририсовав к глазам несколько линий, изменил лицо, слегка увеличив возраст молодого монаха.

– Ну вот, – произнес он, удовлетворенно рассматривая свою работу. – Сейчас я сотворю с собой то же самое, и из нас выйдет превосходная парочка монахов. После этого мы можем смело отправляться к сэру Дэниэлу и во имя любви к матери-церкви пользоваться его гостеприимством.

– Как же мне отблагодарить тебя, славный Лоулэсс? – воскликнул юноша.

– Ну-ну, будет, брат мой, – ответил бродяга. – Мне просто по душе заниматься этим. Вы не обо мне думайте, я, клянусь Небом, и сам о себе могу подумать. Ну а если это не получается, у меня длинный язык и голос, точно колокол монастырский. Когда мне что-нибудь нужно, я прошу, а когда просьба не помогает – беру сам.

Старый бродяга скорчил смешную рожицу, и, хоть Дику была неприятна подобная фамильярность со стороны столь неоднозначной личности, он не смог сдержать улыбку.

Потом Лоулэсс снова углубился в сундук и вскоре привел и себя в соответствующий вид. Однако Дик изрядно удивился, когда увидел, что он прячет под рясу несколько черных стрел.

– Зачем это тебе? – поинтересовался юноша. – Для чего стрелы, если нет лука?

– Будет разбито много голов и поломано немало спин, – беспечным тоном ответил Лоулэсс, – прежде чем нам удастся выбраться оттуда, куда мы идем. Если кто-то из нас падет, я хочу, чтобы наше братство поддержало свою честь. Черная стрела, мастер Дик, – это печать нашего аббатства. Она показывает, кто предъявляет счет.

– Раз уж ты так тщательно к этому готовишься, – сказал Дик, – у меня с собой кое-какие бумаги, пусть лучше они останутся здесь. Если их найдут при мне, это погубит и меня, и тех, кто мне доверился. Где мне их спрятать, Уилл?

– Я сейчас выйду в лес спою песню, – ответил Уилл, – а вы пока закопайте их где хотите и место это разгладьте, чтоб заметно не было.

– Нет! – пылко воскликнул юноша. – Я доверяю тебе, приятель. Если бы я не доверял тебе, это было бы подлостью.

Старый бродяга остановился у выхода из землянки и обернулся к Дику.

– Какой же вы еще ребенок, брат мой, – промолвил он. – Я – добрый старый христианин и не предатель. Когда другу грозит опасность, я, не жалея себя, приду на помощь. Но как же вам не понять, глупое дитя, что я – вор по профессии, по рождению и по жизни самой. Если бы у меня в горле пересохло и бутыль моя была бы пуста, я бы и вас ограбил, милое создание, хотя я люблю вас и уважаю. Неужели и сейчас непонятно?

И он вышел, раздвинув кусты руками.

Оставшись один, Дик подивился переменчивости натуры своего спутника, потом быстро достал, просмотрел и спрятал бумаги. Лишь одну оставил при себе, поскольку друзей его скомпрометировать она не могла, зато при необходимости могла помочь ему разделаться с сэром Дэниэлом. Это было письмо лорду Уэнслидэйлу, написанное рукой самого рыцаря, с которым был послан Трогмортон наутро после поражения при Райзингэме. То самое, которое Дик нашел у мертвого гонца на следующий день.

Потом, затоптав огонь, Дик вышел из землянки и подошел к товарищу, который дожидался его под голыми дубами. Его плечи и голову уже порядком припорошил снег. Посмотрев друг на друга, они рассмеялись – таким искусным и необычным был грим.

– Все-таки было бы лучше, – пробурчал, отсмеявшись, бродяга, – если бы сейчас было лето и светлый день, чтобы я мог свое отражение в пруду увидеть. У сэра Дэниэла меня многие знают, и, если нас вдруг раскусят, для вас, братец, у них найдутся слова, а мне – болтаться на веревке, не успею я и «Отче наш» прочитать.

И с этими словами они пошли по дороге в Шорби, которая на этом отрезке тянулась вдоль лесных опушек, время от времени отклоняясь в сторону и проходя мимо маленьких ферм и бедных домов.

Внезапно Лоулэсс остановился рядом с одним из них.

– Брат Мартин, – произнес он каким-то неузнаваемым голосом с интонацией, полностью соответствующей его монашескому облачению, – давай зайдем и попросим у этих несчастных грешников подаяние. Pax vobiscum![19] – негромко добавил он, а потом сказал своим обычным голосом: – Этого я и боялся: отвык я жалостливо блеять по-монашьи. Добрый мастер Шелтон, вы должны позволить мне потренироваться на этих крестьянах, прежде чем я, рискуя своей жирной шеей, сунусь к сэру Дэниэлу. Но смотрите, как выгодно быть мастером на все руки! Если б я не был моряком, вы бы вместе с «Доброй Надеждой» пошли на дно. Если б я не был вором, я бы не смог вам такую красоту на лице нарисовать. Ну а если бы я не был монахом, если бы мне в свое время не доводилось петь в хоре да объедаться за братским столом, я бы не смог носить эту маскировку и первая же собака разнюхала бы в нас обманщиков.

Говорил он это, уже когда подошел к фермерскому дому. Поднявшись на носки, он заглянул в окно.

– Нам везет! – воскликнул он. – Здесь мы испытаем наш маскарад, а заодно и пошутим над братом Кэппером.

Он открыл дверь и вошел в дом.

За деревянным столом сидели трое бродяг из их же братства и с жадностью ели. Их ножи были воткнуты в стол перед ними, а настороженные мрачные взгляды исподлобья, которые они бросали на остальных, кто был в помещении, говорили о том, что находятся они здесь скорее на положении захватчиков, чем друзей. Появление двух монахов, которые со смиренным выражением вошли на фермерскую кухню, явно не вызвало у них радости, скорее даже наоборот, и один из них, а именно сам Джон Кэппер, который, похоже, был у них за главного, тут же велел им убираться.

– Попрошайки нам здесь не нужны! – воскликнул он.

Но один из его товарищей, хоть он тоже не узнал Дика и Лоулэсса, был настроен более дружелюбно.

– Не говори так, – вскликнул он. – Сейчас сила на нашей стороне и мы сами берем то, что хотим, а они слабы и просят, но в судный день они будут выше, а мы ниже. Не обращайте на него внимания, отец мой. Проходите, садитесь, выпейте из моей чарки и благословите меня.

– Вы – легкомысленные нечестивцы! – загремел монах. – Души ваши полны плотских желаний. Святые не позволят мне пить с такими людьми! Но из сострадания, которое я питаю ко всем грешникам, я оставлю вам благословенную реликвию, которую во имя спасения душ своих вам надлежит беречь и целовать каждый день.

Разговаривал Лоулэсс голосом сурового проповедника, но после этих слов он достал из-под рясы черную стрелу, бросил ее на стол перед оторопевшими разбойниками, в тот же миг развернулся, вышел из дома и, подхватив под руку Дика, скрылся за пеленой падающего снега, прежде чем те успели опомниться или пошевелить пальцем.

– Итак, мастер Шелтон, – сказал он, – маскарад прошел проверку. Теперь мне ничего не страшно. Я готов следовать за вами хоть на край белого света.

– Хорошо! – ответил Ричард. – Мне уже не терпится заняться делом. В Шорби!

Глава втораяВ доме врага моего

В Шорби сэр Дэниэл жил в высоком, просторном оштукатуренном доме с резными наличниками и покатой соломенной крышей. За ним простирался сад с множеством фруктовых деревьев, аллей и беседок, оплетенных густой зеленью, и тянулся он до колокольни монастырской церкви.

При надобности дом этот мог вместить свиту и более важного лица, чем сэр Дэниэл, но и при нем в доме царила суета. Во дворе громыхало оружие и лошадиные подковы; кухни гудели, как ульи; из зала неслось пение менестрелей, слышались звуки музыки и восклицания акробатов. Сэр Дэниэл своей расточительностью, веселостью и любезностью соперничал с лордом Шорби и превосходил лорда Райзингэма.

Здесь были рады всем гостям. Менестрели, акробаты, игроки в шахматы, продавцы священных реликвий, целебных снадобий, ароматных жидкостей и талисманов, бродячие проповедники, монахи и пилигримы – все находили здесь приют. Они ели за одними столами со слугами и спали на просторных чердаках или на голом полу в обеденном зале.

На следующий после крушения «Доброй Надежды» день кладовые, кухни, конюшни, крытые сараи, размещавшиеся по обеим сторонам двора, были переполнены расслабленными людьми. Часть их принадлежала дому сэра Дэниэла и носила ливреи его цветов, красного и синего, остальные были проходимцами всех мастей, которых привела в этот город алчность и которых рыцарь принимал у себя частично по политическим соображениям, частично потому, что так в те времена было принято.

Снег, безостановочно сыпавшийся с неба, крепкий мороз и приближение вечера загнали их всех под крышу.

Вино, эль и деньги – всего здесь было в избытке. Многие, устроившись на сене в амбаре, играли в карты или другие азартные игры, немало было и таких, кто еще не протрезвел после полуденного приема пищи. Человеку современному все это могло бы напомнить разграбление города, но, на взгляд современников, это обиталище ничем не отличалось от других богатых и благородных домов в праздничные дни.

Двое монахов – один молодой, другой старый – прибыли поздно и теперь грелись у огня в углу сарая. Окружала их самая разношерстная компания: жонглеры, шуты и солдаты. С последними старший из этой пары вскоре и завел оживленный разговор. Шутки его вызывали столь громогласные взрывы хохота, было в его речах так много простонародной мудрости и остроумия, что очень скоро их окружила толпа.

Младший из монахов, в котором читатель уже узнал Дика Шелтона, напротив, держался замкнуто и постепенно переместился в сторону. Он внимательно ко всему прислушивался, но сам рта почти не открывал, и по его угрюмому выражению лица можно было судить, что до шуток его спутника ему не было дела.

Наконец его взгляд, который не знал покоя и следил за всеми дверьми, упал на небольшую процессию, которая вошла через главные ворота и наискось пересекла весь двор. Первыми шли две дамы, укутанные в густые меха, за ними следовало несколько служанок и четыре рослых воина. В следующий миг они скрылись в доме. Дик, проскользнув сквозь толпу бездельников, сразу устремился за ними.

«Та, которая выше ростом, это леди Брэкли, – подумал он. – Значит, и Джоанна недалеко».

За дверью телохранители остановились, а дамы стали подниматься по лестнице из полированного дуба, сопровождаемые лишь двумя служанками. Дик не отставал. Время было позднее, близился закат, и в доме уже начала сгущаться тьма. На лестничной площадке факелы пылали в железных оправах, в длинных, увешанных гобеленами коридорах у каждой двери горел светильник. И если дверь была открыта, Дик видел стены, оббитые шпалерами, пол, устланный коврами и поблескивающий в свете камина.

Было пройдено два этажа, и на каждой площадке младшая из двух женщин оборачивалась и внимательно всматривалась в монаха. Он же посмотрел на нее лишь однажды, и теперь, опустив взор, скромно, как и подобало человеку его положения, следовал за ними, не догадываясь, что привлек ее внимание. На третьем этаже дамы разошлись: младшая продолжила подъем в одиночестве, а старшая в сопровождении служанок свернула направо.

Дик быстро взбежал на площадку и стал из-за угла наблюдать за тремя женщинами. Не поворачивая головы, они проследовали в глубь коридора.

«Как удачно, – подумал Дик. – Если узнаю, в какой комнате живет миледи Брэкли, я без труда смогу разыскать и госпожу Хэтч».

В этот миг чья-то рука легла ему на плечо. Он, едва сдержав крик, отскочил в сторону и схватил нападавшего. К его удивлению, человеком, которого он так грубо схватил, оказалась невысокая юная леди в меховых одеждах. Та же в свою очередь невыразимо изумилась, испугалась и задрожала всем телом, оказавшись в его руках.

– Сударыня, – смущенно пробормотал он, отпуская ее. – Тысячу раз прошу извинений, но у меня нет глаз на затылке, и, клянусь Небом, я не мог знать, что вы окажетесь девушкой.

Та же продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами, но страх в них сменился удивлением, а за удивлением последовала подозрительность. Дик, от которого не укрылась эта перемена, впервые подумал о том, какая опасность может грозить ему во вражеском доме.

– Прекрасная девушка, – промолвил он, всем видом изображая беззаботность, – позвольте мне поцеловать вашу руку в знак того, что вы простили меня, и я пойду с миром.

– Странный вы монах, молодой сэр, – сказала на это девушка, пристально и уже безо всякого страха всматриваясь в его лицо. – Когда изумление мое немного прошло, я начинаю слышать в каждом вашем слове мирянина. Что вы здесь делаете? Зачем вы переоделись в костюм монаха? Это ведь святотатство! Вы здесь с миром или с войной? И для чего вы, как вор, шпионили за леди Брэкли?

– Сударыня, – молвил в ответ Дик, – во-первых, прошу вас, будьте уверены, что я не вор. И если я пришел сюда с войной – а в этом есть определенная доля правды, – то в намерения мои не входит воевать с прекрасными девицами, а потому я умоляю вас последовать моему примеру и отпустить меня. Поверьте, вам достаточно лишь вскрикнуть, если на то будет ваше желание, вскрикнуть один лишь разочек и рассказать, что вы увидели, и несчастный, который сейчас стоит перед вами, погибнет. Не может быть, чтобы вы оказались столь жестокосердны, – добавил Дик, и, взяв нежно ее ладонь в свои руки, он заглянул ей в лицо с учтивым восхищением.

– Так вы шпион?.. Сторонник Йорков? – спросила девушка.

– Сударыня, – ответил он. – Я действительно сторонник Йорков и в некотором смысле шпион. Но то, что привело меня в этот дом, и то, что наверняка заставит ваше доброе сердце сжалиться надо мной, не имеет никакого отношения ни к Йоркам, ни к Ланкастерам. Я расскажу вам все и доверю вам свою жизнь. Я влюблен, и меня зовут…

Но тут девушка неожиданно накрыла его рот ладонью, быстро посмотрела вверх и вниз, на восток и на запад и, увидев, что горизонт чист, с силой потянула за собой молодого человека вверх по лестнице.

– Молчите! – прошептала она. – И следуйте за мной. Поговорим позже.

Несколько сбитый с толку, Дик позволил увлечь себя наверх, поспешно провести по коридору и неожиданно втолкнуть в комнату, освещенную, как и все остальные, пылающим камином.

– Итак, – промолвила девушка, усаживая его на стул. – Сидите здесь и внимайте моей высочайшей воле. Ваша жизнь и ваша смерть в моих руках, и я воспользуюсь своей властью без колебаний. Смотрите сами: вы жестоко поранили меня. Он, видите ли, не знал, что я девушка! Знай он, что я девушка, он бы, надо полагать, взялся бы за ремень!

С этими словами она выпорхнула из комнаты, предоставив Дику возможность проводить ее изумленным взглядом и задуматься, не спит ли он.

– Взялся бы за ремень! – медленно повторил он. – За ремень… – И воспоминания о том вечере в лесу вмиг заполнили его воображение, и он снова увидел дрожащего Мэтчема и его преисполненный мольбы взгляд.

Но потом ему снова напомнили о том, в каком опасном положении он находится. За стеной он услышал какой-то тихий звук, как будто там кто-то прошелся по комнате. Затем последовал вздох, который прозвучал на удивление близко, и снова раздалось шуршание юбок и звук шагов. Прислушиваясь, он увидел, как по развешанным на стене гобеленам прошла волна, потом скрипнула дверь, раздвинулись портьеры и в комнату со светильником в руке вошла Джоанна Сэдли.

Она была одета в дорогие одежды насыщенных теплых цветов, подходящих для зимы и снега. Волосы ее были собраны наверху и венчали голову, словно корона. И та, которая казалась такой маленькой и нескладной в облике Мэтчема, теперь была высока и стройна, точно молодая ива. Она проплыла по комнате, словно презирала столь низменное занятие, как ходьба.

Не удивившись, не вздрогнув, она подняла светильник и посмотрела на молодого монаха.

– Что вы здесь делаете, добрый брат? – спросила она. – Наверняка вы попали сюда по ошибке. Вы кого-то ищете? – И она поставила лампу на подставку.

– Джоанна, – промолвил он и осекся. – Джоанна, – снова начал он, – ты говорила, что любишь меня, и я, безумец, поверил тебе!

– Дик! – воскликнула она. – Дик!

И тут, к изумлению юноши, эта прекрасная богиня сделала шаг к нему и, крепко обняв, стала покрывать его губы, щеки, подбородок поцелуями.

– О глупый! – пробормотала она, улыбаясь. – Милый Дик, если бы ты видел себя со стороны… Ох! – добавила вдруг она. – Я все испортила, Дик! Я стерла тебе краску… Но ничего, это можно поправить. Но вот чего нельзя поправить – как же я боюсь, что этого нельзя поправить! – моей свадьбы с лордом Шорби.

– Так, значит, все уже решено? – спросил юноша.

– Завтра, в полдень, Дик. В церкви аббатства, – ответила она. – Джона Мэтчема и Джоанну Сэдли ждет печальная участь. Если бы слезами можно было помочь делу, я бы выплакала все глаза. Я молюсь не переставая, но Небеса не слышат моих просьб. И, милый Дик… Добрый Дик, ты не сможешь увести меня из этого дома, поэтому мы должны поцеловать друг друга и сказать «прощай».

– Нет! – твердо молвил юноша. – Это не по мне. Я никогда не скажу этого слова. Это все равно что сдаться! Ведь надежда умирает последней, Джоанна. И я буду надеяться. И, клянусь Небом, добьюсь своего! Вспомни, когда я не знал, что ты это ты, разве я не пошел за тобой? Разве не поднял добрых людей? Разве не рисковал своей жизнью? А теперь, когда я вижу, какая ты на самом деле – самая красивая, самая прекрасная девушка во всей Англии, – ты думаешь, я оставлю тебя? Если бы между нами лежало синее море, я бы, не раздумывая, бросился в него! Если бы на дороге к тебе мне встретилась стая львов, я бы разогнал их, как мышей.

– Ах, Джек, – насмешливо сказала она, – не слишком ли много шума из-за голубого платья?

– Нет, Джоанна! – горячо возразил Дик. – Дело не только в платье. Тогда ты была переодета. А теперь на мне маска. Скажи честно, я смешно выгляжу в этом костюме? Не правда ли, дурацкий наряд?

– Да, Дик, выглядишь ты и впрямь смешно, – ответила она с улыбкой.

– Так вот, несчастный Мэтчем! – воскликнул он торжествующе. – Так же смешно и ты выглядел в лесу. По правде сказать, на тебя без смеха вообще смотреть нельзя было. Не то что сейчас!

Так они продолжали ворковать, взявшись за руки, глядя друг другу в глаза и не замечая времени. И так они могли проговорить всю ночь. Но вдруг со стороны раздался шум, и, повернувшись, они увидели невысокую девушку, которая держала палец у губ.

– Святые угодники! – воскликнула она. – Что вы так расшумелись? Вы можете говорить тише? И, Джоанна, прекрасная дева лесная, что ты дашь своей подруге за то, что она привела твоего милого?

Вместо ответа Джоанна подбежала к ней и от всей души крепко обняла.

– А вы, сэр? – добавила девушка. – Как вы отблагодарите меня?

– Сударыня, – ответил Дик. – Я не решаюсь просить вас позволить мне отплатить вам той же монетой.

– Отчего же? – улыбнулась девушка. – Я вам разрешаю.

Но Дик, краснея, как пион, лишь поцеловал ей руку.

– Вас чем-то смущает мое лицо? – спросила она, приседая до самого пола. А потом, когда Дик все-таки робко обнял ее, сказала: – Джоанна, твой милый пред тобой так робок, но уверяю тебя, когда он первый раз увидел меня, он был куда решительнее. Я вся в ссадинах и синяках! Можешь мне никогда больше не верить, если я лгу! Ну а теперь, – продолжила она, – вы уже наговорились? Ибо я должна скоро удалить верного рыцаря.

Но на это они вместе воскликнули, что вовсе не поговорили, что еще совсем рано и что еще не время разлучаться.

– А как же ужин? – спросила девушка. – Мы ведь должны спуститься к ужину.

– Ах! – воскликнула Джоанна. – Об этом я совсем забыла.

– Тогда спрячьте меня, – сказал Дик. – Спрячьте за занавеску, заприте в сундуке или где угодно, чтобы я мог дождаться здесь вашего возвращения. Помните, прекрасная леди, – добавил он, – в каком отчаянном положении мы находимся и что можем никогда больше не увидеться до самой смерти.

Как видно, это тронуло юную леди, и, когда чуть позже звон колокола созвал обитателей дома сэра Дэниэла на ужин, Дик был крепко вжат в стену за гобеленом в том месте, где разделение в ткани позволяло ему свободно дышать и даже давало возможность обозревать комнату.

Совсем недолго Дик пробыл в этом тайнике, когда был неожиданно потревожен довольно необычным образом. Тишина, царившая на этом, самом верхнем, этаже здания, нарушалась лишь потрескиванием камина и шипением в дымоходе, но вдруг напряженный слух Дика уловил звук крадущихся шагов, и через какое-то время дверь в комнату приоткрылась, и в ней показалась голова черноликого карлика, а потом и все его уродливое тело в одеждах цветов лорда Шорби. Рот его был приоткрыт, как будто для того, чтобы лучше слышать, а удивительно яркие глаза метались быстро и беспокойно. Он несколько раз прошелся по комнате, ударяя время от времени по коврам на стенах, но каким-то чудом Дику удалось остаться незамеченным. Потом карлик заглянул под мебель и осмотрел светильник. После этого с видом величайшего разочарования на лице так же беззвучно, как и появился, направился было к двери, но вдруг свалился на колени, поднял что-то с покрывавших пол камышей, осмотрел находку и обрадованно спрятал ее в сумку у себя на ремне.

Сердце Дика так и сжалось, ибо обнаруженный предмет был не чем иным, как кисточкой от его собственного пояса, и он не сомневался, что этот крошечный шпион, упивавшийся своими кознями, поспешит отнести находку хозяину, барону. Первым его желанием было рвануть в сторону занавесь, наброситься на негодяя и с риском для жизни отнять у него улику, но, пока он колебался, произошло еще одно событие, которое заставило его волноваться еще больше. Громкий грубый голос, охрипший от выпивки, раздался на лестнице, а потом из коридора донеслись неровные тяжелые шаги.

«Неужто любо вам скитаться по лесам? – пропел голос. – Пьянчуги, любо ль вам?..» – прибавил он и разразился пьяным хохотом. А потом он снова запел:

Отец мой Джок-брюхо-с-мешок,

Вино если любишь ты,

Коль я буду есть, а ты будешь пить,

Кому же молебен служить?

Увы! Это был Лоулэсс. Наверняка он напился и пошел бродить по дому в поисках места, где можно спокойно отоспаться. Дик вознегодовал. Шпион, который сперва пришел в ужас, теперь приободрился, когда понял, что ему придется иметь дело с пьяным. С кошачьей скоростью и ловкостью он выскользнул из комнаты и исчез с глаз Ричарда.

Что делать? Ведь без Лоулэсса он словно без рук. Без его помощи он не сможет вызволить Джоанну. С другой стороны, может статься, что шпион все еще находится где-то поблизости, и, если осмелиться окликнуть захмелевшего разбойника, это может привести к гибельным последствиям.

И все же Дик решился на последнее. Выскользнув из-за гобелена, он встал у двери и поднял руку предупреждающим жестом. Лоулэсс, багровый, с налитыми глазами, качаясь из стороны в сторону, неверной походкой приближался по коридору. Наконец его мутный взгляд упал на командира, и он, не обращая внимания на отчаянные знаки Дика, радостно и громко приветствовал его по имени.

Дик выпрыгнул в коридор и с силой встряхнул бражника.

– Ты – животное, – зашипел Дик. – Скотина, а не человек. Быть таким тупоголовым – это хуже, чем предательство. Из-за твоего пьянства мы можем погибнуть!

Но Лоулэсс лишь рассмеялся и, пошатнувшись, попытался хлопнуть юного Шелтона по спине.

В ту же секунду настороженный слух Дика уловил быстрое шуршание за ковром. Он подскочил к тому месту, откуда послышался этот звук. Полог полетел со стены. Дик и карлик, запутавшись в его складках, упали на пол. Молчаливые в своей смертоносной ярости, они, сцепившись, катались по полу, пытаясь схватить друг друга за горло. И все же Дик был намного сильнее. Вскоре шпион уже лежал, придавленный его коленом к полу. Блеснувший в воздухе длинный кинжал оборвал его дыхание.

Глава третьяМертвый шпион

Пока длилась эта яростная и стремительная схватка, Лоулэсс продолжал стоять рядом, тупо глядя на дерущихся, и, даже когда все было кончено и Дик снова поднялся на ноги и стал напряженно прислушиваться к звукам, доносившимся с нижних этажей, старый бродяга, раскачиваясь, как камыш на ветру, продолжал смотреть на лицо мертвеца.

– Хвала святым, нас никто не услышал! – наконец сказал Дик. – Только что теперь делать с этим несчастным шпионом? Хотя бы заберу свою кисточку.

Дик раскрыл сумку и нашел внутри несколько монет, кисточку и письмо, адресованное лорду Уэнслидэйлу и запечатанное личной печатью милорда Шорби. Имя было знакомо Дику, и он, не задумываясь, взломал воск и прочитал письмо. Оно было коротким, но, к удовольствию Дика, неопровержимо свидетельствовало о том, что лорд Шорби вел тайную переписку с домом Йорков.

Юноша обычно носил с собой письменные принадлежности, и теперь, опустившись на колено рядом с телом убитого шпиона, он написал на уголке послания такие слова:

«Милорд Шорби, вы, написавший это письмо, знаете ли вы, почему был убит ваш человек? Предупреждаю вас: не женитесь.

Джон В-долгу-не-останусь».

Он положил бумагу на грудь трупа, и тут Лоулэсс, к которому уже начали возвращаться какие-то обрывки сознания, достал из-под рясы черную стрелу и приколол ею письмо к мертвому телу. Столь неуважительное или даже жестокое отношение к мертвецу заставило юного Шелтона вскрикнуть в ужасе. Но старый бродяга лишь рассмеялся.

– Я должен поддержать доброе имя своего братства, – сказал он, икая. – Мои веселые братья должны получить и свою часть… Доброе имя, брат мой! – И тут, зажмурив глаза и раскрыв рот, как певчий церковного хора, он забасил: – «Коль я буду есть, а ты будешь пить…»

– Тише ты, пьяный дурень! – воскликнул Шелтон и с силой прижал его к стене. – Я объясню тебе в двух словах, если человек, в котором больше вина, чем мозгов, способен понять хоть два слова. Именем Пречистой Девы, уходи из этого дома. Если ты будешь продолжать буянить, то погубишь не только себя, но и меня. Убирайся отсюда, да поживее, или, клянусь Небесами, я забуду, что я – твой командир и должник. Ну! Иди!

В голове ряженого монаха постепенно прояснялось, и гнев в голосе Дика и сверкание его глаз помогли ему уразуметь сказанное.

– Клянусь Священным Писанием, – взревел он, – если моя помощь не нужна, я могу и уйти! – Он, шатаясь, прошел по коридору и стал спускаться по лестнице, придерживаясь за стену.

Как только он скрылся из вида, Дик вернулся в свой тайник с твердым намерением узнать, чем все это закончится. Здравый смысл убеждал его уйти, но любовь и любопытство перевесили.

Время текло медленно для молодого человека, прижавшегося спиной к стене за гобеленом. Огонь в камине горел уже не так ярко, светильник потухал и начал коптить. Но обитатели верхних этажей все не возвращались. Снизу по-прежнему доносились голоса пирующих и звон посуды, и по-прежнему все было тихо в засыпаемом снегом Шорби.

Но наконец настало время, когда с лестницы послышались приближающиеся шаги и голоса, несколько гостей сэра Дэниэла поднялись на третий этаж, завернули за угол коридора и увидели сорванный полог и тело шпиона.

Кто-то побежал вперед, кто-то бросился назад, все закричали.

В ответ на эти крики гости, охранники, дамы, слуги, – короче говоря, все, кто был в доме, стали сбегаться со всех сторон и присоединять свои голоса к всеобщему переполоху.

Вскоре толпа расступилась, пропуская самого сэра Дэниэла и следовавшего за ним жениха милорда Шорби.

– Милорд, – сказал сэр Дэниэл, – я, кажется, рассказывал вам об этом сборище мерзавцев, о «Черной стреле? Вот вам доказательство. Возьмите ее в руки. И смотрите, она воткнута в одного из ваших людей, если он не украл вашу ливрею.

– Да, это мой человек, – ответил лорд Шорби, отступив на шаг. – И он был одним из лучших. Нюх у него был, как у гончей, и язык он умел держать на замке.

– В самом деле? – насторожился сэр Дэниэл. – И зачем же ему понадобилось подниматься сюда, наверх? Что он вынюхивал в моем доме? Но он об этом уже не расскажет.

– С вашего позволения, сэр Дэниэл, – сказал тут кто-то, – у него на груди какая-то бумага.

– Подайте. Вместе со стрелой, – приказал рыцарь. Когда ему передали стрелу, он некоторое время смотрел на нее, хмуро сдвинув брови. – Меня, – сказал он, обращаясь к лорду Шорби, – давно преследуют ненавистники. Эта черная стрела или ее близнец когда-нибудь сразит и меня. Позвольте мне предостеречь вас от повторения моих ошибок: если когда-либо кто-то из этих псов пойдет по вашему следу, бегите! Это как неизлечимая болезнь – она преследует тебя, тяготит день ото дня, не переставая. Но давайте посмотрим, что они написали… Как я и думал, они уже отметили вас, как старый дуб лесорубом. Завтра или на следующий день топор падет. Но что написано в письме?

Лорд Шорби снял со стрелы бумагу, прочитал ее, потом скомкал и, преодолевая отвращение, которое до сих пор держало его в стороне от трупа, бухнулся перед ним на колени и стал нетерпеливо шарить в его сумке.

Поднялся он с неопределенным выражением на лице.

– У меня и в самом деле пропало одно очень важное письмо, – сказал он. – Попадись мне тот мерзавец, который взял его, я его своими руками вздерну. Но давайте сперва перекроем все выходы из дома. Клянусь святым Георгием, зла и так совершено слишком много.

Вокруг дома и сада было расставлено плотное кольцо охраны. На каждой лестничной площадке стоял страж, целый отряд охранял главный вход в здание, еще один стоял во дворе у костра. В помощь воинам сэра Дэниэла были призваны воины лорда Шорби. Людей и оружия было более чем достаточно для защиты дома или для того, чтобы изловить врага, если он затаился внутри.

Тело шпиона снесли под падающим снегом в аббатскую церковь.

И только после того, как вся эта суматоха закончилась и дом погрузился в настороженную тишину, две девушки вытащили Ричарда Шелтона из его укрытия и объяснили ему, что случилось. Он же в свою очередь рассказал, что произошло с ним.

Джоанна сильно побледнела и прислонилась к стене.

– Все это ничего не изменит, – промолвила она упавшим голосом. – Меня все-таки выдадут завтра утром замуж!

– Нет! – воскликнула ее подруга. – Вот же паладин, который разгоняет львов, точно мышей! Вам не хватает веры. Теперь вы, мой друг, гроза львов, успокойте нас. Скажите что-нибудь мужественное, дайте мудрый совет.

Дик смутился, когда была повторена его собственная несдержанная похвальба, но, хоть юноша и покраснел, голос его не дрогнул.

– Это верно, – промолвил он. – Мы в отчаянном положении. И все же я не сомневаюсь, что, если я покину этот дом на полчаса, все будет по-нашему. А венчание… Венчание будет предотвращено.

– А львы будут разогнаны, – произнесла девушка, повторяя его интонацию.

– Прошу меня простить, – сказал Дик, – но я сейчас не хвастаю, а прошу у вас помощи и совета, поскольку, если я не смогу выйти из дома и пройти через стражей, я ничего не смогу сделать. Молю вас, поймите меня правильно.

– Почему ты говорила, что он простоват, Джоанна? – поинтересовалась девушка. – Он прекрасно говорит: когда нужно – храбро, когда нужно – мягко или мило. Чего тебе еще нужно?

– Не знаю, – с улыбкой вздохнула Джоанна. – Наверняка моего друга Джона подменили. Когда я проводила с ним время, он был достаточно груб. Но это не важно. Мне, несчастной, все равно суждено быть леди Шорби!

– Не бывать этому! – воскликнул Дик. – Я попытаюсь выйти. На монахов обращают меньше внимания, и, если я нашел добрую фею, которая привела меня наверх, я найду и ту, которая поможет мне спуститься. Как они этого шпиона называли?

– Раттер Крыса, – ответила юная леди. – И очень подходящее имя. Но что вы задумали, укротитель львов? Что у вас на уме?

– Я хочу просто выйти у всех на виду. А если кто-нибудь остановит меня, я с невозмутимым видом скажу, что иду молиться за Раттера Крысу. Наверняка в церкви уже о нем молятся.

– Хитрость невелика, – сказала девушка. – Но может и сойти.

– Это не хитрость, – возразил юный Шелтон, – это дерзость. Когда другого выхода нет, она помогает даже лучше.

– Вы правы, – согласилась юная леди. – Что ж, именем Пречистой Девы, ступайте. И да хранят вас Небеса. Вы оставляете бедную девушку, которая всем сердцем любит вас, а также другую, которая вам предана как другу. Будьте осторожны ради них и не рискуйте понапрасну головой.

– Да, – добавила Джоанна, – ступай, Дик. Что оставаться, что попытаться уйти – для тебя одинаково опасно. Ступай, Дик. Ты забираешь с собой мое сердце. Пусть святые угодники сохранят тебя!

Первого стража Дик прошел с таким уверенным видом, что тот только провел его изумленным взглядом. Но на следующей лестничной площадке часовой перегородил ему путь копьем и спросил, куда он идет и по какому делу.

– Pax vobiscum, – ответил Дик. – Я направляюсь в церковь, помолиться над телом несчастного Раттера.

– Хорошо, – сказал часовой, – но одному не разрешается. – Он перегнулся через дубовые перила лестницы и пронзительно свистнул. – Идет один человек! – крикнул он и жестом велел Дику проходить.

Внизу лестницы его уже ждали с тем же вопросом. Когда он повторил свой ответ, начальник стражи выделил четверых воинов, которые должны были сопроводить его до церкви.

– Смотрите, чтобы он не улизнул, ребята, – сказал он. – Отведите его к сэру Оливеру. Головой отвечаете!

После этого открылась дверь, двое стражников взяли его под руки, третий пошел вперед с факелом, а четвертый, держа наготове лук, замыкал процессию. В таком порядке они прошествовали через сад, укрытый густой ночной темнотой и толстой снежной шубой, и подошли к тускло освещенному окну церкви. Рядом с западным порталом стоял пикет запорошенных снегом лучников, которые прятались от ветра в арке. Только после того, как проводники Дика перебросились с ними парой слов, им было позволено пройти в неф святилища.

Тонкие свечи на большом алтаре и пара ламп, свисавших со сводчатого потолка перед капеллами знатных фамилий, едва ли освещали просторное помещение. Посреди зала лежал мертвый шпион с набожно сложенными на груди руками. Над рядами скамеек струилось торопливое бормотание молящихся, на клиросе стояли коленопреклоненные монахи, а на алтарных ступенях священник в епископском облачении служил мессу.

Когда небольшая процессия ступила в храм, поднялся один из одетых в рясу мужчин. Спустившись с клироса, он подошел к вошедшим и поинтересовался у первого из солдат, что привело их в дом Божий. Из уважения к службе и мертвому разговаривали они вполголоса, но гулкое церковное эхо подхватило их слова и несколько раз пронесло над рядами скамеек.

– Монах! – произнес сэр Оливер (ибо это был он), когда услышал ответ воина. – Брат мой, я не ожидал вашего прихода, – прибавил он, повернувшись к юному Шелтону. – Кто вы? И по чьей просьбе присоединяете свои мольбы к нашим?

Дик, не снимая капюшона, движением руки предложил сэру Оливеру отойти на пару шагов от воинов и, когда священник выполнил его просьбу, тихо произнес:

– Я знаю, что провести вас мне не удастся. Моя жизнь в ваших руках.

Сэр Оливер резко вздрогнул. Его пухлые щеки побледнели.

– Ричард, – после долгого молчания заговорил он, – я не знаю, что привело тебя сюда, хотя почти не сомневаюсь, что это какое-то зло. Во имя нашей былой дружбы я не выдам тебя. Ты всю ночь просидишь рядом со мной, на клиросе. Ты останешься там, пока не закончится венчание милорда Шорби, и, если церемония пройдет спокойно, все вернутся домой невредимыми и я увижу, что у тебя на уме нет ничего дурного, после этого ты сможешь уйти, куда тебе заблагорассудится. Но если ты замыслил какое-нибудь кровавое дело, твои замыслы обернутся против тебя. Аминь!

Священник энергично перекрестился, развернулся и поклонился алтарю.

После этого он сказал пару слов воинам и, взяв Дика за руку, повел его к клиросу. Там он усадил его рядом с собой на скамью, где юноша, чтобы не выделяться, тут же склонился и стал делать вид, что молится.

Однако разум его в это время напряженно работал, а взор без устали блуждал по сторонам.

Трое из воинов, заметил он, вместо того чтобы уйти, расположились в боковом притворе, и Дик не сомневался, что сделали они это по указанию сэра Оливера. Он оказался в ловушке. Теперь он должен будет провести ночь в церкви среди призрачных церковных огней и теней, глядя на бледное лицо убитого им человека. А утром ему придется наблюдать за тем, как его любимая будет обвенчана с другим.

И все же он заставил себя собраться с мыслями и приготовился ждать.

Глава четвертаяВ церкви

В церкви Шорбийского аббатства молитвы читались всю ночь, не переставая, то под пение псалмов, то под колокольный звон.

Шпиона Раттера поминали торжественно. Он лежал так, как его положили: мертвые руки скрещены на груди, мертвые глаза устремлены в потолок, а рядом с ним, на скамье, юноша, его убивший, дожидался в тревоге наступления утра.

Лишь раз за прошедшие несколько часов сэр Оливер склонился к уху своего пленника.

– Ричард, сын мой, – прошептал он, – если ты хочешь мне зла, я клянусь тебе благоденствием своей души, что ты злоумышляешь против невинного. Грешен я в глазах Господних, признаю, но перед тобой у меня нет греха, и никогда не было.

– Отец мой, – так же тихо ответил Дик, – верьте мне, против вас я ничего не замышляю. А что до вашей невинности – я помню, как нескладно вы оправдывались.

– Человек может быть виновным, но оставаться безгрешным, – ответил священник. – Он может вершить зло, не сознавая истинного значения своего поступка. Так было и со мной. Я действительно завлек твоего отца в смертельную ловушку, но перед ликом Всевышнего, в его храме, я клянусь, что не понимал истинного значения своего поступка.

– Возможно, – ответил Дик. – Но посмотрите, какую запутанную паутину сплели вы: сейчас мне приходится быть одновременно и вашим пленником, и вашим судьей, а вы одновременно и грозите мне, и просите усмирить гнев. Я думаю, что, если бы вы были честным человеком и хорошим священником, у вас сейчас не было бы причин ни бояться, ни ненавидеть меня. Теперь возвращайтесь к своим молитвам. Я подчиняюсь вам, поскольку должен, но общество ваше мне неприятно.

Священник вздохнул так тяжко, что это даже чуть не тронуло струны жалости в душе юноши, и опустил голову на руки, как человек, сломленный бременем забот. После этого его голос уже не различался в хоре читающих псалмы, но Дик слышал, как он перебирает четки и бормочет сквозь зубы молитвы.

Мало-помалу утренняя серость начала пробиваться сквозь разноцветие церковных окон и гасить мерцание тонких свечей. Свет постепенно делался ярче, и вдруг на стене вспыхнул розовый солнечный блик, проникший внутрь храма через верхний ряд окон над хорами с юго-восточной стороны. Буря кончилась, огромные тучи избавились от своей ноши и поплыли дальше. Зарождающийся день весело озарил укрытую белым покрывалом землю.

В церкви началось движение; гроб отнесли в покойницкую, пятна крови смыли с изразцов, чтобы такое зловещее зрелище не омрачило свадьбу лорда Шорби. Между тем лица тех самых священнослужителей, которые всю ночь правили такие скорбные обряды, в преддверии более радостной церемонии повеселели. Приближение дня возвещало и появление в храме первых благочестивых прихожан, которые склоняли в мольбе головы перед любимыми святынями или дожидались своей очереди у исповедальни.

Вся эта суета, конечно же, давала возможность обойти бдительность стражей сэра Дэниэла, к тому же Дик, в который раз устало осматривая храм, неожиданно увидел не кого иного, как Уилла Лоулэсса, который до сих пор был в одежде монаха.

Бродяга сразу узнал своего предводителя, подал ему незаметный знак и подмигнул.

Дик вовсе не собирался прощать старому пройдохе его несвоевременное пьянство, но и не хотел втягивать его в свои неприятности, поэтому в ответ украдкой попытался дать ему понять, чтобы он уходил.

Лоулэсс, как будто уразумев смысл его жеста, тут же скрылся за колонной, и Дик облегченно вздохнул.

Каково же было его удивление, когда он почувствовал, что кто-то дергает его за рукав, и увидел рядом с собой старого разбойника, занятого усердной молитвой!

В тот же миг сэр Оливер поднялся со своего места и, проскользнув мимо скамеек, направился к воинам, стоявшим в боковом приделе. Если священник что-то заподозрил, это было плохо, потому что тогда Лоулэсс оказывался в ловушке.

– Сиди и не шевелись, – шепнул Дик. – Мы в отчаянном положении, и в первую очередь из-за твоего вчерашнего свинства. Как ты мог, увидев меня здесь, где мне быть не положено и совершенно нечего делать, не почуять опасности и приблизиться? Почему ты не убрался отсюда?

– Я решил, – ответил Лоулэсс, – что это Эллис направил вас сюда.

– Эллис! – повторил Дик. – Значит, Эллис вернулся?

– Ну да, – ответил бродяга. – Он вчера вечером приехал да еще отчихвостил меня за то, что я выпил немного… Так что тут вы отомщены, мастер Дик. Этот Эллис Дакуорт не человек, а огонь какой-то. Он примчался сюда из самого Кравена, чтобы расстроить эту свадьбу. Мастер Дик, вы же знаете, какой он… Если уж что решил, так своего добьется.

– Для нас это уже неважно, – спокойно ответил Дик. – Мы с тобой, бедный брат, обречены на смерть, потому что я здесь сижу на правах заключенного под подозрением и шеей отвечаю за то, чтобы свадьба состоялась. Клянусь распятием, хороший у меня выбор: либо потерять любимую, либо расстаться с жизнью. Но я уже решил. Я выбираю последнее.

– О Господи! – воскликнул Лоулэсс, приподнимаясь. – Тогда я пошел…

Но Дик положил ему руку на плечо.

– Сиди спокойно, друг Лоулэсс, – сказал он. – Если у тебя есть глаза, раскрой их и посмотри вон туда, в угол, рядом с аркой алтаря. Ты только шелохнулся, а эти вооруженные люди уже приготовились перехватить тебя. Покорись, друг мой. На корабле ты был смел, когда думал, что погибнешь в море. Будь мужественным и сейчас, когда тебя ждет виселица.

– Мастер Дик, – задыхаясь, проговорил Лоулэсс, – для меня это как-то неожиданно. Но дайте перевести дух, и я буду таким же смельчаком, как и вы.

– Ну вот, узнаю своего храбреца! – сказал на это Дик. – И все-таки признаюсь тебе, Лоулэсс, мне совсем не хочется умирать. Но, если слезами горю не поможешь, зачем их лить?

– Верно! – согласился Лоулэсс. – Что толку печалиться о смерти, мастер? Все равно рано или поздно умирать. А веревка – она добрая. Умирать на виселице легко. Хотя я не слышал, чтобы кто-нибудь вернулся с того света, чтоб подтвердить это.

После этих слов старый толстяк уселся на скамье поудобнее, сложил руки и стал глазеть по сторонам с самым дерзким и безразличным видом.

– И кстати, – добавил Дик, – для нас сейчас выгоднее всего сидеть смирно. Мы не знаем, что задумал Дакуорт. И даже если случится худшее, мы еще можем попытаться спастись.

Прекратив разговор, они услышали отдаленные звуки веселой музыки, которые, приближаясь, становились все громче и веселее. Затрезвонили колокола, и церковь стала стремительно наполняться людьми, которые, входя, обивали с ног снег, растирали руки и дышали в кулаки. Потом распахнулась западная дверь, открыв взору уголок залитой солнцем заснеженной улицы, и в зал влетел порыв морозного утреннего ветра. Все это говорило о том, что лорд Шорби пожелал венчаться как можно раньше и что с минуты на минуту свадебная процессия войдет в церковь.

Несколько слуг лорда Шорби расчистили проход между рядами, оттесняя людей копьями, потом показались музыканты, приближающиеся по замерзшему снегу. Флейтисты и трубачи изо всех сил раздували раскрасневшиеся щеки, барабанщики и цимбалисты колотили так, будто хотели заглушить друг друга.

Подойдя к двери святилища, музыканты остановились и расступились в два ряда, отбивая ногами по снегу такт своей бойкой музыке. А потом из-за них вышли и главные действующие лица этого благородного торжества. И такими пышными и яркими были их костюмы, блистали они таким изобилием шелка и бархата, меха и атласа, вышивки и кружев, что вся церемония походила на цветочную клумбу посреди двора или разноцветный витраж на голой стене.

Первой шла невеста, печальная и бледная, как сама зима. Она опиралась на руку сэра Дэниэла. Ее сопровождала подружка, та самая невысокая девушка, с которой Дик познакомился накануне. Сразу за ней показался жених в наипышнейшем одеянии. Когда он, прихрамывая на подагрическую ногу, вошел в храм и снял шляпу, стало видно, как порозовела от волнения его лысина.

И после этого настал час Эллиса Дакуорта.

Дик, которого раздирали противоположные чувства, сидел как на иголках. Он вцепился в спинку скамьи перед собой, когда вдруг заметил, как по толпе прошло волнение, люди как будто разом подались назад, задирая головы и указывая руками куда-то вверх. Следуя этим указаниям, он увидел трех-четырех мужчин с луками на хорах под верхним рядом окон. В тот же миг они спустили тетивы и, прежде чем церковь огласилась изумленными криками и поднялся неимоверный шум, лучники стремительно покинули свое убежище, точно птицы, спорхнувшие с ветки, и исчезли.

Все, кто был в нефе, завертели головами и закричали, священники в страхе бросились врассыпную, музыка стихла, и, хоть колокола наверху еще несколько секунд продолжали звонить, какой-то отголосок беды, похоже, долетел и до колокольни, где звонари, раскачивавшиеся на веревках, тоже прекратили свою веселую работу.

Прямо посреди церкви на полу лежал жених, пронзенный двумя черными стрелами. Невеста потеряла сознание. Над толпой возвышался сэр Дэниэл, одновременно удивленный и разгневанный. В его левом предплечье торчала, покачиваясь, стрела, вторая стрела оцарапала ему лоб, и все лицо его было залито кровью. Задолго до того, как люди спохватились и вспомнили, что нужно задержать неведомых убийц, столь трагически прервавших праздничную церемонию, те прогрохотали по винтовой лестнице вниз и скрылись через боковую дверь.

Однако случившееся не помогло Дику и Лоулэссу. Как только поднялся переполох, они вскочили со скамьи, чтобы бежать, но проходы между рядами были до того узкими, и мечущиеся от ужаса монахи и певчие создали такую давку, что пробиться к двери было немыслимо, поэтому они стоически вернулись на свои места.

Внезапно сэр Оливер, бледный как полотно от ужаса, поднялся и, воззвав к сэру Дэниэлу, указал дрожащей рукой на Дика.

– Это – Ричард Шелтон! – завопил он. – Будь проклято его имя! Это он виновен в пролитой крови! Хватайте его!.. Ради спасения всех нас! Прикажите его схватить и связать покрепче! Он поклялся истребить нас.

Сэр Дэниэл, ослепленный гневом и горячей кровью, все еще струившейся по его лицу, взревел.

– Где? Тащите его сюда! Клянусь крестом Холивудским, он проклянет этот час!

Толпа расступилась, несколько воинов взбежали на клирос, грубо схватили Дика, сорвали его со скамьи и, держа под руки, поволокли вниз по ступеням алтаря. Лоулэсс сидел при этом тихо, как мышь.

Сэр Дэниэл, вытирая с лица кровь, устремил на пленника бешеный взгляд.

– Наглый предатель! – процедил он. – Наконец-то ты в моих руках. Клянусь всеми существующими клятвами, что за каждую каплю крови, которая сейчас заливает мои глаза, я вырву кусок из твоего тела. Убрать его! – добавил он. – Здесь не место для него. Отведите его в мой дом. Я пыточными клещами выверну каждый твой сустав!

Но Дик неожиданно вырвался из цепких рук.

– Убежища! – закричал он. – Убежища! Сюда, отцы мои! Меня хотят вытащить из храма!..

– Из храма, который ты осквернил кровью, мальчишка, – произнес какой-то высокий человек в дорогих одеждах.

– А доказательства? – воскликнул Дик. – Меня обвиняют, мне уже вынесли приговор, но ведь ничего еще не доказано. Да, я просил руки этой госпожи, и она, беру на себя смелость утверждать это, ответила мне благосклонностью. Ну и что? Любить девушку – не преступление. И добиваться ее любви тоже. А больше я ни в чем не виновен.

По толпе прошел ропот одобрения – такими пылкими словами Дик заявлял о своей невиновности. Однако в то же время послышались и проклятия вспомнивших о том, что он был найден накануне в доме сэра Дэниэла святотатственно переодетым в монашью рясу. Среди всего этого шума сэр Оливер внезапно указал на Лоулэсса, назвав его сообщником. Несчастного тоже сорвали с места и поставили рядом с его командиром. Страсти накалялись с обеих сторон. Если одни тянули обвиненных к двери, чтобы отпустить, другие проклинали их и осыпали ударами. В ушах Дика уже звенело, мысли шли кругом, точно он угодил в водоворот на бешеной реке.

Однако высокий мужчина, который уже говорил с Диком, необычайно громким голосом установил тишину и порядок в толпе.

– Обыщите их, – приказал он. – Если у них найдется оружие, по нему мы сможем судить об их намерениях.

У Дика обнаружили только длинный кинжал, и это говорило в его пользу до тех пор, пока кто-то не достал его из ножен и не увидел на нем еще не высохшую кровь Раттера. Видя это, сторонники сэра Дэниэла разом завопили, но высокий человек прервал этот ропот жестом и властным взглядом. Однако, когда очередь дошла до Лоулэсса, у него под рясой был найден пучок стрел, точно таких, которыми только что убили жениха.

– Что вы теперь скажете? – нахмурившись, спросил Дика высокий человек.

– Сэр, – ответил Дик, – здесь я нахожусь под защитой церкви, верно? Я вижу по вам, что вы важный человек, добродетельный и справедливый. Поэтому я отказываюсь от права пользоваться защитой этого священного места и сдаюсь вам. Но, не желая быть переданным во власть этого человека, которого я во всеуслышание обвиняю в убийстве моего родного отца и незаконном присвоении моих земель и доходов, я прошу вас оказать мне честь и судить меня прямо здесь. Вы сами слышали, как он еще до того, как была доказана моя виновность, угрожал мне пытками. Я не сомневаюсь, что честь ваша не позволит вам передать меня в руки моего злейшего врага и давнего притеснителя и что вы будете судить меня соответственно законам и по справедливости. Если же я буду признан виновным, предайте меня милосердной казни.

– Милорд, – закричал сэр Дэниэл, – неужели вы слушаете этот волчий вой? Кровь на его кинжале лучше всяких доказательств свидетельствует о том, что он лжец.

– Но ваша горячность, добрый рыцарь, – ответил высокий незнакомец, – говорит не в вашу пользу.

В этот миг невеста, очнувшаяся несколько минут назад и теперь с ужасом в глазах наблюдавшая за происходящим, вырвалась из удерживавших ее рук и бросилась на колени перед последним из говоривших.

– Милорд Райзингэм, – воскликнула она, – выслушайте меня и будьте справедливы! Этот человек удерживает меня силой, похитив у родных. С того дня я не видела ни жалости, ни добра, ни сострадания ни от кого… кроме него, Ричарда Шелтона, которого сейчас обвиняют в том, чего он не совершал. Милорд, если он вчера вечером оказался в доме сэра Дэниэла, в том моя вина. Это я привела его туда. Он был там лишь потому, что я просила его об этом, и не собирался причинять никакого зла. Пока сэр Дэниэл был добр к нему, он вместе с ним сражался против «Черной стрелы», но, после того как его бесчестный опекун попытался убить его и ему пришлось ради спасения жизни ночью бежать из дома этого кровожадного человека, куда ему – беззащитному, без гроша – было идти? Где искать пристанища? Если бы он попал в дурную компанию, кого вы бы стали в этом винить? Юношу, с которым несправедливо обошлись, или его опекуна, который хотел воспользоваться его доверием ради своих черных целей?

Тут невысокая юная леди пала на колени рядом с Джоанной.

– А я, мой добрый лорд и дядя, – добавила она, – свидетельствую своею честью и перед лицом всех, что эта девушка говорит истинную правду. Это я, недостойная, провела его в дом.

Граф Райзингэм слушал молча и, когда голоса стихли, еще какое-то время продолжал молчать. Потом подал Джоанне руку и помог ей встать, хотя той, которая назвала себя его племянницей, подобной чести не оказал.

– Сэр Дэниэл, – сказал он, – положение довольно запутанное. Я, с вашего позволения, беру в свои руки его расследование. Будьте покойны, ваше дело в надежных руках и вы можете рассчитывать на справедливость. Пока же отправляйтесь домой и займитесь своими ранами. При таком пронизывающем ветре их можно и застудить.

Он подал рукой знак, который был тут же передан по цепочке исполнительных слуг, зорко наблюдавших за малейшим его движением. В следующий миг на церковном дворе раздался резкий звук фанфары и через открытый портал в церковь строем начали входить воины, одетые в форму цветов лорда Райзингэма. Они отстранили тех, кто удерживал Дика и Лоулэсса, и затем, окружив последних кольцом, двинулись в обратном направлении и скрылись.

Когда они проходили мимо Джоанны, она протянула к Дику руки и выкрикнула слова прощания, а подружка невесты, не обращая внимания на недовольство дяди, послала заключенному воздушный поцелуй, сопроводив его словами: «Не падайте духом, укротитель львов», и впервые после случившегося лица в толпе посветлели.

Глава пятаяГраф Райзингэм

Несмотря на то что граф Райзингэм был самым важным человеком в Шорби, жил он в простом доме обычного джентльмена на окраине города. Ничто, кроме вооруженной охраны у дверей и конных гонцов, то приезжающих, то уезжающих, не указывало на временное присутствие здесь могущественного лорда. И лишь из-за нехватки места Дика и Лоулэсса поместили в то же самое здание.

– Складно вы говорили, мастер Ричард, – сказал старый разбойник. – Ох, и складно. И я от себя хочу вас поблагодарить. Мы здесь в хороших, надежных руках. Теперь нас подвергнут справедливому суду и вечерком любезно повесят на одном дереве.

– Да, несчастный мой друг, не стану с этим спорить, – ответил Дик.

– Но ничего, нашей тетивой еще можно натянуть лук, – промолвил Лоулэсс. – Эллис Дакуорт – человек, каких мало, и в вас души не чает, и из-за вас, и из-за родителя вашего. Он ведь знает, что в этом деле вашей вины нет, поэтому перевернет все с ног на голову, чтобы с вас сняли обвинение.

– Кто знает? – усомнился Дик. – В конце концов, что он может сделать со своей горсткой? Эх, если бы все это случилось на пару дней позже!.. Если бы завтра за час до полудня я успел явиться на одну встречу… Я думаю, все было бы иначе. Но теперь помощи нам ждать не от кого.

– Что ж, – подытожил Лоулэсс, – значит, вы будете отстаивать мою невиновность, а я – вашу, на том и порешим. Это, понятно, не поможет нам, но если уж меня повесят, то не из-за того, что я мало поминал Господа.

Дик предался размышлениям, а старый пройдоха улегся поудобнее в углу, натянул на лицо капюшон монашеской рясы и заснул. Вскоре он уже громко храпел – настолько долгая, полная трудностей и приключений жизнь притупила его чувство страха.

Полдень давно миновал, солнце уже клонилось к закату, когда открылась дверь и Дика повели по лестнице наверх, в теплый кабинет, в котором у камина сидел погруженный в мысли граф Райзингэм.

Когда пленника ввели, он поднял глаза.

– Сэр, – промолвил граф, – я был знаком с вашим отцом. Это был человек чести, поэтому я отнесся к вам снисходительно. Но я не стану скрывать, что обвинения в ваш адрес очень серьезны. Вы водите компанию с убийцами и грабителями, есть доказательства, что вы нарушали закон о мире. Вас подозревают в захвате корабля, вы были задержаны в доме вашего врага, куда проникли незаконно и в чужом обличье. В тот же день там было совершено убийство…

– Если позволите, милорд, – перебил его Дик, – я сразу признаю свою вину. Я убил этого человека, Раттера, и в качестве доказательства… – Он запустил руку себе за пазуху. – Вот письмо из его сумки.

Лорд Райзингэм принял письмо, раскрыл и перечитал два раза.

– Вы читали это?

– Читал, – ответил Дик.

– Вы на чьей стороне? Йорков или Ланкастеров? – осведомился граф.

– Милорд, совсем недавно мне уже задавали этот вопрос, и я не знал, как на него ответить, – сказал Дик. – И все же тогда я дал ответ и на этот раз менять его стану. Я стою за Йорков.

Граф одобрительно кивнул головой.

– Это честный ответ, – заметил он. – Но в таком случае зачем вы показали мне это письмо?

– А разве хоть в одной партии мирятся с изменниками? – воскликнул Дик.

– Как бы мне хотелось, чтобы так и было, – вздохнул граф. – По крайней мере я согласен с вами. Я вижу, что в вас больше юношеского пыла, чем коварства, и будь сэр Дэниэл не таким влиятельным нашим сторонником, я бы, возможно, даже стал защищать вас, ибо я собрал кое-какие сведения и знаю, что с вами поступили жестоко, и это во многом оправдывает вас. Но я в первую очередь защищаю интересы королевы и, хоть по натуре я человек, надеюсь, справедливый и даже склонный к жалости, все же обязан поступки свои соизмерять с интересами своей партии. Поэтому сейчас для меня важнее удержать сэра Дэниэла в числе наших союзников.

– Милорд, – сказал Дик, – с моей стороны будет непростительной наглостью давать вам совет, но неужели вы рассчитываете на преданность сэра Дэниэла? Он переходил с одной стороны на другую бессчетное количество раз.

– Что поделать, так уж заведено в Англии, – ответил граф. – Но вы несправедливы к танстоллскому рыцарю. Считается, что в последнее время он достаточно долго оставался верен нам, ланкастерцам. И, насколько вообще можно судить о верности в наш вероломный век, даже после наших последних неудач он не изменил нам.

– Сэр, – сказал на это Дик, – если вы пожелаете взглянуть еще на одно письмо, возможно, вы измените свое мнение о нем. – И он вручил графу послание сэра Дэниэла лорду Уэнслидэйлу.

Едва заглянув в бумагу, граф переменился в лице. Он весь подобрался, как разъяренный лев, рука его непроизвольно метнулась к кинжалу.

– Вы и это читали? – спросил он.

– Да, это письмо я тоже читал, – ответил Дик. – Он предлагает лорду Уэнслидэйлу ваше собственное поместье, не так ли?

– Да, вы правы, мое собственное поместье! – вскричал граф. – Отныне я ваш должник. Вы указали мне лисью нору. Командуйте мной, мастер Шелтон. Я не поскуплюсь на благодарности. И начну я вот с чего. Будь вы хоть за Йорков, хоть за Ланкастеров, честный вы человек или вор, я освобождаю вас сию же секунду. Именем Пресвятой Девы Марии, уходите, вы свободны! Но надеюсь, вы понимаете, что я не могу отпустить вместе с вами и вашего друга Лоулэсса. Он будет повешен. Преступление было совершено на глазах многих, поэтому будет только справедливо, если последует публичная казнь.

– Милорд, пусть это станет моей первой просьбой. Освободите и его, – промолвил Дик.

– Этот человек – отпетый негодяй, вор и бродяга, мастер Шелтон, – воскликнул граф. – Он давно уже созрел для виселицы. Его все равно повесят, не сегодня, так завтра. Есть ли разница, когда это случится?

– И все же, милорд, он оказался здесь из любви ко мне, и я буду неблагодарным подлецом, если оставлю его в беде.

– А вы строптивы, мастер Шелтон, – строго ответил граф. – Это не лучший способ чего-то добиться в этом мире. Однако, чтобы избежать слишком долгих разговоров, я выполню вашу просьбу. Уходите вместе. Только не теряйте бдительности и покиньте Шорби как можно скорее, поскольку этот сэр Дэниэл (да проклянут его святые!) слишком сильно жаждет вашей крови.

– Благодарю вас, милорд. И позвольте вас заверить, я надеюсь, что когда-нибудь смогу выразить свою признательность не только на словах, но и на деле.

С этими словами Дик развернулся и вышел из кабинета.

Глава шестаяСнова Арбластер

Когда Дик и Лоулэсс через боковую дверь незаметно покинули дом, в котором лорд Райзингэм жил вместе со своим гарнизоном, день уже почти закончился.

В тени садовой стены они остановились, чтобы решить, куда идти. Опасность была огромной. Если кто-нибудь из людей сэра Дэниэла увидит их и поднимет шум, их тут же схватят и убьют на месте. В Шорби их на каждом шагу подстерегала опасность, более того, появляться на открытых пространствах за его пределами тоже было рискованно, потому что город был окружен патрулями.

Немного в отдалении они увидели одиноко стоящую мельницу с огромным амбаром.

– Что, если нам до темноты отлежаться там? – предложил Дик.

Поскольку Лоулэсс не мог предложить ничего лучшего, они бегом припустили к амбару и спрятались внутри за какой-то кучей соломы, благо, двери амбара оказались незапертыми. Солнечный свет торопливо покинул небо, и вскоре замерзший снег посеребрила луна. Это была последняя возможность вернуться в «Козла и волынку», чтобы снять с себя выдававшие их с головой рясы и переодеться во что-нибудь другое. Сейчас или никогда, решили они, и из соображений безопасности пошли вокруг города, минуя рыночную площадь, где из-за скопления людей их легко могли узнать и казнить.

Путь был неблизкий. По дороге они прошли и мимо знакомого дома на берегу моря, который теперь стоял совсем темным. Наконец они вышли к окраине залива. В чистом лунном свете они увидели, что многие из кораблей снимаются с якоря, чтобы, воспользовавшись спокойной погодой, уплыть в неведомые дали. Соответственно и в кабачках, разбросанных вдоль всего берега (в которых вопреки закону о гашении огней горели камины и свечи), уже не было такого скопления посетителей, и пьяные глотки уже не распевали хором старые морские песни.

Высоко подняв полы ряс, они торопливо, чуть ли не бегом, шли по глубокому снегу через лабиринт прибрежных домиков, и, когда позади осталась уже большая часть гавани, дверь одного из кабаков внезапно распахнулась и озарила ярким светом их бегущие фигуры.

Они тут же остановились и сделали вид, будто заняты оживленным разговором.

Три человека один за другим вышли из кабака, последний закрыл за собой дверь. Все трое едва держались на ногах, будто весь день провели в обильных возлияниях. Они стояли, пошатываясь, в лунном месте, похоже не зная, чем заняться дальше. Первым заговорил самый высокий из троих:

– Семь бочек лучшего гасконского вина, – произнес он громким, плаксивым голосом. – Лучшее судно во всем Дартмуре… Золоченая Дева Мария на носу… Тринадцать добрых золотых фунтов…

– У меня тоже большой убыток, – пожаловался другой. – Я тоже своего добра лишился, приятель Арбластер. На Мартынов день ограбили меня, забрали пять шиллингов и новую кожаную сумку… Девять пенсов за нее отдал!

Сердце Дика сжалось от услышанного. Раньше он и не задумался бы о судьбе бедного шкипера, которого пустило по миру крушение «Доброй Надежды», – столь безразличным в те времена было отношение дворян к имуществу и жизни тех, кто не имел родового герба. Но эта неожиданная встреча остро напомнила ему о том, как незаконно он завладел судном и насколько печальной оказалась его судьба, поэтому они с Лоулэссом быстро отвернулись, чтобы не быть узнанными.

Судовая собака, как видно, во время кораблекрушения уцелела и после этого вернулась обратно в Шорби. Теперь она стояла у ног Арбластера. Неожиданно она насторожилась, стала принюхиваться и вдруг сорвалась с места и со злобным лаем бросилась на ряженых священников.

Ее хозяин заплетающимися шагами пошел за ней.

– Эй, приятели! – крикнул он. – Не найдется у вас пенни для старого моряка, ограбленного пиратами? Еще в четверг я мог бы вас сам напоить, а теперь на дворе суббота, и я должен просить на кружку эля! Не верите? Спросите у Тома, приятеля моего. Семь бочек доброго гасконского, судно, которое принадлежало мне, а до меня – моему отцу. Дева Мария из позолоченного полированного дерева и тринадцать фунтов золотом и серебром. Эй, что говоришь?.. Да, верно! Я же ко всему еще и с французами воевал. Я в море перерезал больше французских глоток, чем любой морской пес во всем Дартмуре… Дайте хотя бы пенни.

Ни Дик, ни Лоулэсс не осмеливались произнести ни слова, боясь, что он может узнать их по голосу. Они беспомощно стояли на месте, как корабль на берегу, не понимая, что делать или на что надеяться.

– Ты что, немой, приятель? – спросил шкипер. – Ребята, они немые, – икнув, сообщил он своим товарищам. – Мне такая неучтивость не по душе. Если даже человек немой, он все равно отвечает, когда его спрашивают, я так думаю.

К этому времени моряк, которого он назвал Томом, а это был необычайно крепкий мужчина, похоже, что-то начал подозревать. Был он трезвее своего капитана, поэтому быстро шагнул вперед, грубо схватил Лоулэсса за плечо и спросил его, снабдив свой вопрос ругательством, что это он молчит, точно язык проглотил. Тут старый бродяга, решив, что все кончено, вместо ответа ударом кулака отправил моряка на песок и, крикнув Дику, чтобы тот бежал за ним, помчался по берегу.

Все произошло за какую-то секунду. Но не успел Дик и шагу ступить, как Арбластер накинулся на него и заключил в цепкие объятия. Том же, не вставая с песка, схватил его за ногу. А третий моряк замахнулся абордажной саблей.

Сердце юного Шелтона сжалось. Но не от опасности, которая нависла над ним в ту секунду. Ему стало ужасно досадно, что он, сумевший спастись от сэра Дэниэла и убедить лорда Райзингэма, оказался беспомощен перед старым пьяным моряком, тем более что был он не только беспомощен, но и действительно виновен, о чем громко, но, увы, слишком поздно говорила его совесть. Ведь в самом деле он украл и потерял корабль этого человека.

– Тащите его в кабак, хочу рожу его рассмотреть, – распорядился Арбластер.

– Ну уж нет, – возразил Том. – Нужно сначала в сумку его заглянуть, чтоб делиться ни с кем не пришлось.

Его обыскали с головы до пят, но поживиться оказалось нечем. Единственной стоящей вещью, которую у него нашли, оказалась печатка лорда Фоксхэма, которую они грубо сорвали у него с пальца.

– Ну-ка, поверните его к луне, – сказал шкипер и, взяв Дика за подбородок, грубо вздернул его лицо. – Дева Мария! – вскричал он. – Это же тот самый пират!

– А ведь верно! – воскликнул Том.

– Клянусь святой Девой Бордоской, это он и есть! – повторил Арбластер. – Ну что, морской ворюга, попался? – сказал он. – Где мой корабль? Где мое вино? Попался, злодей, теперь не уйдешь. Том, дай веревку, сейчас я свяжу ворюгу этого… Руки к ногам, как жареную индейку… Ох, и свяжу… А потом я его так отколочу!.. Так бока нагрею…

Так он продолжал приговаривать, скручивая руки Дика веревкой с быстротой моряка. Каждый моток он проверял сильным рывком и скреплял прочным морским узлом.

Когда он закончил, молодой человек уже походил на тюк и был совершенно беспомощен. Осмотрев пленника, шкипер радостно рассмеялся. А потом с размаху влепил ему оплеуху. После этого шкипер развернул Дика к себе спиной и, придерживая одной рукой, размахнулся и пнул его ногой. Потом еще раз и еще. Ярость взыграла в сердце Шелтона. Безумная, как шторм, ярость сдавила его горло, и он подумал, что умер, но, когда моряк, устав от своей жестокой забавы, бросил его плашмя на песок и повернулся к товарищам, самообладание мгновенно вернулось к нему. Это была минутная передышка. Прежде чем они снова начнут его пытать, может быть, он сумеет найти способ спастись, выпутаться из этого унизительного и фатального положения.

Тем временем, пока моряки держали совет, как поступить с пленником, Дик собрался с духом и довольно ровным голосом обратился к ним:

– Судари, – начал он, – вы совсем одурели? Небеса дают вам в руки возможность сделаться такими богачами, каких еще не бывало среди морской братии… Такую возможность, что сплавайте вы хоть за тридевять морей, а другой такой не сыщете… Но что, клянусь морским дьяволом, что делаете вы? Вы бьете меня?.. Как сопливые мальчишки? Но вы же бывалые моряки! Пропахшие солью и ветром, прокопченные смолой морские волки, которые не боятся ни огня, ни воды, которые золото любят не меньше, чем добрый окорок! Нет, я думал, вы будете умнее.

– Конечно, – сказал Том, – когда ты связан, ты будешь дурачить нас, куда ж тебе деваться!

– Дурачить вас? – повторил Дик. – Если вы олухи, это совсем нетрудно. Но если вы – ребята смекалистые (а я думаю, так и есть), то и сами поймете, где тут выгода. Когда я отнял у вас корабль, нас было много, мы были хорошо вооружены и защищены. Ну-ка, подумайте, кто может собрать такой отряд? Только тот, у кого золота полные карманы. И если тот, кто и так богат, выходит в море, не испугавшись шторма, подумайте еще раз хорошенько зачем? Не может ли случиться, что где-то припрятано какое-нибудь сокровище, а?

– О чем он толкует? – спросил один из моряков.

– Если вы потеряли старую посудину да несколько кружек кислого вина, – продолжил Дик, – забудьте про них, потому что этот мусор яйца выеденного не стоит, а лучше приготовьтесь к настоящему приключению, которое в двенадцать часов либо сделает вас богачами, либо погубит окончательно. Но поднимите меня и давайте зайдем куда-нибудь поблизости и выпьем по кружке, потому что мне больно и я замерз. У меня снега полон рот.

– Он старается нас одурачить, – презрительно произнес Том.

– Одурачить? – воскликнул третий. – Хотел бы я видеть того, кто смог бы меня одурачить. Тоже мне, хитрец выискался. Я не вчера родился. Уж я церковь по колокольне узнаю, но знаете что, приятель Арбластер, кажется мне, этот парень дело говорит. Может, и правда, пойдем послушаем его, а? Вдруг из этого что путевое выйдет?

– Я бы не прочь промочить горло крепким пивом, добрый мастер Пиррет, – ответил Арбластер. – А ты что скажешь, Том? Только вот в кармане ни гроша.

– Я заплачу, – вставил Пиррет. – Я заплачу. Хочется все-таки разобраться с этим делом. Я носом чувствую, тут пахнет золотишком!

– Нет! Если вы опять начнете пьянствовать, дела не будет! – воскликнул Том.

– Приятель Арбластер, слишком большую волю вы даете своему человеку, – промолвил мастер Пиррет. – Неужели вы позволите, чтобы вами командовал ваш слуга? Фи!

– Успокойся, приятель, – это Арбластер сказал Тому. – Суши весла. Хорошо идет тот корабль, в котором команда слушает шкипера.

– Ну тогда вы и командуйте, – сказал Том. – А я умываю руки.

– Давайте поставим его на ноги, – сказал мастер Пиррет. – Я знаю неподалеку одно тихое заведеньице, где мы можем выпить и поговорить.

– Если нужно куда-то идти, друзья мои, вам придется развязать мне ноги, – сказал Дик, когда его подняли и поставили, как колонну.

– Это верно, – рассмеялся Пиррет. – Далеко он так не уйдет. Разрежь ему веревки… Достань нож и разрежь веревки, приятель.

Даже Арбластер усомнился, когда услышал это предложение. Но поскольку его компаньон продолжал настаивать, а Дику хватило ума сохранять совершенно безразличное выражение лица и лишь пожимать плечами, шкипер наконец согласился и перерезал путы на ногах пленного. Это не только дало Дику возможность ходить, но ослабило натяжение всей остальной веревки. Он почувствовал, что руки за спиной получили бóльшую свободу, и у него забрезжила надежда, что со временем, если он приложит к этому силы, ему удастся полностью развязаться. И всем этим он был обязан тупости и жадности мастера Пиррета.

Этот достопочтенный господин, взяв на себя обязанности проводника, привел их в ту самую грязную пивнушку, в которую Лоулэсс привел Арбластера в день шторма.

Теперь здесь почти никого не было. Огонь в очаге потух, лишь куча тлеющих углей излучала приятное тепло. Когда они заняли места, кабатчик поставил перед ними меру подогретого пива с пряностями. Пиррет и Арбластер вытянули ноги и скрестили руки, как люди, приготовившиеся приятно провести время.

Стол, за который они сели, как и остальные в этом заведении, представлял собой тяжелую квадратную доску, уложенную на два бочонка, и каждый из этой странной компании занял по одной стороне квадрата. Пиррет сел напротив Арбластера, а Дик – напротив второго моряка.

– Ну а теперь, юноша, – сказал Пиррет, – излагайте свою историю. Вы, похоже, чем-то насолили нашему приятелю Арбластеру, но что из этого? Восполните его потери, научите, как разбогатеть, и, я думаю, он вас простит.

До сих пор Дик говорил в основном первое, что приходило в голову, не задумываясь. Теперь же под наблюдением трех пар глаз ему предстояло сочинить какую-то чудесную историю, при этом еще и попытаться по возможности вернуть важную печатку. Сейчас главное – тянуть время. Чем дольше он будет говорить, тем больше выпьют его стражи и тем больше шансов будет у него на спасение.

Что ж, Дик был не первым, перед кем ставилась такая задача, и рассказ его очень напоминал историю Али-Бабы, с той лишь разницей, что Восток заменили Шорби и Танстоллский лес, а размер сокровищ пещеры был значительно преувеличен, а не приуменьшен. Читателю наверняка известно, до чего занимательна эта история и что страдает она лишь одним недостатком – полным отсутствием правды, и теперь, когда трое простых моряков услышали ее впервые, глаза их поползли на лоб, а рты открылись, как у трески на прилавке торговца рыбой.

Вскоре была заказана вторая мера пива и, пока Дик искусно разворачивал сюжет захватывающего повествования, последовала и третья.

Вот в каком положении находились стороны, когда история подошла к концу: Арбластер, на три четверти пьяный и наполовину заснувший, едва держался на своем табурете; даже Том был в величайшем восторге от рассказа, и бдительность его уменьшилась в той же степени. Сам Дик тем временем уже освободил правую руку и был готов рискнуть и попытаться вырваться.

– И что? – спросил Пиррет. – Ты один из них?

– Меня заставили, – ответил Дик, – хотя я этого совсем не хотел. Но если бы мне удалось заполучить мешок-другой золота, я был бы круглым дураком, если бы остался в грязной пещере и рисковал головой, как простой солдат. Вот нас тут четверо. Прекрасно! Давайте же завтра на рассвете отправимся в лес. Если бы удалось осла достать, было бы еще лучше, но, если осла заполучить не можем, остаются наши сильные спины, и обещаю, что возвращаться мы будем, сгибаясь под тяжестью золота.

Пиррет облизнул губы.

– А это волшебное слово… Этот пароль, которым пещера открывается? Ты его знаешь? – спросил он.

– Нет, никто не знает его, кроме трех командиров, – ответил Дик. – Но в этом-то и состоит ваша удача, потому что этой ночью именно мне передадут это заклинание, чтобы я мог открыть пещеру. Мой капитан лишь раз в году достает эту штуку из своей сумки.

– Заклинание! – воскликнул Арбластер, просыпаясь и косясь на Дика единственным глазом. – Чур меня! Никаких заклинаний. Я – добрый христианин. Спроси моего Тома.

– Да, но это белая магия, – сказал Дик. – Это никак не связано с дьяволом. Здесь участвуют только силы чисел, растений и планет.

– Да, да, – закивал головой Пиррет. – Только белая магия, приятель. Тут нет никакого греха, уверяю тебя. Но рассказывай дальше, добрый юноша. Заклинание. Из чего оно состоит?

– Сейчас все расскажу, – ответил Дик. – Кольцо, которое вы сняли с моего пальца, у вас? Хорошо. Итак. Возьмите его кончиками пальцев. Вытяните перед собой руку и направьте вот на эти уголья. Вот так, правильно. А заклинание такое…

Украдкой скосив глаза, Дик убедился, что путь к двери открыт. Помолившись про себя, Дик выбросил руку, схватил кольцо, в тот же миг схватил заменяющую стол доску и обрушил ее на моряка Тома. Тот, несчастная душа, повалился на пол вместе с обломками, и, прежде чем Арбластер понял, что происходит что-то неправильное, а Пиррет пришел в себя от изумления, Дик выбежал через дверь и скрылся в лунной ночи.

Из-за луны, которая уже поднялась к самой середине неба, и совершенно белого снега в гавани было светло как днем. Молодой Шелтон, бежавший по берегу среди старых куч мусора, подоткнув рясу, был заметен издалека.

Том и Пиррет с криками преследовали его. Из каждого кабака привлеченные их криками выскакивали люди и присоединялись к погоне, и вскоре уже целая толпа матросов преследовала молодого человека. Но моряк на суше – неважный бегун, так было даже в пятнадцатом веке, да и у Дика с самого начала было преимущество, которое он стремительно увеличивал. Наконец, подбежав ко входу на какую-то узкую улочку, он остановился и обернулся с насмешливой ухмылкой.

Похоже, что все моряки Шорби чернильной массой надвигались на него по белоснежному полю. Каждый из преследователей что-то кричал или просто голосил. Каждый размахивал руками. Кто-то постоянно падал, и на упавшего сразу валились те, кто бежал следом за ним.

Но создаваемый их криками гул, долетавший чуть ли не до самой луны, не только рассмешил, но и испугал беглеца. Сама по себе погоня ничем страшным для него обернуться не могла, поскольку он не сомневался, что ни одному моряку в порту не сравниться с ним в скорости, но эти дикие вопли должны были переполошить весь Шорби и разбудить всю стражу, а это для него было уже действительно опасно. Поэтому, забежав за угол и увидев в каком-то из домов черный провал двери, он нырнул в него и стал ждать, пока толпа безумцев, раскрасневшихся от погони и вывалянных в снегу, продолжая кричать и улюлюкать, пронесется мимо и все успокоится.

Однако не скоро улеглось в городе волнение, вызванное этим великим вторжением с моря, и это случилось задолго до того, как Шорби снова погрузится в тишину, поскольку долго еще заблудившиеся моряки бродили по городу, оглашая его улицы криками. Случались и беспорядки. Иногда моряки дрались между собой, иногда противостояли стражникам. Не раз были пущены в ход ножи, и не одно мертвое тело осталось лежать на снегу.

Когда спустя целый час последний моряк, ворча, вернулся в гавань в свой любимый кабак, его, конечно, можно было спросить, знал ли он вообще, кого они преследовали, но можно было не сомневаться, что он ответил бы, что забыл. На следующее утро по гавани и городу разлетелось множество самых невероятных историй, и через какое-то время все в Шорби уже верили в легенду о том, что их город той ночью посетил дьявол.

Однако возвращение того моряка отнюдь не означало, что Шелтон наконец мог покинуть свое холодное убежище.

Еще какое-то время по улицам сновали патрули и отряды, специально собранные для успокоения того или иного могущественного лорда, чей сон был потревожен таким необычным образом.

Ночь уже давно вступила в свои права, когда Дик наконец покинул убежище. Покрытый синяками и озябший, но живой и здоровый, он наконец вернулся в «Козла и волынку». Как и велел закон о гашении огней, в доме не горели ни камин, ни свечи, но он ощупью нашел путь в угол промерзшей комнаты для гостей, нащупал край покрывала, обернул им свои плечи, подобрался к ближайшему спавшему, лег и быстро заснул.

Книга V