Клуб самоубийц. Черная стрела — страница 13 из 13

Горбун

Глава перваяЗов трубы

На следующее утро, чуть свет, Дик встал, переоделся, снова вооружился как подобает джентльмену и отправился в лес к пещере Лоулэсса. Там, стоит напомнить, он оставил бумаги лорда Фоксхэма, и, чтобы забрать их оттуда и не опоздать на встречу с герцогом Глостерским, нужно было выйти как можно раньше и идти очень быстро.

Мороз усилился, от безветренного и сухого воздуха слипались ноздри. Луна уже опустилась, но звезд на небе было много, и яркий свет их заливал и снег под ногами. Для прогулки не требовался светильник, а звонкий мороз заставлял идти быстрее.

Дик пересек большую часть открытого пространства между Шорби и лесом и уже подошел к основанию небольшого холма в нескольких сотнях ярдов от креста Святой Девы, когда утреннюю тишину прорезал голос трубы, такой пронзительный, высокий и чистый, ничего подобного которому Джон еще никогда в жизни не слышал. Он прозвучал один раз, потом, более резко, будто торопливо, второй, и после этого раздался лязг железа.

Молодой Шелтон прислушался, а потом, обнажив меч, побежал к холму.

Наконец он вышел к кресту, и его взору предстала яростная схватка, разворачивавшаяся на дороге. Семи-восьми нападавшим противостоял один-единственный человек, но он был таким подвижным и ловким, так отчаянно бросался на врагов, так крепко держался на льду, что еще до того, как Дик успел вмешаться, пронзил мечом одного нападавшего, ранил другого и даже начал теснить остальных.

И все же было истинным чудом, что он продолжал отбиваться, ибо в любой миг малейшее неверное движение руки или ноги, если бы он просто поскользнулся, его участь была бы решена.

– Держитесь, сэр! Помощь идет! – крикнул Дик, а потом, позабыв, что он один, закричал: – Ребята, за «Стрелу»! За «Стрелу»! – и обрушился на тыл нападавших.

Но это были крепкие и решительные воины, неожиданный удар не заставил их дрогнуть. Они развернулись и яростно накинулись на Дика. Четверо против одного. Сталь сверкала над ним в свете звезд, разлетались яркие искры. Один из четырех упал (в пылу боя Дик даже не стал задумываться почему). Потом он сам получил сильный удар по голове, и, несмотря на стальной шлем под капюшоном, спасший его, настолько мощный, что Дик упал на колени и в голове у него все закружилось, как крылья ветряной мельницы.

Тем временем человек, которому он пришел на помощь, вместо того чтобы присоединиться к битве, при первой передышке отскочил в сторону и снова затрубил, на этот раз еще громче и тревожнее. В следующий миг его противники опять набросились на него, и он снова начал разить и отбивать, прыгать и увертываться, припадать на колено, пускать в ход то меч, то кинжал, то руку, то ногу, и все это с бешеным напором и скоростью.

Но пронзительные призывы наконец были услышаны. Раздался приглушенный снегом топот копыт, и в счастливую для Дика минуту, ибо он уже видел, как сверкнули занесенные над ним мечи, из леса с обеих сторон беспорядочным потоком хлынули всадники, закованные в броню, с опущенными забралами, с устремленными вперед копьями или воздетыми мечами. И каждый из них вез с собой, так сказать, пассажира в облике лучника или пажа, которые начали спрыгивать один за другим с лошадей, удвоив армию.

Первые нападавшие, увидев такое превосходство противника и поняв, что окружены, молча побросали оружие.

– Свяжите их, – велел воин-трубач и, когда его приказание было исполнено, подошел к Дику, всматриваясь в его лицо.

Дик, ответив тем же, изумился, увидев в том, кто проявил такую силу, такую ловкость и такой напор, молодого мужчину, ненамного старше себя, неправильного телосложения (одно плечо его было немного выше другого), с лицом бледным, болезненным и безобразным[20]. Только глаза его были очень ясными и мужественными.

– Сэр, – сказал юноша, – вы подоспели как раз вовремя.

– Милорд, – ответил Дик, смутно догадываясь, что находится рядом с какой-то очень влиятельной особой, – вы настолько искусно владеете мечом, что я не сомневаюсь: вы и без моей помощи справились бы с ними одной рукой. Но вот для меня было поистине спасением, что ваши люди не задержались ни на секунду.

– Как вы узнали, что я это я?

– Даже сейчас, милорд – ответил Дик, – я не знаю, с кем имею честь разговаривать.

– В самом деле? – спросил другой. – И все же ввязались, не задумываясь, в эту неравную схватку?

– Я увидел, что один человек отбивается от нескольких, – ответил Дик, – и для меня было делом чести помочь ему.

Презрительная усмешка появилась на губах молодого аристократа.

– Ответ храбреца! Но сейчас важнее: вы за Ланкастеров или за Йорков?

– Милорд, я не делаю из этого тайны. Я стою за Йорков, – ответил Дик.

– Клянусь Небом, – ответил вельможный юноша. – Для вас это большая удача. – С этими словами он повернулся к одному из своих людей. – Давайте пока разберемся с этими храбрыми джентльменами, – продолжил он все тем же насмешливым и жестоким тоном. – Повесить их.

Из первых нападавших в живых осталось пятеро. Лучники схватили их за руки, пленников торопливо отвели к лесной опушке и расставили под крепкими деревьями. Потом принесли веревку. Один из лучников, держа ее конец в руке, быстро вскарабкался на дерево, и не прошло и минуты, как пять человек были повешены. При этом ни с одной из сторон не было произнесено ни слова.

– А теперь, – воскликнул уродливый предводитель, – возвращайтесь на посты и, когда я буду вызывать вас в следующий раз, будьте проворнее.

– Милорд герцог, – сказал один из воинов, – умоляю вас, не гуляйте здесь в одиночку. Пусть рядом с вами будет хотя бы горстка воинов.

– Любезный, – сказал герцог, – я не стал бранить вас за медлительность, так что не перечьте мне. Я доверяю своей руке и своему оружию, хоть и ношу горб. Когда прозвучал сигнал, вы замешкались, зато теперь спешите давать советы. Пикой – последний, языком – первый. Пусть будет наоборот.

И жестом, не лишенным грозного благородства, он велел им оставить его.

Пехотинцы снова заняли свои места позади всадников, и весь отряд под прикрытием леса медленно разъехался в разных направлениях.

К этому времени небо уже начало светлеть, звезды стали медленно угасать. Первые проблески утра осветили лица двух молодых людей, которые снова встали лицом к лицу.

– Итак, – сказал герцог, – вы только что видели мою месть, которая, как и мой меч, беспощадна и быстра. Но, во имя всего христианского мира, я не хочу, чтобы вы считали меня неблагодарным. Вы отважно поспешили мне на помощь со славным мечом и пришлись мне по душе. Если вам не противно мое уродство, обнимите меня.

И с этими словами юный вождь раскрыл объятия.

Где-то в глубине души Дик уже чувствовал страх и ненависть к человеку, которого только что спас, но приглашение это было произнесено такими словами, что было бы не только невежливо, но и жестоко не принять его или даже просто замешкаться, поэтому он поспешил сделать то, о чем его просили.

– А теперь, милорд герцог, – сказал он, когда вновь обрел свободу. – Я не ошибаюсь? Вы – герцог Глостерский?

– Я – Ричард Глостерский, – ответил тот. – А вы? Как вас зовут?

Дик назвал ему свое имя и показал печатку лорда Фоксхэма, которую герцог немедленно узнал.

– Вы прибыли раньше назначенного времени, – сказал он. – Но стоит ли мне жаловаться? Вы похожи на меня: я тоже явился сюда за два часа до назначенной встречи. Но это первый поход моей армии. В этой кампании, мастер Шелтон, я либо стяжаю славу, либо опозорю свое имя. Вражеским войском руководят два старых опытных полководца – Райзингэм и Брэкли, давно известные своей силой. Но они зажаты с двух сторон, у них нет пути к отступлению, они окружены морем, заливом и рекой. Я думаю, юный Шелтон, главный удар будет нанесен здесь и мы можем ударить бесшумно и неожиданно.

– Я согласен с вами, – воодушевленно воскликнул Дик.

– Бумаги милорда Фоксхэма при вас? – осведомился герцог.

И Дик, объяснив, почему бумаг сейчас при нем не оказалось, набрался смелости и предложил поделиться своими собственными знаниями.

– И, с вашего позволения, милорд герцог, – добавил он, – если у вас достаточно людей, я бы нанес удар немедленно. Потому что рано утром ночные караулы снимаются, а днем они не расставляют ни караулов, ни патрулей, только несколько всадников объезжают пригороды. Поэтому именно сейчас, когда ночные караулы уже разоружились, а остальные только просыпаются, именно сейчас можно застать их врасплох.

– Сколько у них людей, по-вашему? – спросил герцог.

– Двух тысяч не наберется, – сообщил Дик.

– У меня в этих лесах семь сотен, – сказал герцог. – Еще семьсот на подходе из Кэттли. За ними идут еще четыре сотни, и у лорда Фоксхэма пятьсот воинов, но до них полдня пути. Лучше дождаться их или наступать?

– Милорд, – сказал Дик, – повесив этих пятерых несчастных, вы решили этот вопрос. Хоть это и были простые крестьяне, сейчас такие времена, что их хватятся и станут искать, поднимется тревога. Поэтому, милорд, по моему скромному разумению, если вы рассчитываете получить преимущество неожиданностью удара, наступление нужно начинать немедленно. Нельзя медлить ни минуты.

– Я тоже так думаю, – ответил Горбун. – Что ж, еще час – и быть нам иль на щите, иль со щитом. Отправить одного гонца в Холивуд с кольцом лорда Фоксэма, другого – по дороге, чтоб поторопил моих увальней… Эй, Шелтон, клянусь распятием, а это действительно может сработать!

Он снова поднес трубу к губам и протрубил.

На этот раз ему долго ждать не пришлось. Вмиг поляна перед лесом заполнилась конными воинами и пехотинцами. Ричард Глостер поднялся на ступени подле креста и стал раздавать приказы и рассылать гонцов, которые должны были собрать воедино все семь сотен воинов, скрытых в чаще леса. Не прошло и четверти часа, как все его приказы были выполнены, войско собралось и он занял место во главе. Армия двинулась на Шорби.

План герцога Глостера был прост. Он намеревался занять ту четверть Шорби, которая лежала по правую сторону от дороги, укрепиться там, чтобы продержаться до прихода подкрепления.

Если лорд Райзингэм решит отступать, Ричард последует за ним и тот окажется между двух огней. Если же он попытается удержать город, то сам себя загонит в ловушку, потому что к городу постепенно будут стягиваться все новые и новые силы.

Существовала лишь одна опасность, но очень серьезная. Глостерские семь сотен при первой же атаке могли быть отброшены и разбиты. Чтобы избежать этого, было совершенно необходимо подойти к городу настолько незаметно, насколько это было возможно. Поэтому пехотинцы снова уселись позади всадников, и Дику выпала особая честь сесть за спиной самого Глостера. Находясь под защитой деревьев, они медленно продвигались вперед, пока не дошли до края холма, под которым раскинулся город, где остановились, чтобы передохнуть и осмотреть позиции.

Окруженное желтоватым сиянием, солнце уже полностью взошло и теперь освещало морозным прозрачным светом Шорби – поле заснеженных крыш с красноватыми фронтонами, над которыми поднимались первые столбы утреннего дыма. Глостер обернулся к Дику.

– В этом несчастном городишке, – сказал он, – где люди сами себе готовят завтрак, либо вы заработаете себе рыцарские шпоры, а я добуду великую славу и начну жизнь, полную почестей, либо мы оба падем, и память о нас сотрется. Мы с вами оба Ричарды. Что ж, Ричард Шелтон, об этих Ричардах еще услышат. Мечи их будут звенеть о шлемы врагов, но имена их будут греметь еще громче.

Дик был потрясен подобной жаждой славы и страстностью, которая прозвучала в этих словах. Он ответил очень благоразумно и сдержанно, что со своей стороны обещает исполнить свой долг и не сомневается в победе, если все остальные поступят так же.

К этому времени лошади отдохнули, и, когда предводитель воздел меч и отпустил поводья, кони с грохотом галопом понесли двойной груз воинов вниз по склону и дальше через покрытое снегом поле, которое все еще отделяло их от Шорби.

Глава втораяБитва за Шорби

Все расстояние, которое нужно было преодолеть, не превышало четверти мили. Но едва они выдвинулись из-за скрывавших их деревьев, как заметили людей, с криками несущихся со всех ног через заснеженную долину в сторону города, и в считанные секунды великое волнение начало зарождаться и стремительно наполнять город. Конница герцога еще не преодолела и половины пути до ближайших домов, когда на церковной колокольне ударили в колокола.

Юный герцог заскрежетал зубами. Их заметили слишком рано, эти сигналы тревоги дадут врагу возможность подготовиться, и, если они не успеют с ходу пробиться в город, его небольшое войско быстро оттеснят на открытое место и уничтожат.

Однако в самом городе дела у ланкастерцев складывались далеко не так хорошо. Все было, как и говорил Дик. Ночные патрули уже разоружились и переоделись, дневные еще и не готовились выезжать. Остальные воины, квартировавшие по всему городу, еще не собрались, ни доспехи, ни оружие к битве подготовлены не были. В общем, во всем Шорби не насчиталось бы и пятидесяти полностью снаряженных воинов, готовых к встрече с врагом, и не больше пятидесяти лошадей, полностью подготовленных к бою.

Колокольный набат, призывы людей, бегавших по улицам, кричавших и барабанивших в двери, за невероятно короткое время донесли весть о приближении врага по меньшей мере до сорока из этой полусотни. Они в спешном порядке сели на лошадей и, поскольку тревожные сигналы раздавались отовсюду, понять что-либо было трудно, поскакали в разных направлениях.

Случилось так, что, когда Ричард Глостерский достиг первых домов Шорби, его встретила лишь горстка воинов с пиками, которых он смел, как ураган.

Когда они углубились в город на сто шагов, Дик Шелтон прикоснулся к руке герцога, и тот в ответ натянул поводья, поднес трубу к губам, протрубил сигнал и свернул с прямого въезда направо. Следовавший за ним отряд, как один человек, повторил его маневр и полным боевым галопом пронесся по боковой улице. Лишь последние двадцать всадников остановились и развернулись у поворота. В ту же секунду пехотинцы, которых они доставили, спрыгнули на землю, и часть их принялась натягивать луки, а остальные стали ломать двери и занимать здания с обеих сторон.

Удивленные неожиданным поворотом отряда герцога и устрашенные решительными действиями его арьергарда, несколько ланкастерцев после секундного совещания развернулись и поскакали в глубь города искать подкрепления.

Та часть города, которую по совету Дика занял Ричард Глостер, состояла из пяти небольших улочек бедных, малонаселенных домов, расположенных на небольшом возвышении, за которым начиналось поле.

На всех пяти улицах были расставлены надежные заслоны, таким образом, резерв мог занять центр, где оставался бы недосягаем для стрел и в то же время мог при необходимости посылать помощь в любом направлении.

Бедность в этой части города царила такая, что лишь несколько слуг ланкастерских лордов поселились на этих улицах, ни один из самих лордов здесь не жил. Обитатели здешних домов при появлении йоркцев, не сговариваясь, стали выбегать из домов и с воплями разбегаться кто куда.

В центре, где встречались пять дорог, стоял жалкий кабачок с вывеской, на которой изображалась шахматная доска; в нем Глостер и расположил свой штаб.

Дику он поручил охранять одну из улиц.

– Ступай, – сказал он. – Добудь свои золотые шпоры. Один Ричард за другого. Обещаю, если я поднимусь, ты поднимешься вместе со мной. Ступай, – добавил он и протянул руку.

Однако, как только Дик ушел, он повернулся к невысокому незаметному лучнику.

– Иди за ним, Даттон, да поживее. Если увидишь, что ему можно доверять, ты головой отвечаешь за его жизнь. Горе тебе, если вернешься без него! Если окажется, что он лазутчик, или ты усомнишься в его честности… Нож ему в спину.

Дик же тем временем поспешил занять свой пост. Улица, которую ему предстояло защищать, была очень узкой, но тесно застроенной. Верхние этажи зданий, выступая, нависали над мостовой. Впрочем, как бы ни была узка и темна эта улочка, выходила она на городской рынок, где, очевидно, должен был решиться исход битвы.

Рынок был полон охваченных паникой горожан, но ни одного вражеского воина Дик среди них не увидел, поэтому решил, что у него есть время укрепить свои позиции и приготовиться к защите.

Оба крайних угловых дома по улице были пустыми, с открытыми настежь дверями, как их оставили бежавшие жильцы. Дик поспешил вытащить из них мебель и соорудил посреди улицы завал, перегородивший въезд. Под его начало было определено сто человек. Большую часть он отправил в дома, откуда они, находясь в укрытии, могли пускать стрелы из окон, с остальными занял оборону на баррикаде.

В городе тем временем не прекращались шум и сумбур. Набат колоколов, зов труб, быстрое движение лошадей, крики командиров, истошные женские вопли – вся эта какофония оглушала. Но через какое-то время суматоха пошла на спад. Шеренги пехотинцев и отряды лучников стали собираться и выстраиваться в боевые порядки на рыночной площади.

Большая часть этих соединений носила красные и синие цвета, и в рыцаре, который, не слезая с лошади, командовал ими, Дик узнал сэра Дэниэла Брэкли.

Потом наступило долгое затишье, за которым последовали четыре почти одновременных сигнала труб, донесшиеся с четырех концов города. Пятый сигнал ответил им с рыночной площади, и в тот же миг отряды двинулись в атаку. Тучи стрел обрушились на баррикаду и застучали по стенам домов.

Атака началась после общего сигнала на все пять улиц. Глостера окружили со всех сторон, и Дик понял: для того чтобы удержать свой пост, ему нужно надеяться только на свою сотню.

Семь туч стрел опустилось на баррикаду. В самую гущу событий Дик вдруг почувствовал, что кто-то сзади прикоснулся к его руке, и увидел пажа, который протягивал ему плотную кожаную куртку, укрепленную железными пластинами.

– Это от лорда Глостера, – сказал паж. – Он заметил, сэр Ричард, что вы ушли без защиты.

Дик, сердце которого взыграло от такого внимания, встал и с помощью пажа надел защитное одеяние. Как только он это сделал, две стрелы ударили в защитную куртку, не причинив ему вреда. Третья стрела сразила пажа, и он упал замертво у его ног.

Тем временем неприятель приближался через площадь. Он подошел уже так близко, что Дик отдал приказ стрелять в ответ. И сразу же из-за баррикады и из окон домов вылетела смертоносная туча стрел. Но ланкастерцы будто того и ждали, вдруг все разом закричали и побежали к завалу. Их конные воины с закрытыми забралами по-прежнему держались позади.

Завязалась жестокая и кровавая рукопашная. Нападающие, орудуя мечами, пытались разобрать баррикаду, растащить ее по кусочкам. С другой стороны, наоборот, всеми силами старались удержать загромождение. Защитники, словно обезумев, яростно отстаивали свой нехитрый бастион. Несколько минут это перетягивание длилось под лязг железа, раздавались резкие вскрики, сраженный друг падал на поверженного врага. Но разрушать всегда легче, чем защищать, и, когда единственная нота фанфары заставила нападающих прекратить свое отчаянное занятие и отступить, большая часть баррикады оказалась растаскана и разбита, и все нагромождение уменьшилось наполовину, а то, что осталось, грозило рухнуть в любую секунду.

Когда пехотинцы ланкастерцев разбежались в стороны, всадники, все это время стоявшие на площади в два ряда, неожиданно перестроились в колонну, превратив свой арьергард в авангард, и со скоростью атакующей кобры длинной, закованной в сталь колонной устремилась на руины баррикады. Из первых двух всадников один упал вместе с лошадью и был растоптан своими товарищами, второй запрыгнул на руины бастиона и пронзил пикой одного из лучников. Почти в ту же секунду его вытащили из седла, а лошадь убили.

А после этого колонна всей своей мощью врезалась в баррикаду и разметала ее защитников. Пехотинцы карабкались по телам своих павших товарищей, гонимые вперед неистовой жаждой крови, оттеснили нарушенную линию защиты и с грохотом потока, прорвавшего плотину, устремились на улицу.

И все же битва еще не была окончена. В узком уличном проходе Дик и несколько уцелевших защитников, орудуя алебардами, как топорами, в считанные минуты воздвигли новый, еще более высокий и еще более надежный завал во всю ширину улицы, стащив на него тела павших воинов и выпотрошенных лошадей, бьющихся в предсмертных муках. Челюсти улицы сомкнулись.

Сбитые с толку этим новым препятствием, остатки кавалерии ринулись назад. При виде этого движения вдвое больше стрел посыпалось на них из окон. Их отход едва не превратился в бегство.

Почти в то же самое время те, кто пересек баррикаду и устремился дальше по улице, у двери «Шахматной доски» встретили на своем пути грозного Горбуна и всю мощь резерва йоркширцев. Устрашившись, они беспорядочно бросились обратно.

Дик и его люди на баррикаде развернулись, из домов вышли свежие воины. Навстречу бегущим полетел рой стрел, а сзади их настиг Глостер, и уже через полторы минуты на улице не осталось ни одного живого ланкастерца.

Лишь тогда Дик поднял над собой окровавленный меч и издал победный клич.

Глостер слез с коня и стал осматривать пост.

– Добейте лошадей, – сказал он. – Они мешают вам, Ричард Шелтон, – прибавил он, – я доволен вами. Преклоните колено.

В это время ланкастерцы вновь открыли стрельбу из луков, и в улицу густо полетели стрелы. Но герцог, не обращая на них ни малейшего внимания, торжественно поднял меч и посвятил Ричарда в рыцари.

– Теперь, сэр Ричард, – продолжил он, – если встретите лорда Райзингэма, тотчас шлите мне гонца. Пусть даже это будет ваш последний человек, я должен буду узнать об этом незамедлительно. Я лучше потеряю пост, чем упущу возможность поквитаться с ним. И запомните все, – прибавил он, повысив голос, – если граф Райзингэм падет не от моей руки, я буду считать эту победу поражением.

– Милорд герцог, – молвил тут один из его приближенных. – Ваша милость еще не устали подвергать свою жизнь опасности, когда в этом нет необходимости? Зачем нам здесь задерживаться?

– Кэтсби, – сказал герцог, – исход битвы решится здесь. В других местах идет просто бойня. Важнее всего победить здесь. Ну а насчет опасности… Если бы вы были уродливым горбуном, над которым дети смеются на улице, вы бы не так дорожили своим телом, а час победы стоил бы для вас больше, чем жизнь. Хобайт, едем на другие посты. Сэр Ричард остается здесь. Мой тезка будет держать эту улицу, даже стоя по колено в крови. Он не подведет. Но помните, сэр Ричард, до победы еще далеко. Самое страшное еще впереди. Будьте начеку.

Он сделал шаг к юному Шелтону, решительно посмотрел ему в глаза и, взяв его руку в свои, сжал ее так сильно, что из-под ногтей чуть не выступила кровь. Дик смутился под его взглядом. Это безумное возбуждение, эта отвага и эта жестокость, которые он прочитал в его глазах, вселили в него тревогу о будущем. Молодой герцог был отважным воином, и на поле брани на него можно было положиться. Но потом, когда битва закончится, когда настанут мирные дни, в кругу друзей этот разум, казалось, будет продолжать нести смерть.

Глава третьяБитва за Шорби (окончание)

Дик, оставшись вновь наедине со своими мыслями, осмотрелся. Обмен стрелами поутих. Враг со всех сторон отошел, и большая часть рыночной площади теперь пустовала. Снег в одних местах превратился в розовую кашу, в других покрылся пятнами крови. Повсюду лежали мертвые люди и лошади, ощетинившиеся стрелами.

Их сторона понесла жестокие потери. Вход в узкую улочку и остатки баррикады были завалены мертвыми и умирающими. Из ста человек, с которыми он начал битву, лишь семьдесят все еще могли держать в руках оружие.

Но время шло, и с минуты на минуту могло прибыть подкрепление. Ланкастерцы, потрясенные исходом своей отчаянной, но безуспешной атаки, явно не были готовы к встрече со свежими вражескими силами.

Солнечные часы на стене одного из угловых зданий в морозном зимнем свете солнца показывали десять часов.

Дик повернулся к сидевшему неподалеку от него воину, невысокому и неприметному лучнику, который перевязывал рану на руке.

– Славная была битва, – сказал он. – Верой клянусь, они больше сюда и носа не сунут.

– Сэр, – ответил маленький лучник, – своей победой вы принесли большую пользу Йоркам. Но еще больше пользы она принесла вам! Никому еще не удавалось за такой короткий срок добиться такого его расположения. Просто удивительно, что он доверил такой важный пост человеку, которого совсем не знает. Но берегите свою голову, сэр Ричард! Если вы будете побеждены… Да что там, если отступите хотя бы на полшага, вас ждет топор или веревка. Я честно скажу: меня к вам приставили для того, чтобы прикончить ударом в спину, если вы хотя бы дрогнете.

Дик посмотрел на неприметного человечка в изумлении.

– Тебя! – вскричал он. – В спину!

– Да, – сказал лучник. – Мне это не понравилось, поэтому я вам и признался. Что бы ни было, сэр Ричард, вам нужно удержать пост. О, наш Горбун – великий воин, но, какое бы ни было у него настроение, все должно быть только так, как он скажет. Если кто-то не выполнит его приказа или замешкается, того ждет смерть.

– Святые угодники! – изумился Ричард. – И люди идут за таким вождем?

– С радостью, – ответил лучник. – Потому что он не только строг в наказании, но и щедр в награде. И если он не щадит крови и пота других, то и сам стрелам не кланяется. В бою он всегда впереди, а спать ложится последним. Горбуна Дика Глостера ждет великое будущее!

После этого разговора бдительность и отвага юного рыцаря возросли вдвое. Он начал понимать, что неожиданная благосклонность герцога таила в себе и опасность. Он отошел от лучника и еще раз внимательно осмотрел площадь. Как и прежде, она была пуста.

– Не нравится мне эта тишина, – произнес он. – Наверняка они что-то готовят.

И точно в ответ на его замечание вражеская пехота вновь пошла на баррикаду, и в их сторону снова полетели стрелы. Однако в этой атаке не чувствовалось решимости. Воины как будто дожидались какого-то сигнала.

Дик с беспокойством осмотрелся в надежде разглядеть затаившуюся опасность. И правильно сделал, ибо в глубине улицы, примерно посередине, в одном из домов неожиданно открылась дверь, и здание изрыгнуло целый отряд ланкастерских лучников. Несколько секунд они выбегали через дверь и выпрыгивали из окон, потом поспешно выстроились в боевой порядок, натянули луки и стали с тыла осыпать стрелами отряд Дика.

В то же время туча стрел, летящих с площади, сделалась еще гуще.

Дик вывел всех своих людей из дома, призвал их к храбрости, и отряд стал отстреливаться от летящих с обеих сторон стрел.

Тем временем стали открываться дом за домом, улица наполнилась ланкастерцами и огласилась их победоносными криками. В конце концов в тылу Ричарда врагов оказалось почти столько же, сколько на передовой. Стало понятно, что пост ему не удержать. Хуже того, если бы даже это ему удалось, теперь в этом не было смысла, и вся армия йоркистов оказалась перед лицом полного и окончательного разгрома.

Главную опасность представляли люди, нападавшие с тыла, к ним и развернул свои силы Дик. Став во главе отряда, он пошел на передовой отряд неприятеля. Столь стремительной была его атака, что ланкастерцы дрогнули и даже стали прятаться в дома, из которых только что выскочили.

Тем временем те, кто наступал с площади, перебрались через баррикаду и ударили с другой стороны. Дику вновь пришлось разворачиваться и вытеснять врага со своих позиций. И на этот раз боевой дух его людей восторжествовал. Улицу они очистили одним победоносным броском, но сразу после этого из окон и дверей снова посыпались вражеские лучники и в третий раз нанесли им удар в тыл.

Войско йоркистов постепенно редело. Не раз Дик сам оказывался в гуще врага и вынужден был спасать свою жизнь мечом. Несколько раз он чувствовал горячую боль. А битва все продолжалась то с одной, то с другой стороны, без решительного исхода.

Неожиданно Дик услышал громкие звуки трубы, долетевшие откуда-то с городских окраин. К небу взлетел боевой клич йоркистов, его подхватило множество радостных голосов, и в то же время люди перед ним начали стремительно отступать по улице и дальше на площадь. Кто-то крикнул: «Бежим!» Трубы запели вразнобой, кто-то трубил атаку, кто-то отступление. Стало понятно, что по врагу был нанесен сильный удар и что ланкастерцы, по крайней мере на время, отброшены и смяты.

А потом, точно в театре, разыгралась последняя сцена битвы за Шорби. Неприятельское войско перед Ричардом развернулось, как собака, которой дали приказ возвращаться, и началось лихорадочное отступление. В ту же секунду на рыночную площадь, как ураган, вылетел отряд всадников и стал преследовать их. Ланкастерцы на ходу оборачивались и отбивались, йоркисты разили их пиками.

Неожиданно в самой гуще битвы Дик увидел Горбуна. Он уже в то время выказывал задатки того героизма и боевой доблести, которые годы спустя, в сражении при Босуорте, когда он уже запятнал себя преступлениями, едва не изменили ход истории и не решили судьбу английского престола. Уклоняясь от ударов, топча павших, он настолько умело управлял своим могучим конем, так искусно защищался и так щедро дарил смерть неприятелю, что оказался в гуще противника вдалеке от своих рыцарей. Пробивая себе дорогу кровавым мечом, он приближался к тому месту, где вокруг себя собрал самых доблестных воинов лорд Райзингэм. Еще мгновение, и они бы встретились: высокий, блистательный и знаменитый воин и уродливый, невзрачный и болезненный мальчишка.

И все же Шелтон ни на секунду не усомнился в исходе этого поединка. Когда битва на миг расступилась в следующий раз, он увидел, что фигура графа исчезла, но Горбун Дик, по-прежнему размахивая мечом, направляет своего коня в самую гущу боя.

Так, благодаря бесстрашию Шелтона, удержавшего вход в улицу во время первой атаки, и благодаря столь своевременному прибытию подкрепления из семисот человек, юноша, который впоследствии вошел в историю под проклятым именем Ричада III, одержал свою первую значительную победу.

Глава четвертаяРазгром Шорби

Когда в пределах досягаемости не осталось ни одного врага, Дик, печально посмотрев на остатки своего доблестного войска, принялся подсчитывать цену победы. Теперь, когда опасность миновала, Дик вдруг осознал, что сам он до того поломан, разбит и обессилен, на нем столько ран и кровоподтеков и, самое главное, бой настолько измотал и иссушил его, что он уже попросту не способен к новому напряжению.

И все же время для отдыха еще не настало. Город был взят приступом, и, хотя жителей его никак нельзя было обвинить в сопротивлении, было очевидно, что эти грубые воины будут не менее грубы и тогда, когда бой закончился, и что вскоре откроется еще одна, еще более страшная страница войны. Ричард Глостер не был тем вождем, который стал бы защищать мирное население от своих разъяренных солдат. Даже будь у него такое желание, неизвестно, оказалось бы это в его власти.

Поэтому Дику предстояло как можно скорее разыскать и защитить Джоанну. С мыслью об этом он всмотрелся в лица своих воинов. Трех или четырех из них, которые показались ему наиболее послушными и трезвыми, он отвел в сторону и, посулив им щедрую награду и особую рекомендацию герцогу, повел их через площадь, на которой уже не осталось всадников, к улицам на противоположной ее стороне.

Кое-где еще продолжались яростные стычки, в которых принимало участие от двух человек до дюжины, кое-где шли бои за отдельные дома и осажденные бросали на головы нападающих стулья и столы. Снег был усеян оружием и трупами. Но, кроме этих разрозненных боев, улицы были пустынны, и из домов, как стоявших открытыми, так и запертых и забаррикадированных, почти нигде не шел дым.

Дик, обходя стороной дерущихся, быстро повел своих спутников по направлению к аббатской церкви, но, когда он подошел к главной улице, крик ужаса сорвался с его уст. Великолепный дом сэра Дэниэла был захвачен. Остатки его разбитых в щепки дверей кое-как болтались на петлях. Люди вбегали в него с пустыми руками и тут же выбегали с добычей. На верхних этажах мародерам, как видно, все еще оказывалось сопротивление, потому что, когда Дик подходил к дому, одно из окон распахнулось и какого-то бедолагу в красно-синей ливрее, как он ни упирался и ни кричал, выбросили прямо на улицу.

Дику стало нехорошо от самых недобрых предчувствий. Он бросился бежать как одержимый, ворвался в дом и, не останавливаясь, взлетел вверх по лестнице на третий этаж в комнату, где они расстались с Джоанной. Теперь она представляла собой печальное зрелище: мебель перевернута, сундуки взломаны и раскрыты, рядом с камином лежал на полу сорванный гобелен, один угол которого тлел на угольях.

Дик машинально затоптал начинающийся пожар и задумался. Сэр Дэниэл, сэр Оливер, Джоанна – все они покинули дом, но кто мог сказать, удалось ли им уйти или их убили по дороге?

Он схватил случайно проходившего мимо лучника за рукав.

– Парень, – сказал он, – ты был здесь, когда дом взяли?

– Отпусти, – закричал лучник. – Черт, отпусти, а не то ударю.

– Молчать, – гаркнул Ричард. – Смотри, я ведь тоже могу ударить. Стой на месте и говори.

Но тот, разгоряченный вином и битвой, ударил Дика одной рукой в плечо, а другой схватил за плащ и сорвал его. Тут молодой командир не выдержал, и весь его гнев вырвался наружу. Он схватил человека в свои стальные объятия и, как ребенка, прижал к закованной в броню груди. Потом поставил перед собой и приказал отвечать, если ему дорога жизнь.

– Пощадите! – взмолился лучник. – Если б я знал, какой вы сердитый, стал бы я так отвечать? Да, я был здесь.

– Сэра Дэниэла знаешь? – продолжил Дик.

– Прекрасно знаю, – последовал ответ.

– Он был здесь, в доме?

– Да, сэр, был, – ответил лучник. – Когда мы входили во двор через калитку, он скакал по саду.

– Один?

– С ним был отряд пикинеров, – ответил лучник.

– Пикинеров! Значит, женщин с ним не было? – спросил Шелтон.

– Честное слово, не видел, – сказал лучник. – Но в доме женщин не было, если вы их ищете.

– Благодарю тебя, – сказал Дик. – Держи за беспокойство. – Но, порывшись у себя в сумке, Дик ничего не нашел. – Завтра разыщешь меня, – сказал он. – Ричард Шел… Сэр Ричард Шелтон, – поправил он себя. – Я хорошо тебя вознагражу.

Тут ему пришла идея. Дик бросился во двор, во весь дух помчался через сад и выбежал к церкви. Огромная дверь ее была открыта. Внутри церковь была забита горожанами и их пожитками. У алтаря священники в полном облачении молили Бога о спасении. Когда Дик вошел, под сводчатой крышей раздалось пение хора.

Он быстро прошел через толпу беженцев и направился к двери, ведущей на колокольню, но тут дорогу ему преградил высокий священник.

– Куда ты направляешься, сын мой? – строго спросил он.

– Отец мой, – ответил Дик, – меня послали сюда с заданием. Не останавливайте меня. Я здесь по приказанию лорда Глостера.

– Лорда Глостера? – повторил священник. – Неужели битва закончилась так неудачно?

– Битва уже почти закончилась. Ланкастерцы разбиты, и милорд Райзингэм (упокой Господи его душу!) пал на поле брани. Теперь, с вашего позволения, я займусь своим делом. – И, отстранив священника, которого, похоже, ошеломили новости, Дик открыл дверь, погромыхал наверх, перескакивая через четыре ступеньки, и остановился, только когда оказался на маленькой площадке на самом верху.

С колокольни предстал перед ним, как на ладони, не только весь Шорби. Он увидел и все его окрестности, и море, и сушу. Близился полдень, морозный воздух был чист, сверкал снег. Посмотрев по сторонам, Дик смог оценить последствия битвы. С улиц до него доносился неясный, глухой гул, кое-где еще слышался звон металла о металл. В гавани не осталось ни корабля, ни даже шлюпки. Но море было усеяно парусами и гребными лодками, забитыми беженцами. То же было и на суше. Поверхность заснеженных полей пересекали цепочки всадников; одни срезали дорогу и ехали к лесу, другие, явно йоркисты, останавливали их и гнали обратно в город. По всему открытому пространству в огромном количестве лежали трупы людей и лошадей, отчетливо различимых на фоне белого снега.

Дополняли картину пехотинцы, которые, не найдя места на кораблях, продолжали отстреливаться с границ порта или из пивных. В той части города тоже не обошлось без пожаров, и дым от нескольких домов поднимался высоко в холодное небо, откуда уносило большими клубами в море.

Особое внимание юного наблюдателя на колокольне привлекла одна группа всадников, уже приблизившаяся к Холивудскому лесу. Их было довольно много. Ни в одном другом месте не было такого крупного отряда ланкастерцев. На снегу они оставили хорошо заметный след, по которому Дик сумел проследить шаг за шагом их передвижение с того места, где они вышли из города.

Пока Дик наблюдал за ними, отряд беспрепятственно добрался до опушки оголенного леса и немного свернул в сторону. Солнце на какой-то миг озарило их.

– Красно-синие! – воскликнул Дик. – Клянусь, красный и синий!

В следующий миг он уже спускался по лестнице. Теперь предстояло разыскать герцога Глостера – он был единственным, кто в этом всеобщем беспорядке мог дать ему в сопровождение нужное количество воинов. Военные действия в городе уже практически прекратились. Бегая по улицам в поисках командира, Дик то и дело наталкивался на воинов-победителей, которые гнулись под грузом награбленного или горланили пьяные песни. Ни один из них не имел представления о том, где находится их командир. Лишь случайность помогла Дику наконец разыскать его. Герцог сидел на коне и руководил операцией по освобождению порта от лучников.

– Сэр Ричард Шелтон, рад видеть вас, – сказал он. – Я обязан вам одной мелочью, которую ценю меньше всего, своей жизнью, и тем, за что никогда не смогу расплатиться с вами, – этой победой! Кэтсби, если бы у меня был десяток таких командиров, как сэр Ричард, я бы пошел на Лондон. Чем же мне отблагодарить вас, сэр?

– У меня готов ответ, милорд, – сказал Дик. – И я готов дать его прямо сейчас. Из города сбежал один человек, с которым у меня давние счеты. Он забрал с собой ту, которую я люблю и которой служу. Дайте мне пятьдесят пикинеров, чтобы я мог догнать его, и ваша милость может считать себя полностью освобожденным от каких-либо обязательств передо мной.

– Назовите имя этого человека, – велел герцог.

– Сэр Дэниэл Брэкли, – произнес Ричард.

– Отправляйтесь за этим предателем! – вскричал Глостер. – И это не вознаграждение, сэр Ричард. Это новое поручение. И если вы привезете мне его голову, я буду снова перед вами в долгу. Кэтсби, дай ему всадников. Вы же сэр, подумайте тем временем, какое удовольствие, какую честь или выгоду могу я доставить вам.

Как раз в эту секунду йоркистские стрелки захватили один из прибрежных кабачков, окружив его с трех сторон, и стали выводить оттуда плененных защитников. Горбун Дик, ликуя, подъехал к ним чуть ближе и потребовал показать ему пленных.

Их было четверо: двое людей милорда Шорби, один человек – лорда Райзингэма и еще один (для Дика он был наиболее важным) – высокий и нескладный седоватый старый моряк. Он был полупьян, и у ног его, поскуливая и подпрыгивая, вилась собака.

Молодой герцог окинул их суровым взглядом.

– Повесить их, – только и сказал он.

И отвернулся, чтобы наблюдать за ходом битвы.

– Милорд, – произнес Дик. – Если позволите, я нашел вознаграждение для себя. Я прошу у вас жизнь и свободу этого старого моряка!

Глостер развернулся и обжег его взглядом.

– Сэр Ричард, – сказал он, – я воюю не павлиньими перьями, а стальными стрелами. Врагов я убиваю, без исключений и без пощады. Или вы думаете, что в Английском королевстве, которое сейчас разрывается на части, ни у одного из моих людей нет на вражеской стороне брата или друга? Если бы я начал раздавать помилования, я мог бы вложить меч в ножны.

– Возможно, это так, милорд, и все же, рискуя навлечь на себя ваше нерасположение, я возьму на себя дерзость напомнить вам об обещании, которое вы дали мне, – ответил Дик.

Ричард Глостер побагровел.

– Запомните хорошенько, – стальным голосом бросил он. – Я не люблю жалость и еще больше не люблю торговцев жалостью. Сегодня вы положили начало хорошей карьере. Если вы сейчас начнете настаивать на том, чтобы я сдержал слово, я уступлю. Но, клянусь Славой Небесной, на этом мое расположение к вам закончится.

– Пусть будет хуже мне, – сказал Дик.

– Дайте ему его моряка, – сказал герцог и, развернув коня, повернулся к юному Шелтону спиной.

Дик не почувствовал ни радости, ни сожаления. Он уже достаточно много знал о молодом герцоге, чтобы возлагать большие надежды на его благосклонность, которая была слишком скороспелой, чтобы внушать доверие. Боялся он лишь одного: мстительный вождь может отменить свое решение выделить ему всадников. Но тут он был несправедлив ни к чести Глостера (какова бы она ни была), ни, что самое главное, к твердости его слова. Если однажды он посчитал, что Дика можно отправить в погоню за сэром Дэниэлом, мнения своего он бы менять не стал. И вскоре герцог доказал это, когда приказал Кэтсби поторопиться, потому что рыцарь ждет.

Пока же Дик повернулся к старому моряку. Приговор и последовавшее помилование, похоже, оставили того совершенно равнодушным.

– Арбластер, – сказал Дик, – я плохо поступил с вами, но сейчас, клянусь распятием, искупил свою вину.

Но старый шкипер только молча посмотрел на него.

– Ну же, – продолжил Дик, – жизнь есть жизнь, старый ворчун, и она больше, чем корабли или вино. Скажи, что простил меня, потому что, может, для тебя твоя жизнь ничего не значит, но я ради нее пожертвовал своим будущим благополучием. Ну же, не упрямься. Я дорого заплатил.

– Если бы у меня был мой корабль, – сказал Арбластер, – я бы вышел в море и спасся. Я и мой матрос Том. Но ты отнял его у меня, приятель. И теперь я нищий… А мой матрос Том – какой-то негодяй застрелил его. «Чтоб тебя!» – только и сказал он, и никогда уж больше ничего не скажет. «Чтоб тебя!» – были его последние слова, и бедная душа его отошла. Никогда мне уже не выйти в море с моим Томом.

Сильнейшее чувство жалости, жалости и раскаяния захлестнуло Дика. Он хотел взять шкипера за руку, но шкипер уклонился от его прикосновения.

– Нет, – промолвил он. – Не надо. Ты меня погубил и будь доволен этим.

Слова, которые хотел произнести Ричард, так и не были высказаны. Сердце его сжалось, а на глазах выступили слезы, когда он проводил взглядом несчастного старика, раздавленного горем и вином, который побрел прочь по снегу, понуро опустив голову, и его собаку, которая, поскуливая, пошла рядом с ним. И в тот миг он впервые начал понимать, какой отчаянной игрой является наша жизнь и что сделанное один раз нельзя ни исправить, ни отменить никакой властью.

Однако у него не было времени предаваться бесполезному раскаянию.

Кэтсби прискакал вместе со всадниками и, подъехав к Дику, выпрыгнул из седла.

– Сегодня утром, – сказал он, передавая Дику поводья, – я, признаться, позавидовал вашему успеху. Но он оказался недолгим. А теперь, сэр Ричард, я с добрым сердцем отдаю вам своего коня.

– Могу ли я спросить вас, – сказал Дик, – чем была вызвана его благосклонность ко мне?

– Вашим именем, – пояснил Кэтсби. – Милорд верит в приметы. Если бы меня звали Ричард, я бы уже давно был графом.

– Что ж, благодарю вас, – сказал Дик. – И поскольку вряд ли уже когда-либо я обрету все эти милости, я скажу: прощайте. Я не стану объяснять, что мне было неприятно думать о славе и богатстве, но и притворяться, что я страшно жалею о том, что это не сбудется, тоже не стану. Власть, богатство – все это славные штуки, спору нет, но я шепну вам на ухо: этот ваш герцог – страшный человек.

Кэтсби рассмеялся.

– Нет, – сказал он. – Тот, кто едет за Горбуном Диком, может далеко уехать. Ну да хранит Бог нас всех от зла! Торопитесь!

Дик сел на коня, выехал перед своими людьми и, отдав указания, отправился в путь.

Он скакал через город по тому пути, который, как ему казалось, мог избрать сэр Дэниэл, и зорко посматривал по сторонам в поисках возможных доказательств того, что не ошибся.

Улицы были переполнены убитыми и ранеными, чья судьба в такой мороз была достойна еще большей жалости. Шайки победителей бродили из дома в дом, грабили и убивали, а выходя на улицу, орали песни.

Где бы Шелтон ни проезжал, со всех сторон до него доносились звуки насилия и произвола: то он слышал удары молота в забаррикадированную дверь, то горестные вопли женщин.

Сердце Дика только что пробудилось. Он впервые увидел жестокие последствия своих собственных поступков, и мысль о том общем горе, которое сейчас переполняло Шорби, наполнила его отчаянием.

Наконец он выехал на окраину города и, как и ожидал, увидел перед собой хорошо утоптанный широкий след на снегу, который заметил с церковной колокольни. Отсюда он поехал быстрее. Тем не менее он не переставал вглядываться в трупы людей и лошадей, лежавших в снегу вдоль тропы. На многих убитых были цвета сэра Дэниэла, и он даже узнавал некоторых из тех, кто лежал лицом вверх.

Примерно на полпути между городом и лесом те, кого он преследовал, были явно обстреляны лучниками, потому что здесь трупы лежали близко друг другу и в теле каждого торчала стрела. Неожиданно среди нагромождения тел он заметил одного очень молодого паренька, лицо которого ему показалось отдаленно знакомым.

Он скомандовал остановиться, слез с коня и приподнял голову молодого человека. Капюшон его соскользнул, и из-под него хлынула волна длинных каштановых волос. В тот же миг его глаза открылись.

– А! Укротитель львов! – произнес слабый голос. – Она там… Едет… Скачи за ней… Скачи быстрее!

И юная леди снова потеряла сознание.

У одного из людей Дика с собой была фляга с каким-то очень крепким вином. С его помощью Дику удалось вернуть девушку из забытья. После этого он посадил подругу Джоанны к себе на седло, и они поскакали дальше.

– Зачем вы подобрали меня? – произнесла девушка. – Только скорость потеряли.

– Нет, госпожа Райзингэм, – ответил Дик. – В Шорби сейчас слишком много крови, пьяных солдат и насилия. Здесь вы в безопасности. Довольствуйтесь этим.

– Я не хочу быть обязанной никому из вашей партии! – воскликнула она. – Спустите меня на землю.

– Сударыня, вы не понимаете, о чем просите, – возразил Дик. – Вы ранены.

– Нет, это убили мою лошадь.

– Это не имеет никакого значения, – ответил Дик. – Посмотрите, вокруг сплошной снег. Вы в окружении врагов. Хотите вы того или нет, я повезу вас с собой. И я рад, что так получилось, потому что так я заплачу часть моего долга.

Какое-то время она молчала. Потом неожиданно произнесла:

– А мой дядя?

– Милорд Райзингэм? – переспросил Дик. – Я бы и хотел вас обрадовать хорошими вестями, сударыня, но у меня таких лет. Я лишь раз видел его в битве. Давайте надеяться на лучшее.

Глава пятаяНочь в лесу. Алисия Райзингэм

Сомнений почти не было: сэр Дэниэл направлялся в замок Мот. Но глубокий снег, поздний час и необходимость обходить стороной большие дороги – все это говорило о том, что до утра ему туда не попасть.

Перед Диком встал выбор: либо продолжать погоню по следу рыцаря и, если получится, напасть на его лагерь уже этой ночью, либо поехать своей дорогой и встретить сэра Дэниэла до того, как тот попадет в замок.

Оба варианта имели серьезные недостатки, и Дик, которому не хотелось, чтобы Джоанна присутствовала при схватке, был все еще в раздумьях, когда они подъехали к лесу.

В этом месте сэр Дэниэл немного свернул налево и нырнул в рощу старых дубов с толстыми стволами. Там его отряд выстроился в цепочку, поэтому след на снегу стал намного глубже. Его было прекрасно видно среди лысых деревьев, он шел прямо и прямо, под узловатыми безлистыми ветвями. Здесь не было слышно ни человека, ни животного. Даже птицы сюда не залетали. А над снежным полем среди переплетения теней просматривалось желтое зимнее солнце.

– Как считаешь, – спросил Дик у одного из своих спутников, – что лучше: ехать по следу или наперерез до Танстолла?

– Сэр Ричард, – ответил воин, – я бы ехал по следу, пока они не разъедутся.

– Да, ты прав, – сказал Дик. – Но мы-то выехали без подготовки. Здесь нет домов, так что ни еды, ни крыши над головой мы не найдем и к утру нам обеспечены отмороженные пальцы и пустые животы. Что скажете, братцы, согласны вы потерпеть немного ради успеха затеи или сворачиваем в Холивуд и поужинаем там за счет святой церкви? Вопрос непростой, и я никого на веревке не потащу. Но если вы доверите мне решать, я выберу первый вариант.

Воины в один голос ответили, что пойдут за сэром Ричардом.

И Дик, пришпорив коня, поехал прямо.

Снег в колее был очень плотно утоптан, что давало преследователям большое преимущество. Они мчались вперед крупной рысью, и перестук двух сотен копыт по снежной мостовой, бряцание оружия и храп лошадей наполняли довольно воинственным шумом молчаливый лес.

Через некоторое время широкая колея, оставленная преследуемыми, вывела на большую наезженную дорогу из Холивуда. Там на какое-то время след пропал из виду, а когда через какое-то расстояние он снова показался на другой стороне, Дик удивился, заметив, что колея сделалась несколько ýже и не такой глубокой. Это означало, что отряд сэра Дэниэла разделился.

Рискуя сделать неправильный выбор, поскольку шансы были одинаковы, Дик продолжил ехать по прямому следу. Проехав по нему примерно час, он оказался в самой гуще леса. И тут след неожиданно разделился на две дюжины разных следов, которые распустившимся цветком расходились в разных направлениях.

В отчаянии Дик натянул поводья. Короткий зимний день подходил к концу, тусклое красно-оранжевое солнце плавало за голыми ветвями деревьев почти над самой землей, тени стелились по снегу чуть ли не на милю, мороз жестоко впивался в кончики пальцев, а дыхание вместе с паром лошадей облаком поднималось вверх.

– Что ж, они перехитрили нас, – признался Дик. – Придется, значит, все-таки ехать в Холивуд, все равно к нему все еще ближе, чем к Танстоллу… По крайней мере, если судить по солнцу.

Итак, они свернули налево, повернувшись спинами к красному солнечному щиту, и направились к аббатству. Но передвигаться было не так легко, как прежде, ибо теперь им приходилось самим прокладывать дорогу. Они шли по глубокому снегу, то и дело утопая в сугробах, и часто останавливались, чтобы обсудить направление. Постепенно солнце скрылось окончательно, зарево над западом угасло, и вскоре они уже брели в полной темноте под морозными звездами.

Каждый неверный шаг в полнейшей темноте мог привести к тому, что они собьются с выбранного направления, поэтому оставалось одно – остановиться, разбить лагерь и ждать появления луны.

Они расставили часовых, очистили от снега небольшую площадку, и вскоре посередине, после нескольких неудачных попыток, загорелся славный костер. Воины уселись вокруг костра и стали делиться провизией. Пошла по кругу и фляга с вином. Дик, отобрав лучшие куски из грубого и скудного воинского харча, принес их племяннице лорда Райзингэма, которая сидела одна в стороне от солдат, прислонившись к дереву.

Укутавшись в попону, она смотрела прямо перед собой на освещенную огнем площадку. Когда Дик предложил ей еду, она вздрогнула, точно пробудившись ото сна, и молча отвернулась.

– Сударыня, – сказал Дик, – умоляю вас, не будьте со мной столь жестоки. Я не знаю, чем обидел вас. Да, я увез вас, но только лишь ради вашего блага. Если я заставляю вас ночевать в лесу, то поверьте, только из-за того, что в основе моей спешки лежит спасение той, которая так же, как и вы, хрупка и тоже страдает от неприятного ей общества. Сударыня, по крайней мере, пожалейте себя. Поешьте, хотя бы не из-за голода, а чтобы набраться сил.

– Я не приму ничего из рук убийцы моего родственника, – ответила она.

– Сударыня! – воскликнул Дик. – Я клянусь распятием, что пальцем его не трогал!

– Поклянитесь, что он еще жив, – потребовала она.

– Я не собираюсь выкручиваться, – ответил Дик. – Сострадание заставляет меня огорчить вас. Я считаю, что он мертв.

– И вы предлагаете мне еду! – вскричала она. – И вас еще называют «сэр»! Вы заслужили свои рыцарские шпоры убийством моего дяди. Если бы я не была дурой и предательницей и не спасла вас в доме вашего врага, вы бы сами умерли, а он… он, который стоил десяти таких, как вы, был бы сейчас жив.

– Я, как и ваш родственник, все делаю в интересах своей партии, – ответил Дик. – Если бы он был еще жив, – как бы я хотел, чтобы это было так, клянусь Небом! – он убедил бы вас не винить меня.

– Сэр Дэниэл сказал мне, – ответила она, – что заметил вас на баррикаде. Благодаря вам их партия победила. Это вы одержали победу в битве, и, значит, вы виновны в смерти моего доброго лорда Райзингэма не меньше, чем если бы задушили его своими собственными руками! И вы хотите, чтобы я разделила с вами еду… когда на ваших руках еще не остыла кровь? Но сэр Дэниэл поклялся, что убьет вас. Он отомстит за меня!

Несчастный Дик погрузился в мрачные раздумья. Ему снова вспомнился старик Арбластер, и он громко застонал.

– Неужели вы действительно считаете меня виновным? – произнес он. – Вы, которая защищала меня… Вы, подруга Джоанны!

– Каким образом вы оказались на той баррикаде? – с упреком спросила она. – Вы не стоите ни за одну партию… Вы всего лишь мальчишка… Всего только тело, руки и ноги, не управляемые разумом. Зачем вы сражались? Может, вам нравится насилие?

– Не знаю, – воскликнул Дик. – Но в Английском королевстве заведено так, что если джентльмен не сражается за одну сторону, значит, он должен сражаться за другую. Он не может быть сам по себе и стоять в стороне. Это неестественно.

– Те, кто не имеют своих убеждений, не должны обнажать меч, – ответила юная леди. – Если вы убиваете ни за что, чем вы отличаетесь от мясника? Война благородна, если имеет причину, вы же обесчестили ее.

– Сударыня, – промолвил несчастный Дик. – Я признаю, что в чем-то ошибался. Я слишком поторопился. В моем возрасте, может быть, еще рано жить такой жизнью. Я уже украл корабль (но, клянусь, был убежден, что поступаю так во имя добра), и это стало причиной гибели множества невинных людей и сделало несчастным бедного старика, чей горестный лик до сих пор режет мое сердце и душу. Еще только сегодня утром я решил добиваться победы и славы только для того, чтобы жениться. И я стал причиной гибели вашего дорогого родственника, который был добр ко мне. Что еще? Я не знаю. Потому что – увы! – помогая посадить на трон Йорка, я могу поступать неправильно, ибо это может обернуться злом для Англии. О, сударыня, я вижу, в чем мой грех. Я не создан для этой жизни. Я попытаюсь избежать еще большего зла. Когда все это закончится, я уйду в монастырь. Я отрекусь от Джоанны и от военного дела! Я уйду в монахи и буду молиться за вашего доброго дядю до конца своих дней.

В этот миг наивысшего унижения и покаяния Дику вдруг показалось, что юная леди рассмеялась.

Подняв голову, в свете костра он увидел, что она смотрит на него с каким-то непонятным, но не лишенным доброты выражением.

– Сударыня! – воскликнул он, думая, что смех девушки ему почудился, но ее переменившийся взгляд позволил ему надеяться, что он тронул ее сердце. – Сударыня, это удовлетворит вас? Я откажусь от всего, чтобы исправить свои ошибки. Я своими молитвами открою лорду Райзингэму ворота в рай. Что же за день, когда я заслужил рыцарские шпоры и считал себя самым счастливым человеком в мире!

– О мальчик, – промолвила она. – Добрый мальчик!

А потом, к неимоверному удивлению Дика, она очень нежно вытерла слезы на его щеках и вдруг, точно поддавшись какому-то порыву, обвила обеими руками его шею, притянула его к себе и поцеловала.

– Но погодите, – весело сказала она, – ведь вы же командир. Вы должны есть. Отчего вы ничего не едите?

– Дорогая госпожа Райзингэм, – ответил Дик. – Я сначала хотел накормить мою пленницу, но, сказать по правде, раскаяние мешает мне смотреть на пищу. Отныне мне больше подобает поститься и молиться.

– Зовите меня Алисией, – сказала она. – Мы ведь старые друзья! А теперь давайте поедим вместе, разделим пополам каждый кусочек. И если вы не будете есть, то и я не стану, но если вы съедите много, то и я наемся, как пахарь.

Не мешкая более ни секунды, она принялась за принесенную Диком снедь, и сам Дик, у которого был прекрасный аппетит, присоединился к ней сначала с неохотой, а потом, постепенно войдя во вкус, с усердием и большим удовольствием, пока наконец, даже позабыв о той, которая служила ему примером, не восстановил все силы, потраченные за день, полный трудов и волнений.

– Укротитель львов, – со смехом произнесла она, – разве вам не нравятся девицы в мужском облачении?

Луна поднялась. И теперь они лишь дожидались, пока отдохнут усталые лошади. В лунном свете все еще кающийся, но уже сытый Ричард заметил, что Алисия смотрит на него с некоторым кокетством.

– Сударыня… – твердым тоном произнес он, немного удивленный неожиданной переменой в ее настроении.

– Нет-нет, – прервала она его. – Не отпирайтесь. Джоанна рассказала мне. Но посмотрите на меня, сэр укротитель львов. Я некрасивая?

Ее глаза лукаво загорелись.

– Ну, вы не очень вышли ростом… – неуверенно произнес Дик.

И она снова прервала его, на этот раз звонким смехом, который окончательно сбил его с толку и озадачил.

– Не вышла ростом! – продолжая смеяться, сказала она. – Ну нет, будьте откровенны так же, как храбры. Да я настоящая карлица! Ну, или почти. И все-таки… несмотря на это… я хоть чуточку красивая? Хоть чуть-чуть?

– Сударыня, вы настоящая красавица, – произнес совсем стушевавшийся рыцарь, отчаянно пытаясь скрыть свою робость.

– И любой мужчина может захотеть жениться на мне?

– О сударыня, любой мужчина был бы счастлив иметь такую супругу, как вы! – согласился он.

– Зовите меня Алисией, – снова сказала она.

– Алисия, – повторил сэр Ричард.

– Что ж, хорошо, укротитель львов, – продолжила она. – Поскольку вы убили моего дядю и оставили меня без дома, честь должна велеть вам возместить это, не так ли?

– Совершенно верно, сударыня, – сказал Дик. – Хотя я все же продолжаю считать, что на моей совести лишь часть вины в смерти этого благородного рыцаря.

– Вы увиливаете! – воскликнула она.

– Нет, сударыня. Я уже говорил: если вы желаете, я даже готов стать монахом.

– Тогда по чести вы принадлежите мне, – заключила она.

– По чести, сударыня, я думаю… – начал молодой человек.

– Перестаньте! – не дала ему договорить она. – У вас все сплошные отговорки. По чести вы принадлежите мне, пока не отплатите зло, верно?

– По чести да, – согласился Дик.

– Так слушайте, – продолжила она. – Я думаю, из вас вышел бы плохой монах. И поскольку я вольна располагать вами по своему усмотрению, я желаю, чтобы вы стали моим супругом. Нет, ничего не говорите! – воскликнула она. – Слова вам не помогут. Ведь подумайте, насколько это справедливо. Вы лишили меня дома, значит, должны дать мне другой дом. А что до Джоанны, поверьте мне, она будет только рада этой перемене, поскольку, в конце концов, раз мы с ней близкие подруги, какая разница, на ком из нас вы женитесь? Никакой!

– Сударыня, – промолвил Дик. – Только прикажите, и я уйду в монастырь. Но жениться ни на ком другом в этом мире, кроме Джоанны Сэдли, меня не заставит ни мужская сила, ни желание угодить даме. Простите, если я свои простые мысли высказываю слишком простым языком, но, когда девушка смела, бедному мужчине приходится быть еще смелее.

– Дик, – сказала она, – милый мальчик. Вы должны подойти и поцеловать меня за эти слова. Нет, не бойтесь, целуя меня, вы будете целовать Джоанну. Когда мы с ней встретимся, я передам ей ваш поцелуй и скажу, что выманила его у вас. Что же касается того, чего вы лишили меня… В той великой битве не вы один участвовали, и, даже если Йорк окажется на троне, не вы посадите его туда. Но у вас доброе, милое, честное сердце, Дик. И если я когда-нибудь смогла бы в чем-то позавидовать Джоанне, я позавидовала бы вашей любви к ней.

Глава шестаяВ лесу. Дик и Джоанна (окончание)

К этому времени лошади уже покончили со скудным запасом корма и отдохнули. По команде Дика костер забросали снегом, и, когда его люди устало уселись в седла, он, вспомнив, хоть и несколько поздно, о предосторожностях, которые следует соблюдать в лесу, выбрал дуб повыше и ловко вскарабкался на верхнюю ветку. Оттуда ему открылся широкий вид на залитый луной и заснеженный лес. На юго-западе на фоне горизонта темнел покрытый вереском холм, на котором они с Джоанной пережили жуткую встречу с «прокаженным». И на нем внимание Дика привлекло какое-то яркое красноватое пятнышко, размером с игольное ушко.

Он посетовал на свою непредусмотрительность. Если это действительно то, что кажется, – костер в лагере сэра Дэниэла, ему давно уже следовало было заметить его и отправиться к нему. Но еще хуже то, что им ни в коем случае нельзя выдавать свое присутствие, разжигая свой костер. Нет, он больше не станет тратить драгоценное время. Напрямую до холма было мили две, но путь этот проходил через очень глубокие, обрывистые лощины, непроходимые для всадников. Поэтому, чтобы не терять скорости, Дику показалось разумным оставить лошадей и отправиться туда пешком.

Десять человек они оставили охранять лошадей и, договорившись об условных сигналах, с помощью которых при необходимости можно будет общаться, выступили. Дик возглавил отряд, Алисия Райзингэм мужественно держалась рядом.

Воины сняли с себя тяжелые доспехи и оставили пики. Теперь они весело вышагивали по замерзшему снегу под бодрящим сиянием луны. Молча и не нарушая строя, они спустились в овраг, на дне которого через снег и лед с трудом пробивался ручеек. На другой стороне, откуда до того места, где Дик увидел мерцание костра, оставалось около полумили, решено было остановиться, чтобы передохнуть перед атакой.

В лесной глуши любой, даже самый тихий звук был слышен очень далеко, и Алисия, обладавшая прекрасным слухом, предостерегающе поднесла палец к губам и внимательно прислушалась. Все последовали ее примеру, но, кроме шума задыхающегося ручья в соседней лощине и отдаленного лая лисицы, пробегавшей по лесу в нескольких милях от них, никто ничего не услышал.

– Но я точно слышала лязг оружия, – прошептала Алисия.

– Сударыня, – сказал Дик, который этой маленькой девушки боялся больше, чем десяти рослых воинов, – я не хочу сказать, что вы ошиблись, но звук этот вполне мог прийти из нашего или из их лагеря.

– Нет, звук донесся с запада, – заявила она.

– Пусть это будет что угодно, – сказал Дик. – Как Небо решит, так и будет. Но нам нельзя терять время. Поспешим. Встаем, ребята, хватит отдыхать!

И они продолжили путь. На снегу встречалось все больше и больше следов копыт, и стало понятно, что они приближаются к лагерю крупного отряда всадников. Наконец они увидели красноватый снизу дым, поднимающийся в ночное небо из деревьев в окружении ярких мятущихся искр.

Здесь по сигналу Дика его люди начали беззвучно расходиться, чтобы окружить со всех сторон лагерь противников. Сам он, укрыв Алисию за стволом, стал подкрадываться прямо к костру.

Наконец между стволами деревьев он увидел вражеский стан. Языки неистового пламени большого костра, сооруженного на покрытом вереском и окруженном с трех сторон чащей земляном холме, с ревом поднимались вверх. Вокруг костра сидело около дюжины тепло одетых людей, однако, несмотря на то что снег по соседству с лагерем был весь истоптан подкованными копытами, как будто здесь стоял целый полк кавалерии, самих лошадей Дик так и не заметил. У него появилось страшное подозрение, что его перехитрили. В то же время в высоком человеке в стальном шлеме, гревшем руки у огня, он узнал своего старого друга и все еще доброго врага Беннета Хэтча. А в двух других, сидевших чуть дальше, он, хоть они и были в мужском облачении, узнал Джоанну Сэдли и супругу сэра Дэниэла.

«Что ж, – подумал он, – пусть даже я потеряю лошадей, зато я получу свою Джоанну. Так на что же мне жаловаться?»

И тут с противоположной стороны лагеря послышался тихий свист, означавший, что его человек увидел соседа, то есть линия окружения замкнулась.

Услышав свист, Беннет вскочил, но не успел и рукой пошевелить, как Дик окликнул его.

– Беннет, – сказал он. – Беннет, старый друг, сдавайся. Ты только погубишь человеческие жизни, если будешь сопротивляться.

– А это никак мастер Шелтон, клянусь святой Варварой! – воскликнул Хэтч. – Мне сдаваться? Вы слишком много просите. Какие у вас силы?

– Поверь, нас гораздо больше, чем вас, и вы окружены, – сказал Дик. – Цезарь и Карл Великий на твоем месте молили бы о пощаде. Мне стоит только свистнуть, и отзовутся сорок человек. Нам достаточно одного залпа стрел, чтобы перестрелять вас всех.

– Мастер Дик, – сказал Беннет. – Мне это не по душе, но я обязан выполнить свой долг. Да помогут нам святые! – с этими словами он поднес к губам небольшой рожок и затрубил.

После этого наступило некоторое замешательство, потому что Дик, боясь зацепить стрелами женщин, все не давал команду стрелять, и небольшой отряд Хэтча вскочил, взялся за оружие и выстроил круговую оборону, приготовившись отчаянно защищаться. В суматохе Джоанна вскочила с места и помчалась, как стрела, к своему возлюбленному.

– Дик! – воскликнула он, хватая его за руки.

Но Дик все так же стоял в нерешительности. Он был еще слишком молод и не привык еще к жестоким неизбежностям войны, и мысль о леди Брэкли не давала команде слететь с его языка. Его люди начали проявлять беспокойство. Кто-то стал звать его по имени, кто-то выстрелил без команды, и после первого же выстрела бедный Беннет упал замертво, пронзенный стрелой. И тут Дик точно проснулся.

– Стреляйте, стреляйте, ребята! И оставайтесь в укрытии. Англия и Йорк!

Но тут в ночной тиши неожиданно раздался глухой стук множества копыт. С невероятной скоростью он приблизился и стал почти оглушительным. Одновременно с этим сигнал Дика повторился несколько раз при помощи фанфар.

– Все ко мне! Сюда! – закричал Дик.

Но его люди, застигнутые врасплох, когда они уже расслабились, рассчитывая на легкую победу, начали отступать и либо стояли на месте, либо исчезали в лесу. И когда первые всадники ринулись в атаку, несколько оставшихся полетели на снег, несколько – в кусты. Впрочем, большая часть отряда Дика, едва послышался топот копыт, предпочла раствориться в лесу.

Дик какой-то миг стоял, с горечью осознавая последствия своего необдуманного героизма. Сэр Дэниэл, конечно же, заметил его костер. Он выдвинул свои основные силы, чтобы атаковать преследователей или ударить в тыл, если они решатся напасть на лагерь. Это был план опытного командира, а Дик повел себя как мальчишка. Теперь у юного рыцаря не осталось ничего, только его возлюбленная, которая крепко держала его за руку. Его воины и лошади разбежались и затерялись в лесу, как иголки в стогу сена.

«Святые угодники, где вы? – подумал он. – Хорошо, что я рыцарем стал сегодня утром. Эта битва делает мне мало чести».

И с этой мыслью он, продолжая держать Джоанну за руку, бросился бежать.

Тишина ночи была нарушена криками людей танстоллского рыцаря, ринувшихся в погоню. Дик отважно продирался через густые кусты и бежал прямо вперед. Серебряная чистота лунного света на открытых заснеженных пространствах усилила темень и непроглядность кустов. Побежденные разбежались по лесу в разных направлениях и увлекли за собой преследователей. Дик и Джоанна на какое-то время остановились и укрылись в зарослях. Там со всех сторон до них доносились звуки погони, но постепенно они стали удаляться.

– Эх! А ведь нужно было всего лишь оставить резерв! – горько воскликнул Дик. – И все могло бы сложиться совершенно иначе! Что ж, мы учимся на своих ошибках. В следующий раз получится лучше, клянусь распятием!

– Но, Дик, – произнесла Джоанна. – Какая разница? Мы снова вместе.

Он посмотрел на нее. Она была точно такой, как прежде. Джон Мэтчем, в мужской одежде. Но теперь он узнал ее. Даже в этом уродливом облачении. Она улыбнулась. Лицо ее светилось от любви, и сердце его переполнилось счастьем.

– Любимая, – произнес он, – если ты прощаешь этого растяпу, то какое мне до него дело? Нам нужно идти в Холивуд. Там нас встретит твой опекун и мой друг лорд Фоксхэм. Там нас поженят, будь мы хоть бедными, хоть богатыми, хоть прославленными, хоть безвестными, какая разница? Сегодня, моя дорогая, я заслужил рыцарские шпоры, за свой героизм я удостоился похвалы великих вельмож. Я считал себя лучшим воином во всей Англии. А потом я утратил расположение вельмож, меня разгромили, и я лишился своих солдат. От тщеславия у меня не осталось ни следа! Но, знаешь, мне все равно. Дорогая, если ты все еще любишь меня и готова стать моей супругой, я сложу с себя рыцарское звание и позабуду о нем.

– Мой Дик! – воскликнула она. – Неужели тебя посвятили в рыцари?

– Любимая, ты теперь миледи, – ласково ответил он. – Вернее, станешь ею завтра утром. Ты согласна?

– Да, Дик. Со счастливым сердцем.

– Сэр? А я думала, вы собирались стать монахом! – раздался внезапно чей-то голос совсем рядом.

– Алисия! – воскликнула Джоанна.

– Она самая, – ответила, выходя из укрытия юная леди. – Алисия, которую ты оставила, посчитав мертвой, которую твой укротитель львов подобрал и оживил и с которой даже любезничал, если хочешь знать!

– Я не верю! – выкрикнула Джоанна. – Дик!

– Дик! – передразнила ее Алисия. – Да, твой Дик. А вы, сэр, тоже хороши! Бросаете бедную девушку в беде, – продолжила она, повернувшись к юному рыцарю: – Оставляете ее за дубом. Нет, все-таки правду говорят, что век рыцарства минул.

– Сударыня! – в отчаянии воскликнул Дик. – Душой своей клянусь, я совершенно забыл о вас. Сударыня, я умоляю меня простить! Понимаете, я нашел Джоанну…

– Я не думаю, что вы это сделали нарочно, – ответила она. – Но я жестоко отомщу вам. Я раскрою секрет миледи Шелтон… То есть будущей миледи Шелтон, – добавила она, приседая. – Джоанна, – продолжила она, – твой возлюбленный, возможно, и храбрец в бою, но, позволь мне сказать откровенно, величайший простофиля во всей Англии. Бери его на здоровье. А теперь, глупые детишки, сначала поцелуйте меня по очереди, на удачу, а потом целуйте друг друга ровно одну минуту, по часам, и ни секундой дольше. А потом мы втроем пойдем в Холивуд, да как можно скорее, потому что в лесах этих полным-полно опасностей и еще ужасно холодно.

– Но неужели Дик любезничал с тобой? – спросила Джоанна, прижимаясь к своему возлюбленному.

– Нет, глупая девочка! – ответила Алисия. – Это я любезничала с ним. Я предложила ему жениться на мне, но он не захотел. Поищи, говорит, кого-нибудь попроще. Да-да, так и сказал! Нет, я не хочу сказать, что он совсем уж простак. Но теперь, дети мои, будем благоразумны, давайте же отправимся в путь. Опять через овраг пойдем или напрямик в Холивуд?

– Но я хотел бы ехать верхом, – сказал Дик. – Я в последние дни так страдал! Меня били и кололи, рубили и резали, живого места не осталось. Не тело, а сплошной синяк. Впрочем, если люди, которые охраняли лошадей, разбежались, мы можем зря потратить время. Отсюда до Холивуда три мили пути, если напрямик. Девять еще не пробило, снег твердый, под ногами не проваливается, луна светит ярко. Как думаете, может, все-таки пешком пойдем?

– Я согласна! – воскликнула Алисия, а Джоанна только крепче прижалась к его плечу.

И они пошли пешком. Через оголенные рощи, по заснеженным тропинкам под белым ликом зимней луны. Дик и Джоанна шли, держась за руки, и счастливо смеялись, радуясь близости друг друга, а их легкомысленная спутница, позабыв о собственных горестях, шла за ними, то призывая их к тишине, то живописуя их счастливое совместное будущее.

Однако в лесу все еще были слышны отголоски погони танстоллских рыцарей, и время от времени доносились крики людей и звон стали, – должно быть, стычки еще продолжались. Но в душах этих молодых людей, выросших среди военных тревог и только что избегнувших множество опасностей, пробудить страх или сожаление было не так-то просто. Довольные тем, что эти звуки все больше отдалялись, они продолжали идти вперед, предавшись всепоглощающему счастью, думая о том, что поход этот (как назвала его Алисия) станет их свадебной процессией, и ни неприветливое безлюдье леса, ни холод морозной ночи не могли омрачить их счастье.

Наконец с высоты холма им открылась широкая лощина Холивуда. Высокие окна лесного аббатства сияли факелами и свечами, башни и шпили отчетливо и безмолвно высились чуть не до неба, и золоченое распятие на самой высокой башне ярко сияло в лунном свете. Повсюду вокруг Холивуда на широких полянах пылали костры лагерей и теснились деревянные фермерские домики, и прямо через всю эту картину, посередине, проходила скованная льдом река.

– Небом клянусь! – воскликнул Ричард. – Ребята лорда Фоксхэма все еще стоят здесь лагерем. Видно, посыльный так и не добрался до них. Что ж, так даже лучше. Значит, у нас есть армия и нам будет чем встретить сэра Дэниэла.

Но если люди лорда Фоксхэма все еще бездельничали у холивудского холма, то не по той причине, которая пришла в голову Дику. В действительности они шли в Шорби, но на полпути их встретил второй посыльный с приказом вернуться туда, откуда они вышли утром, чтобы преградить путь бегущим ланкастерцам и чтобы быть ближе к основным частям Йорка. Ричард Глостер, закончив битву и отбросив противника в этом направлении, уже шел на соединение к своему брату. Вскоре после возвращения войска милорда Фоксхэма Горбун и сам остановился у дверей аббатства. Окна здесь ярко горели в честь визита столь высокородной особы, и, когда к аббатству подошли Дик со своей возлюбленной и ее подругой, герцог вместе со свитой своих приближенных пировал в трапезной со всем великолепием и роскошью этого монастыря.

Дика, который не был рад этой встрече, привели к ним. Разбитый усталостью герцог сидел, подперев одной рукой свое бледное и уродливое чело. Лорд Фоксхэм, уже наполовину оправившийся от раны, сидел рядом с ним на почетном месте – по левую руку.

– Итак, сэр, – произнес Ричард. – Вы принесли мне голову сэра Дэниэла?

– Милорд герцог, – ответил Дик, внешне сохраняя спокойствие, но чувствуя неприятную дрожь сердца. – Мне не повезло, и я даже потерял свой отряд. Меня, если угодно вашей милости, разгромили.

Взгляд Глостера сделался грозен.

– Я дал вам пятьдесят пикинеров[21], сэр, – сказал он.

– Милорд герцог, у меня было всего лишь пятьдесят всадников, – ответил юный рыцарь.

– Как это понимать? – осведомился Глостер. – Он просил у меня пятьдесят пикинеров.

– Если позволите, ваша честь, – вкрадчивым тоном ответил Кэтсби. – Для ускорения погони мы дали ему только всадников.

– Хорошо, – сказал Ричард и добавил: – Шелтон, вы можете идти.

– Подождите! – сказал лорд Фоксхэм. – Этот юноша выполнял и мое поручение. Может быть, с ним он справился лучше? Скажите, мастер Шелтон, вы нашли девушку?

– Хвала святым, милорд, – ответил Дик. – Она сейчас здесь, в этом здании.

– В самом деле? Что ж, милорд герцог, – произнес лорд Фоксхэм, – если будет на то ваша воля, завтра, перед отправлением армии, я предлагаю сыграть свадьбу. Этот юный сквайр…

– Юный рыцарь, – уточнил Кэтсби.

– Что он говорит, сэр Уильям? – воскликнул лорд Фоксхэм.

– Я сам посвятил его в рыцари, и вполне заслуженно, – ответил Глостер. – Он дважды спас мне жизнь. Он доблестный воин, но ему не хватает жесткости мужчины. Он не возвысится, лорд Фоксхэм. Этот парень в бою незаменим, но у него сердце каплуна. Поэтому, если вам угодно его женить, жените его, во имя Девы Марии, и займемся делами!

– Нет, он – отважный малый, мне это хорошо известно, – сказал лорд Фоксхэм. – Радуйтесь, сэр Ричард. С мастером Хэмли я все уладил. Завтра вас обвенчают.

Дик, решив, что теперь самое время удалиться, направился к выходу. Но не успел он дойти до двери, как человек, только что выпрыгнувший из седла у ворот аббатства, вбежал в трапезную и, растолкав слуг, бросился на одно колено перед герцогом.

– Победа, милорд! – воскликнул он.

И прежде чем Дик успел дойти до выделенной ему, как гостю лорда Фоксхэма, комнаты, как воины, сидевшие вокруг костров, возликовали, ибо в тот же самый день второй, еще один сокрушительный удар был нанесен власти Ланкастеров.

Глава седьмаяМесть Дика

На следующее утро Дик встал засветло и, нарядившись в лучшие одежды из гардероба лорда Фоксхэма и справившись о Джоанне, отправился погулять, чтобы унять волнение.

Он побродил среди солдат, готовившихся к выступлению в зимних сумерках рассвета и красном огненном сиянии факелов, но постепенно стал уходить все дальше и дальше в поле, пока наконец не минул аванпосты и не углубился в лес в ожидании восхода.

На душе у него было спокойно, он чувствовал себя счастливым. Он вовсе не жалел о том, что потерял скоротечную благосклонность герцога. У него есть другой покровитель, лорд Фоксхэм, а сегодня Джоанна станет его женой, что еще нужно для счастья? Да и в прошлом своем он не видел ничего такого, о чем можно было бы жалеть.

Пока он предавался подобным мыслям, утренняя заря разгоралась все ярче и ярче, а несильный ветер подымал с земли снежную пыль. Наконец Дик решил, что пора возвращаться. Он развернулся и увидел за одним из деревьев человеческую фигуру.

– Стой! – воскликнул он. – Кто идет?

Человек вышел из-за дерева и помахал руками, как глухой. Одет человек был как пилигрим, капюшон скрывал его лицо, но Дик узнал его сразу. Это был сэр Дэниэл.

Он направился к нему, выхватив меч, пока рыцарь, сунув руку за пазуху, словно для того, чтобы вытащить спрятанное там оружие, стоял на месте и ждал.

– Что ж, Дикон, – сказал сэр Дэниэл. – Как же нам быть? Ты станешь сражаться с поверженным?

– Не я начал войну между нами, – ответил юноша. – Я был вашим искренним другом, пока вы не посягнули на мою жизнь. И причиной этого была жадность.

– Нет. Только самозащита, – ответил рыцарь. – А теперь, мальчик, весть об этой битве и присутствие вашего кривого дьявола здесь, в моем собственном лесу, сломили меня окончательно. В Холивуд я пришел, ища приюта, и после собираюсь отправиться за море, не имея ничего, кроме того, что сейчас при мне. Я хочу начать новую жизнь в Бургундии или Франции.

– В Холивуд вы можете не идти, – сказал Дик.

– Это почему? – спросил рыцарь.

– Послушайте, сэр Дэниэл. Сегодня – день моей свадьбы, и солнце, которое сейчас всходит, озарит самый счастливый день в моей жизни. Вы мне должны, дважды должны. Один раз вы должны мне жизнь за смерть моего отца, а второй раз – за попытку убить меня. Но я и сам натворил достаточно. Я отнимал жизни. В этот радостный день я не буду ни судьей, ни палачом. Будь вы самим дьяволом, я бы не поднял на вас руки, я отпустил бы вас на все четыре стороны. Просите прощения у Господа, мое вы получили. Но в Холивуд вы не попадете. Я служу Йоркам и не позволю шпиону проникнуть в наш лагерь. Стоит вам сделать хоть шаг, и я кликну ближайших часовых, которые схватят вас.

– Ты меня разыгрываешь, – сказал сэр Дэниэл. – Находиться вне стен Холивуда для меня опасно.

– Мне все равно, – ответил Ричард. – Вы можете отправляться на восток, на запад или на юг. Но на север я вас не пущу. Холивуд для вас закрыт. Идите и попытайтесь никогда сюда не возвращаться, потому что, как только вы уйдете, я предупрежу все посты этой армии и на всех пилигримов часовые будут обращать такое внимание, что, опять же, будь вы самим дьяволом, у вас не получится их обойти.

– Ты обрекаешь меня на смерть, – мрачно сказал сэр Дэниэл.

– Нет, – возразил Ричард. – Если вам хочется сравнить свою воинскую доблесть с моей, прошу вас, я готов. И хоть, боюсь, что ожидающим меня я покажусь неучтивым, я готов открыто и честно сразиться с вами здесь и сейчас. И это будет месть за моего отца.

– Но у тебя меч, а у меня всего лишь кинжал, – сказал сэр Дэниэл.

– Я полагаюсь только на милость Небесную, – ответил Дик и отбросил свой меч в сторону. – А теперь, если злой рок приказывает вам, подходите. И, да поможет мне Всевышний, я скормлю ваши кости лисам.

– Я всего лишь испытывал тебя, Дикон, – ответил сэр Дэниэл, заставив себя засмеяться. – Я не пролью твоей крови.

– Тогда уходите, пока не поздно, – ответил Шелтон. – Через пять минут я позову караул. Я и так уже слишком долго жду. Если бы я сейчас был на вашем месте, а вы на моем, я бы уже давно лежал, связанный по рукам и ногам.

– Хорошо, Дикон, я уйду, – ответил сэр Дэниэл. – Когда мы встретимся в следующий раз, ты пожалеешь, что был со мной так жесток.

С этими словами рыцарь развернулся и пошел прочь под деревьями. Дик провожал его взглядом с непонятным чувством в груди. Сэр Дэниэл шел быстро и устало, то и дело поворачиваясь и бросая злые взгляды на человека, который подарил ему свободу и которому он все еще не верил.

Он подошел к чаще, которая была густо оплетена зеленым плющом и через которую даже зимой не проникал взгляд. И совершенно неожиданно из нее с тугим звуком спустившейся тетивы вылетела стрела. Танстоллский рыцарь, издав громкий, сдавленный крик боли и ярости, взмахнул руками и упал лицом на снег.

Дик подбежал к нему и поднял его голову. Лицо его исказилось, тело корчилось в предсмертной судороге.

– Стрела черная? – прохрипел он.

– Черная, – серьезно ответил Дик.

И тут, прежде чем он смог добавить еще хоть одно слово, отчаянная судорога пробежала через все тело поверженного, так что тело его изогнулось и чуть не выпало из рук Дика, и на острие этой боли его душа молчаливо отлетела.

Молодой человек осторожно положил его на снег и помолился за эту нераскаявшуюся, грешную душу. И пока он молился, солнце поднялось над горизонтом, птицы запели в плюще.

Поднявшись на ноги, он увидел другого человека, который стоял на коленях в нескольких шагах от него и тоже молился с обнаженной головой. Дик стал дожидаться конца его молитвы. Человек молился долго. Опустив голову и закрыв лицо руками, он молился так, как молится тот, у кого неспокойно на душе. Рядом с ним лежал лук, поэтому Дик понял, что это тот, кто убил сэра Дэниэла.

Наконец он встал и открыл лицо. Это был Эллис Дакуорт.

– Ричард, – произнес он глухим голосом. – Я слышал ваш разговор. Ты избрал лучшую долю и простил. Я выбрал худшую, и вот передо мной тело моего врага. Помолись за меня.

И он крепко сжал его руку.

– Сэр, – сказал Ричард, – я помолюсь за вас, но я не знаю, как слова моей молитвы помогут вам. Но если вы так долго ждали часа мести и, когда он пришел, вы так сожалеете, не стоит ли простить остальных? Хэтч… Он мертв, старый ворчун, хотя я вовсе не хотел его смерти. Сэр Дэниэл – вот его тело. Если для вас мое слово хоть что-то значит, пожалейте хотя бы священника.

Глаза Эллиса Дакуорта сверкнули.

– Нет, – сказал он. – Дьявольский огонь еще слишком горячо горит во мне. Но будь спокоен, черная стрела никогда больше не будет выпущена. Братство распущено. Те, кто еще жив, доживут свою жизнь мирно и умрут в отведенный судьбой срок. А теперь уходи и никогда больше не думай об Эллисе.

Глава восьмаяЗаключение

Примерно в девять часов утра, когда лорд Фоксхэм вел свою воспитанницу, снова одетую соответственно ее полу и сопровождаемую Алисией Райзингэм, в церковь Холивуда, Горбун Ричард встал на их пути. Лицо его уже было неспокойно от забот.

– Это невеста? – спросил он и, когда лорд Фоксхэм ответил утвердительно, произнес: – Невеста, поднимите лицо, чтобы я мог узреть вашу красоту.

Несколько секунд он угрюмо смотрел на нее.

– Вы красивы, – наконец сказал он, – и, как мне сказали, богаты. Что, если я предложу вам брак, более соответственный вашему лицу и происхождению?

– Милорд герцог, – ответила Джоанна, – с вашего позволения, я предпочту брак с сэром Ричардом.

– Почему? – грубым голосом произнес он. – Если вы выйдете за того, кого я предложу, уже сегодня он станет милордом, а вы станете миледи. Сэр Ричард, позвольте мне сказать вам откровенно, так и умрет сэром Ричардом.

– Я не прошу большего у Неба, милорд, чем умереть женой сэра Ричарда, – ответила Джоанна.

– Посмотрите, милорд, – сказал Глостер, поворачиваясь к лорду Фоксхэму. – Вот странная пара. Когда я в награду за заслуги предложил ему свою благосклонность, он променял ее на жизнь старого пьяного моряка. Я предостерег его, но он упорствовал в своем безумстве. «На этом мое расположение к вам закончится», – предостерег я его, но он ответил: «Пусть будет хуже мне». Что ж. Значит, так и будет, клянусь распятием!

– Он так сказал? – воскликнула Алисия. – Прекрасные слова, укротитель львов.

– А это кто? – спросил герцог.

– Пленница сэра Ричарда, – ответил лорд Фоксхэм. – Мисс Алисия Райзингэм.

– Выдайте ее замуж за достойного человека, – сказал герцог.

– Я уже думал о своем родственнике, Хэмли, если позволит ваша милость, – ответил лорд Фоксхэм. – Он очень подходит.

– Я не возражаю, – сказал Ричард. – Пусть их скоро обвенчают. Скажите, прекрасная девушка, вы хотите выйти замуж?

– Милорд герцог, – сказала Алисия, – если этот мужчина строен и не урод… – Слова замерли на ее устах.

– Он строен, – спокойно произнес Ричард. – Я – единственный горбун в нашей партии. Все остальные сложены хорошо. Сударыни и вы, милорд, – произнес он, и голос его вдруг зазвучал строго и торжественно. – Не судите меня строго за то, что я покидаю вас слишком скоро. Человек военный во время войны не располагает своим временем.

И с очень изящным поклоном он удалился.

– Ох! – воскликнула Алисия. – Я погибла.

– Вы не знаете его, – ответил лорд Фоксхэм. – Это пустые слова, он их уже забыл.

– В таком случае он цвет нашей нации, – ответила Алисия.

– Нет, просто его занимают другие вещи, – ответил лорд Фоксхэм. – Но не будем больше тратить время.

В церкви их уже ждал Дик, которому прислуживали несколько молодых людей. Там их с Джоанной и обвенчали. Когда они, счастливые и все еще серьезные, снова вышли на морозный, проникнутый зимним солнцем воздух, армия уже удалялась по дороге. Знамя герцога Глостера было развернуто и развевалось среди поднятых кверху копий, а за ним высокий, окруженный закованными в латы рыцарями, бесстрашный и жестокосердый Горбун скакал вперед, навстречу своему недолгому владычеству и вечному бесчестию. Но свадебная процессия повернула в другую сторону и приступила к веселому, но сдержанному пиршеству. Отец-эконом, угощавший гостей, сидел за столом вместе с ними. Хэмли, позабыв о ревности, начал оказывать галантные знаки внимания Алисии, чему она была рада. Под пение труб, лязг оружия и воинских доспехов лошади продолжали скакать, а Дик и Джоанна в это время сидели рядом, нежно взявшись за руки, и смотрели друг другу в глаза. Любовь их росла с каждой минутой.

С тех пор грязь и кровь той бурной эпохи обходила их. Жили они в тихом зеленом лесу, где началась их любовь.

А тем временем в деревушке Танстолл двое пожилых людей жили на пенсию, наслаждаясь покоем, довольством и, возможно излишне, элем и вином. Один всю свою жизнь был моряком и до конца дней своих вспоминал со слезами на глазах матроса Тома. Второй же, который был мастером на все руки, под конец сделался набожным и скончался благочестивой смертью под именем брата Хонестуса в аббатстве неподалеку. Как и хотелось Лоулэссу, он умер монахом.