Клуб самоубийц. Черная стрела — страница 5 из 13

Рассказ о шляпной картонке

К своим шестнадцати годам, обучаясь сначала в частной школе, а затем – в одном из тех учебных заведений, которыми вполне заслуженно славится Англия, мистер Гарри Хартли получил обычное для джентльмена образование. После этого он проявил необычайное отвращение к учебе, и, поскольку его невежественная овдовевшая родительница обладала слабым характером, ему было позволено проводить время в оттачивании мелочных, исключительно светских навыков. Два года спустя он сделался круглым сиротой и встал на порог нищенского существования, поскольку ни от природы, ни воспитанием не был приспособлен для достижения целей и активной жизни. Он исполнял романсы, аккомпанируя себе на фортепиано, был неплохим, хоть и робким кавалером в танцах, он обожал шахматы, и природа наградила его одним из самых миловидных лиц, какие себе можно представить. Блондин с розовой кожей, кротким взором и милой улыбкой, вид он имел нежный и слегка печальный, а манеры – самые мягкие и приятные. В общем, он был не из тех, кто бросает в бой армии или вершит судьбы держав.

Благодаря счастливому случаю и кое-какой протекции после постигшей его тяжкой утраты Гарри получил место личного секретаря генерал-майора и кавалера ордена Бани сэра Томаса Ванделера. Сэр Томас был мужчиной шестидесяти лет, несдержанным и властным. В свое время раджа Кашгарский в благодарность за какие-то услуги (об их природе постоянно возникали самые разнообразные слухи, но сэр Томас не уставал их опровергать) подарил этому офицеру алмаз, по размеру шестой из известных в мире алмазов. Этот подарок превратил генерала Ванделера из бедняка в богача, из безвестного и мало кем почитаемого военного в одного из светских львов Лондона. Обладателя Алмаза раджи стали приглашать в самые высокие круги, и он нашел юную и красивую леди из знатной семьи, которая ради того, чтобы называть алмаз своим, была готова даже на замужество с сэром Томасом Ванделером. Когда это произошло, в обществе стали поговаривать, что как масть к масти подбирается, так и один алмаз притянул к себе другой. Конечно же, леди Ванделер и сама по себе была драгоценным камнем чистейшей воды, но вдобавок к этому она имела привычку преподносить себя обществу в очень дорогой оправе, и некоторые наиболее осведомленные и уважаемые ценители признавали ее одной из трех-четырех наиболее красиво одевающихся женщин Англии.

Служба Гарри не была особенно обременительной, но он не любил всякой продолжительной работы. Пачкать свои персты чернилами ему было противно, и очарование леди Ванделер и ее туалетов часто привлекали юношу из библиотеки в ее будуар. С дамами он всегда находил общий язык, мог с восторгом обсуждать платья, и счастью его не было предела, когда он высказывал свое мнение об оттенке какой-нибудь ленты или бежал с поручением к модистке. Короче говоря, корреспонденция сэра Томаса пришла в полный упадок, а миледи обрела еще одну горничную.

Закончилось это тем, что однажды генерал, будучи одним из самых несдержанных военачальников английской армии, в порыве гнева вскочил с места и одним из тех весьма доходчивых жестов, которые крайне редко используются джентльменами, дал понять своему секретарю, что более не нуждается в его услугах. На беду, дверь в тот миг оказалась открытой, и несчастный мистер Хартли кувырком скатился по лестнице.

Гарри поднялся. Ушибся он лишь слегка, гораздо значительнее было его огорчение. Ведь жизнь в доме генерала устраивала его во всех отношениях. Он был на достаточно короткой ноге с очень воспитанными людьми, работал мало, питался отменно да и в присутствии леди Ванделер испытывал теплое и приятное чувство, которое про себя называл куда более возвышенным наименованием.

Незамедлительно после того, как генерал в столь оскорбительной форме, при помощи ноги, указал Гарри на его место, тот поспешил в будуар, чтобы там излить свои печали.

– Вы же сами прекрасно знаете, дорогой Гарри, – ответила леди Ванделер (а звала она его именно так, по имени, как ребенка или домашнего слугу), – что вы никогда не выполняли его указаний. То же самое вы можете сказать и обо мне. Но это другое. Женщина может заслужить прощение за целый год непослушания, в нужный момент подчинившись в чем-то одном. И кроме того, никто ведь не женится на своих личных секретарях. Мне очень грустно расставаться с вами, но, раз уж вы не можете оставаться в доме, в котором вам нанесли оскорбление, я могу только пожелать вам всего самого лучшего и пообещать очень строго поговорить с генералом о его поведении.

Гарри так и сник. На глаза его набежали слезы, и он посмотрел на леди Ванделер с нежным упреком.

– Миледи, – промолвил он, – что для меня оскорбление? Я вообще невысокого мнения о тех, кто не в состоянии прощать обид. Но оставлять друзей! Разрывать узы любви…

Он не смог продолжить, потому что чувства захлестнули его, и он заплакал.

Леди Ванделер посмотрела на него с интересом.

«Этот дурачок, – подумала она, – вообразил, будто влюблен в меня. Почему бы ему не стать моим слугой, раз уж генерал его выгнал? У него доброе сердце, он послушен и в платьях понимает. По крайней мере, так он не попадет в беду. Такому хорошенькому определенно нельзя оставаться одному». Тем же вечером она поговорила с генералом, который и сам уже начал раскаиваться в своей вольности, и Гарри перевели на службу в женскую часть дома, где жизнь его мало чем отличалась от райской. Одевался Гарри всегда изысканно, в петлице его неизменно красовался прекрасный цветок, и любую гостью он мог занять приятной светской беседой. Услужение прекрасной женщине было предметом его гордости. Приказания леди Ванделер он воспринимал как знаки расположения и находил особое удовольствие в том, чтобы покрасоваться перед другими мужчинами, которые высмеивали его и презирали за то, что он превратился в эдакую горничную и модистку мужского пола. Не мог нарадоваться он своей жизнью и с моральной точки зрения. Любую грубость и испорченность он считал исключительно мужской чертой характера и полагал, что проводить дни в обществе утонченной женщины, занимаясь в основном украшением платьев, было все равно что жить на волшебном острове посреди штормов жизни.

Одним прекрасным утром он вошел в гостиную и стал складывать ноты, оставленные кем-то на пианино. В эту минуту в другом конце комнаты леди Ванделер несколько взволнованно разговаривала со своим братом Чарли Пендрегоном, еще довольно молодым человеком, который, однако, выглядел старше своих лет, был сильно потрепан разгульной жизнью, к тому же заметно хромал на одну ногу.

– Сегодня или никогда, – произнесла леди. – Это должно быть сделано сегодня. Одним махом!

– Сегодня так сегодня, – вздохнув, ответил брат. – Но это будет ошибкой. Роковой ошибкой, Клара. Мы еще чертовски пожалеем об этом.

Она посмотрела на брата внимательным, но каким-то отстраненным взглядом.

– Ты забываешь, – сказала леди Ванделер, – когда-нибудь он должен умереть.

– Тысяча чертей, Клара, – воскликнул Пендрегон, – да ты, оказывается, самый бессердечный мошенник во всей Англии.

– Вы, мужчины, – возразила она, – до того грубые существа, что воспринимаете все дословно. Вы сами несдержанны, самонадеянны и легкомысленны, но, когда женщина начинает задумываться о будущем, это становится для вас настоящим потрясением. Терпеть этого не могу. Вы всех нас считаете глупыми, хотя, если бы вы увидели какого-нибудь глупого банкира, вы бы его презирали.

– Пожалуй ты права, – ответил ее брат. – Ты всегда была умнее меня, но ты же знаешь мой девиз: «Семья важнее всего!»

– Да, Чарли, – сказала она и взяла его ладонь в свои руки. – Я твой девиз знаю лучше, чем ты сам. «И Клара важнее семьи» – разве не так он заканчивается? Ты самый лучший из братьев, и я очень тебя люблю.

Мистер Пендрегон встал, несколько смущенный этим проявлением родственной нежности.

– Я, пожалуй, пойду. Лучше, чтобы меня не видели, – сказал он. – Что мне делать, я знаю. С твоего котеночка я глаз не спущу.

– Не спускай, – ответила она. – Это жалкое создание может все погубить.

Она послала брату воздушный поцелуй, и он вышел из гостиной через черный ход.

– Гарри, – сказала леди Ванделер, повернувшись к секретарю, как только они остались одни. – Сегодня утром у меня есть для вас задание. Только вам придется взять кеб. Я не хочу, чтобы у моего секретаря появились веснушки.

Последние слова она произнесла с особым выражением, почти с материнской гордостью, что необычайно обрадовало Гарри, и он поспешил заверить ее, что возможность служить ей для него счастье.

– Пусть это будет еще одной нашей тайной, – игриво продолжила она. – Об этом никто не должен знать, только я и мой личный секретарь. Если об этом узнает сэр Томас, он устроит жуткую сцену, а если б вы только знали, до чего мне надоели эти скандалы! Ох, Гарри, Гарри, вы можете объяснить мне, почему вы, мужчины, такие грубые и несправедливые? Хотя я знаю, что не можете. Вы – единственный мужчина в этом мире, который лишен этих постыдных качеств. Вы такой хороший, Гарри, и такой добрый. По крайней мере, вы можете оставаться с женщиной друзьями, ведь правда? Если бы только все мужчины были такими, как вы!

– Вы так добры ко мне! – галантно произнес Гарри. – Вы ко мне относитесь, как…

– Как мать, – не дала ему договорить леди Ванделер. – Я хочу быть вам матерью. Ну, или почти матерью, – поправила она себя с улыбкой. – Ведь я еще слишком молода для этого. Лучше сказать, другом. Добрым другом.

Она выдержала паузу, достаточную для того, чтобы слова ее дошли до одухотворенного сознания Гарри, но не достаточную, чтобы он успел что-либо ответить.

– Но не об этом я сейчас хочу с вами поговорить. В моем дубовом гардеробе, слева, лежит шляпная картонка. Она под розовым чехлом, который я надевала в среду под кружевное платье. Отнесите ее немедленно по этому адресу. – Она протянула ему конверт. – Но ни при каких условиях не выпускайте ее из рук, пока не получите расписку, написанную моей рукой. Вам понятно? Прошу вас, ответьте, вам это понятно? Это очень важно, и поэтому я прошу вас отнестись к моей просьбе особенно серьезно.

Гарри успокоил ее, в точности повторив указания. И она собиралась сказать ему что-то еще, но в это мгновение в комнату ворвался генерал Ванделер, красный, как рак, от бешенства. В руке он сжимал длинный и подробный счет от модистки.

– Что это такое, сударыня? – завопил он. – Не соблаговолите ли взглянуть на сей документ? Я прекрасно знаю, что вы вышли за меня из-за денег. Но я так же хорошо понимаю, что даю вам на расходы не меньше любого в нашей армии. Провалиться мне на этом месте, если я позволю и дальше швырять деньги на ветер подобным образом!

– Мистер Хартли, – сказала леди Ванделер. – Вы поняли, что нужно делать. Сделайте это, пожалуйста, прямо сейчас.

– Стойте! – гаркнул генерал, обращаясь к Гарри. – Еще пару слов, пока вы не ушли. – А потом, снова повернувшись к леди Ванделер: – Что это за срочное задание? – требовательным тоном произнес он. – Чтобы вы знали, этому парню я доверяю не больше, чем вам. Будь у него хотя бы капля чести, он бы не остался в этом доме. Чем он вообще занимается, получая такой оклад, – величайшая загадка в мире. Так какое же задание вы ему поручили, позвольте узнать, сударыня? И почему вы его так торопите?

– Я подумала, вы хотите поговорить со мной наедине, – пояснила леди.

– Нет, вы говорили о каком-то задании, – гнул свое генерал. – И не пытайтесь меня обманывать, когда я в таком настроении. Я совершенно отчетливо слышал, что вы отправляли его с каким-то поручением.

– Если вам так хочется посвящать слуг в наши унизительные споры, – ответила леди Ванделер, – наверное, стоит предложить мистеру Хартли сесть. Нет? – продолжила она. – В таком случае вы можете идти, мистер Хартли. Надеюсь, вы запомните все, что услышали здесь. Это может вам пригодиться.

Гарри пулей выбежал из гостиной, и, быстро поднимаясь по лестнице, он слышал громогласные нравоучения генерала, прерываемые тонкими интонациями холодных и насмешливых ответов леди Ванделер. Как же он восхищался ею! С каким мастерством ей удавалось уходить от неприятных вопросов! Как ловко и в то же время незаметно она напомнила ему инструкции под самым носом у ненавистного мужа!

Вообще-то, для Гарри этим утром не произошло ничего необычного, поскольку он довольно часто выполнял тайные поручения леди Ванделер, в основном связанные с приобретением шляпок. У этой семьи была тайна, и ему она была известна. Безграничное расточительство и какие-то неведомые долги леди Ванделер давно исчерпали ее собственное состояние и грозили со дня на день поглотить состояние ее мужа. Раз или два в году разоблачение и крах казались неминуемы, и тогда Гарри начинал обход всевозможных магазинов и лавок, плел там всяческие небылицы и выплачивал в счет долгов незначительные суммы. Когда очередная отсрочка была получена, леди, а вместе с ней и он могли вздохнуть спокойно. За хозяйку свою преданный секретарь был готов идти в огонь и в воду. Гарри не только обожал леди Ванделер и боялся и не любил ее супруга, но и всем сердцем сочувствовал ее любви к нарядам и всяческим украшениям. Да он и сам ни в чем себе не отказывал, когда заходил к портному.

Найдя шляпную картонку там, где было указано, он тщательно привел в порядок свой внешний вид и вышел из дома. Солнышко светило вовсю, но путь был довольно неблизкий, поэтому он с некоторым беспокойством вспомнил, что из-за внезапного вторжения генерала леди Ванделер не успела дать ему денег на кеб. В такой жаркий день можно запросто испортить себе кожу лица, ну а идти через весь Лондон со шляпной картонкой в руках для молодого человека его склада было унижением почти невыносимым. Он остановился, чтобы решить, как поступить. Ванделеры жили на Итон-плейс, а его путь лежал в район Ноттингхилла. Следовательно, идти лучше всего было через парк, держась подальше от людных аллей. «Счастье, что еще так рано», – подумал он.

Спеша избавиться от своей ноши, он пошел несколько быстрее обычного и уже почти пересек Кенсингтон-гарденз, когда в уединенном уголке, в окружении деревьев, вдруг столкнулся лицом к лицу с генералом.

– Прошу прощения, сэр Томас, – пробормотал Гарри, вежливо сторонясь, ибо тот стоял прямо у него на пути.

– Куда вы идете, сэр? – осведомился генерал.

– Никуда. Решил немного погулять в парке, – ответил несчастный юноша.

Генерал ударил по картонке тростью и воскликнул:

– С этим? Вы лжете, сэр. И знаете, что лжете.

– Позвольте, сэр Томас, – ответил Гарри. – Я не привык, чтобы ко мне обращались таким тоном.

– Вы, кажется, забыли о своем положении, – грозно промолвил генерал. – Вы – мой слуга. Причем слуга, насчет которого у меня есть самые серьезные подозрения. А вдруг эта коробка набита серебряными ложками?

– В ней цилиндр моего друга, – нашелся Гарри.

– Прекрасно, – ответил генерал Ванделер. – В таком случае я хочу взглянуть на цилиндр вашего друга. Я, знаете ли, очень интересуюсь цилиндрами, – зловещим голосом добавил он. – И вы знаете, что слов на ветер я не бросаю.

– Прошу прощения, сэр Томас, мне крайне неудобно, – стал сбивчиво изворачиваться Гарри, – но это мое личное дело.

Генерал грубо схватил его одной рукой за плечо, а второй замахнулся тростью. Гарри уже было решил, что погиб, но тут Небеса послали ему нежданного защитника в лице Чарли Пендрегона, который вдруг шагнул из-за деревьев.

– Будет вам, генерал, – сказал он. – Это не вежливо и не достойно мужчины.

– Ага! – вскричал генерал, резко развернувшись к новому противнику. – Мистер Пендрегон. И вы полагаете, что я, имев несчастье жениться на вашей сестре, стану терпеть, чтобы в мои дела вмешивался такой порочный распутник и каналья, как вы? Знакомство с леди Ванделер отбило у меня всякую охоту знаться с другими членами ее семьи.

– А может быть, вы, генерал, думаете, – в тон ему ответил Чарли, – что, если моя сестра имела несчастье выйти за вас, она потеряла права и привилегии дамы из общества? Я понимаю, что этим поступком она и так достаточно унизила себя, но для меня она не перестала быть членом семьи, одной из Пендрегонов. И я буду защищать ее от любого возмутительного произвола, и, будь вы хоть трижды ее муж, я все равно не допущу, чтобы ее свобода ограничивалась или чтобы ее личные посыльные перехватывались самым грубым манером.

– Что скажете, мистер Хартли? – Генерал повернулся к Гарри. – Похоже, мистер Пендрегон поддерживает мое мнение. Он тоже подозревает, что леди Ванделер имеет какое-то отношение к цилиндру вашего друга.

Чарли понял, что допустил непростительный промах и тут же поспешил его исправить.

– Как это, сэр? – вскричал он. – Подозреваю, говорите вы? Я ничего не подозреваю. Просто, когда я вижу, как кого-то обижают, или когда человек грубо обходится со своими слугами, я считаю своим долгом вмешаться!

Произнеся эти слова, он подал Гарри знак, который тот либо по бестолковости, либо от волнения не понял.

– Как это прикажете понимать, сэр? – в ярости крикнул Ванделер.

– Да как вам будет угодно, сэр! – зло бросил Пендрегон.

Генерал снова замахнулся тростью и опустил бы ее на голову Чарли, если бы тот не отразил удар зонтиком. После чего он, несмотря на хромоту, бросился на своего грозного неприятеля и сцепился с ним.

– Бегите, Гарри, бегите! – крикнул он. – Да беги же ты, болван!

Какую-то секунду Гарри окаменело таращился на двоих мужчин, которые, яростно схватившись, топтались на месте и пыхтели, а потом развернулся и со всех ног бросился наутек. Обернувшись на ходу, он увидел, что Пендрегон уже упирается коленом в грудь поверженного генерала, который отчаянно извивался всем телом, чтобы изменить положение на обратное. Парк как будто в один миг наполнился людьми, которые со всех сторон сбегались к ристалищу. От этого зрелища у секретаря точно выросли крылья, и он припустил еще быстрее, пока не выбежал на Бейзуотер-роуд и не влетел в первый же темный переулок.

Зрелище двух знакомых ему мужчин, которые ожесточенно осыпали друг друга ударами, ошеломило Гарри. Ему захотелось забыть то, что он только что видел. Но больше всего в ту минуту ему хотелось оказаться как можно дальше от генерала Ванделера. Охваченный этим желанием, он шел все дальше и дальше, не разбирая дороги. Его трясло, как в лихорадке. При мысли о том, что леди Ванделер приходится одному из этих гладиаторов женой, а другому – сестрой, ему стало жаль эту женщину. Как же ей не повезло в жизни! В свете этих безумных событий даже его собственное положение в доме генерала показалось ему не таким уж завидным.

Размышляя подобным образом, он прошел еще какое-то расстояние, но потом, случайно столкнувшись с другим прохожим, Гарри вспомнил о том, что в руках у него шляпная картонка.

– Боже мой! – воскликнул он. – О чем я думал? И куда это я забрел?

Тут он взглянул на конверт, который дала ему леди Ванделер. На нем был написан только адрес, имя не указано. Внутри Гарри нашел записку с указанием «спросить джентльмена, который ожидает пакет от леди Ванделер», и, если того не окажется дома, дожидаться его возвращения. Оный джентльмен, как говорилось дальше в письме, должен предъявить расписку, написанную рукой самой леди. Все это выглядело в высшей степени загадочно. Больше всего Гарри удивило отсутствие имени и расписка, которую ему зачем-то нужно было взять. Когда леди Ванделер упомянула о расписке в разговоре, он как-то не придал этому значения, но сейчас, немного остыв и сопоставив это с остальными странными обстоятельствами, Гарри пришел к выводу, что его втянули в какую-то опасную игру. На какой-то краткий миг он даже усомнился в самой леди Ванделер, поскольку посчитал, что все эти дела не достойны дамы столь знатной. Камень у него на душе стал еще тяжелее, когда он понял, что у нее есть тайны и от него самого. Однако ее власть над ним была настолько безгранична, что он отмел все подозрения и выбранил себя за то, что потратил на их обдумывание так много времени.

Но кое в чем его чувство долга и интерес, его великодушие и страх совпадали: ему нужно было как можно скорее избавиться от шляпной картонки.

Он подошел к первому же полицейскому и вежливо попросил указать ему дорогу. Как выяснилось, он был не так уж далеко от цели. Небольшая прогулка, и вот он уже стоит перед небольшим аккуратным домиком. Свежая краска на стенах, да вообще весь вид жилища указывал на то, что за ним старательно ухаживают. Дверной молоток и звонок натерты до блеска, в окнах на подоконниках стояли цветы в горшках, и шторы из дорогой ткани скрывали внутренние покои от любопытных глаз. Само это место почему-то казалось загадочным, и Гарри так глубоко проникся этим чувством, что в дверь постучал осторожнее, чем обычно, и более тщательно, чем обычно, отряхнул пыль с ботинок.

Дверь сразу же открыла не лишенная привлекательности служанка, окинув секретаря доброжелательным взглядом.

– У меня послание от леди Ванделер, – сказал Гарри.

– Я знаю, – ответила служанка. – Но хозяина нет дома. Может быть, оставите его мне?

– Не могу, – ответил Гарри. – У меня есть указание выпускать послание из рук только при определенных условиях. Поэтому, с вашего разрешения, я его подожду.

– Я думаю, что могу вам это разрешить. Мне тут довольно скучно сидеть одной, и вы не похожи на мужчину, который захочет обидеть девушку. Только имени хозяина не спрашивайте, потому что я не должна вам его называть.

– В самом деле? – удивился Гарри. – Как странно! Но на меня за последнее время уже столько странностей свалилось. Один вопрос, я думаю, мне можно задать: ваш хозяин живет здесь, в этом доме?

– Нет, снимает. Всего неделю. А теперь вопрос за вопрос. Вы знакомы с леди Ванделер?

– Я ее личный секретарь, – со скромным видом, но не без важности в голосе ответил Гарри.

– Она красивая? – продолжила служанка.

– Прекрасная! – воскликнул Гарри. – Просто изумительная. И добрая.

– Вы тоже кажетесь добрым, – сказала служанка. – Да вы наверняка стоите десяток таких леди Ванделер.

Гарри опешил.

– Я? – вскричал он. – Но я всего лишь секретарь!

– Вы нарочно так говорите, да? – с упреком произнесла девушка. – Потому что я всего лишь служанка? – А потом, видя неподдельное смущение Гарри, добавила: – Я знаю, вы ведь ничего такого не имели в виду. И мне нравится ваше лицо. А эта ваша леди Ванделер – я о ней и думать не хочу. Ох уж эти хозяйки! – вдруг воскликнула она. – Отправить такого молодого человека через весь город со шляпной картонкой! И где ее голова была?

Весь этот разговор происходил на улице. Она стояла на пороге, он – на тротуаре, держа коробку под мышкой. Гарри, растерявшись от столь откровенных комплиментов в адрес своей внешности и обнадеживающих взглядов, которыми они сопровождались, немного попятился и стал озираться по сторонам. Повернув голову в сторону дальнего конца переулка, он, к своему невероятному ужасу, встретился взглядом с генералом Ванделером. Взбешенный и разгоряченный погоней генерал рыскал по улицам в поисках шурина, но, как только он увидел своего провинившегося секретаря, ярость его направилось в новое русло, он круто развернулся и ринулся в переулок с гневными криками и свирепыми жестами.

Недолго думая, Гарри толкнул служанку, заскочил за ней в дом и захлопнул дверь перед самым носом преследователя.

– Тут есть засов? Закрыться можно? – в отчаянии закричал Гарри, когда стены дома содрогнулись от батарейной очереди ударов дверного молотка.

– Вы чего это? – спросила удивленная служанка. – Испугались этого старика?

– Если он меня схватит, я погиб, – прошептал Гарри. – Он за мной весь день гоняется. У него в трости потайная шпага, и он – офицер индийской армии.

– Хорошенькие манеры, – воскликнула служанка. – А не скажете ли, как его зовут?

– Это генерал, мой хозяин, – ответил Гарри. – Он хочет отобрать у меня эту картонку.

– Ага, вот видите? – торжествующе вскричала девушка. – Говорила же я вам, чего она стоит, эта ваша леди Ванделер! Были бы у вас глаза, сами бы увидели, что она за штучка. Вертихвостка неблагодарная!

Генерал возобновил атаку на дверь. Невозможность добраться до жертвы распалила его еще больше, и он принялся колотить в деревянные панели руками и ногами.

– Нам повезло, что я одна в доме, – заметила девушка. – Ваш генерал может биться сколько душе угодно, все равно никто ему не откроет. Следуйте за мной.

С этими словами она повела Гарри на кухню, где заставила его сесть, а сама встала рядом и нежно положила руку ему на плечо. Грохот, создаваемый обезумевшим генералом, не то что не стихал, наоборот, нарастал, и при каждом ударе сердце несчастного секретаря обливалось кровью.

– Как вас зовут? – спросила девушка.

– Гарри Хартли, – ответил он.

– А меня Пруденс. Вам нравится это имя?

– Очень, – сказал Гарри. – Но вы послушайте, как генерал колотит в дверь. Он ее сейчас просто высадит, и тогда он меня точно убьет.

– Да не бойтесь вы, – попыталась успокоить его девушка. – Пусть ваш генерал стучит сколько влезет – только руки расшибет. Думаете, я стала бы вас задерживать, если бы не была уверена, что здесь вам ничего не грозит? Нет, тех, кто мне нравится, я в беде не оставляю. К тому же здесь есть черный ход на другую улицу. Но, – поспешно добавила она, удерживая его, потому что, услышав эту радостную весть, Гарри тут же вскочил, – но я вам его покажу, только если вы меня поцелуете. Вы поцелуете меня, Гарри?

– Я сделаю это, – воскликнул он, вспомнив о галантных манерах, – но не из-за черного хода, а просто потому, что вы такая добрая и красивая.

И он подтвердил свои слова, поцеловав ее раза два или три, и она ответила ему тем же.

Затем Пруденс вывела его к черному ходу, положила руку на ключ и спросила:

– Вы вернетесь ко мне?

– Обязательно, – ответил Гарри. – Ведь я обязан вам жизнью.

– А теперь, – добавила она, открывая дверь, – бегите со всех ног, потому что я собираюсь впустить генерала.

Этого ему можно было и не говорить. Страх снова овладел им, и он сорвался с места. Еще несколько шагов, думал Гарри, и испытания останутся позади, целый и невредимый, он с честью вернется к леди Ванделер. Но не успел он сделать эти несколько шагов, как кто-то окликнул его по имени мужским голосом, добавив к обращению целый набор отменных ругательств. Повернув голову, он увидел Чарли Пендрегона, который махал обеими руками, призывая его вернуться. Новая неожиданная встреча его настолько потрясла, и нервы Гарри были до того натянуты, что он не придумал ничего лучше, чем припустить пуще прежнего. Ему бы, конечно, стоило вспомнить сцену в Кенсингтон-гарденз, тогда бы он наверняка пришел к выводу, что если генерал был его врагом, то Чарли Пендрегон мог быть ему только другом. Но он пребывал в таком смятении, и в голове у него творился такой ералаш, что подобное соображение так и не посетило его. Дальше он уже бежал, не оборачиваясь.

Чарли, если судить по его голосу и по тому, какими эпитетами он сыпал вдогонку стремительно удалявшемуся секретарю, был вне себя от гнева. Он тоже бежал во весь дух, но, как ни старался, физическое преимущество было не на его стороне, и вскоре неровный топот его ног по щебеночной дороге начал постепенно стихать.

У Гарри снова проснулась надежда. Довольно узкая улица, по которой он бежал, круто шла в гору, к тому же была на удивление безлюдной. С обеих сторон тянулись садовые ограды, над которыми свешивались ветки деревьев, и впереди, сколько хватало глаз беглеца, не было видно ни живого создания, ни открытой двери. Провидение, устав от гонений, наконец давало ему шанс на спасение.

Но увы! Когда он поравнялся с садовой калиткой под густой веткой каштана, та неожиданно распахнулась, и, взглянув на ходу на открывшуюся взору садовую дорожку, Гарри увидел фигуру разносчика из мясной лавки с подносом в руках. Гарри не успел даже задуматься над этим фактом, как уже оставил калитку позади, но разносчик, к несчастью, успел его рассмотреть. Вид джентльмена, передвигающегося с такой скоростью, явно очень удивил его. Он вышел на улицу и прокричал что-то насмешливое.

Его появление подсказало новую идею Чарли Пендрегону, который к этому времени уже порядком выбился из сил и начал задыхаться.

– Держи вора! – завопил он.

Разносчик тут же подхватил клич и присоединился к погоне.

У несчастного, затравленного секретаря душа ушла в пятки. Да, от нового приступа отчаянного страха у него открылось второе дыхание, и с каждым шагом он отдалялся от своих преследователей, но он понимал, что силы его уже на исходе и, случись кому-нибудь показаться впереди, на этой узенькой улочке он будет обречен.

«Нужно спрятаться, – подумал он. – И на это у меня несколько секунд, не больше, иначе мне можно прощаться с этим миром».

Едва эта мысль промелькнула у него в голове, как он вдруг увидел, что улица прямо перед ним резко сворачивает. Забежав за угол, он понял, что на какое-то время оказался вне поля зрения своих преследователей. Иногда обстоятельства складываются так, что даже самые нерешительные представители рода человеческого вдруг начинают вести себя целеустремленно и энергично, а осторожные забывают о благоразумии и совершают безрассудно смелые поступки. Именно это и произошло с Гарри Хартли. Те, кто знал его близко, не поверили бы своим глазам, увидев, как он резко остановился, перебросил картонку через ближайшую стену, после чего подпрыгнул, уцепился руками за край ограды, подтянулся и прыгнул следом за ней в сад.

Придя в себя через пару секунд, он понял, что сидит прямо посреди небольшой клумбы в зарослях розовых кустов. Его руки и колени все были в порезах и кровоточили, поскольку садовую стенку от подобных вторжений специально защищали укрепленные наверху осколки старых бутылок. К тому же в голове у Гарри гудело, а перед глазами плыло. Но это не помешало ему увидеть с другой стороны сада (который, надо сказать, содержался в отменном порядке и был полон благоухающих цветов) заднюю стену дома. Здание, довольно большое и явно обитаемое, в отличие от сада вид имело заброшенный, неухоженный и отталкивающий. Во всей стене, окаймляющей сад, не было видно ни одной двери.

Глаза Гарри подметили все эти подробности, но затуманенный разум его все еще не мог собрать их в единую картину или сделать из увиденного какие-либо рациональные выводы. И когда он услышал приближающиеся по усыпанной гравием дорожке шаги, взор его обратился в том направлении, но в голове не возникло мыслей ни о защите, ни о побеге.

Перед ним вырос грубого вида очень крупный мужчина в одежде садовника и с лейкой в руке. Всякий на месте Гарри, по крайней мере, насторожился бы при виде этого здоровяка, глядевшего исподлобья черными мрачными глазами. Но многострадальный секретарь только что пережил нешуточную встряску, и это на какое-то время лишило его даже чувства страха. Он был не в силах отвести взгляд от грозного садовника, но продолжал сидеть совершенно безучастно и не проявил никакого сопротивления, когда тот склонился над ним, взял за плечи, грубым рывком поднял с земли и поставил на ноги.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, Гарри зачарованно, а верзила садовник с не предвещающей ничего хорошего презрительной ухмылкой.

– Ты кто такой? – наконец произнес последний. – Кто ты такой, чтобы перепрыгивать через мою стену и сваливаться на мою Gloire de Dijons![4] Тебя как зовут? – добавил он, встряхнув Гарри. – Ты что тут делаешь?

Гарри не смог произнести ни слова в объяснение.

Но в этот самый миг по улице за стеной пробежали Пендрегон и его добровольный помощник, и их гулкий топот и хриплые крики разнеслись громким эхом по всей узкой улочке. Садовник, получив ответ на свой вопрос, посмотрел на Гарри с неприятной улыбкой.

– Вор, стало быть! – сказал он. – Видать, доходное это дельце: ты, я вижу, весь с иголочки – ни дать, ни взять, настоящий джентльмен. И не стыдно тебе в таком виде по городу расхаживать-то? Среди обычных людей, которые, небось, и обноскам твоим рады были бы! Отвечай, чтоб тебе пусто было! – продолжил он. – Надеюсь, ты по-английски понимаешь, потому как я хочу сперва немного потолковать с тобой, а уж потом в участок вести.

– Поверьте, сэр, – очнулся Гарри, – все это ужасное недоразумение, и, если вы пойдете со мной на Итон-плейс к сэру Томасу Ванделеру, все объяснится, даю слово. Ведь даже самый честный человек, как я теперь понимаю, может оказаться в сомнительном положении.

– Деточка, – ответил садовник, – я пойду с тобой не дальше полицейского участка на соседней улице. Ну а там уж инспектор, не сомневаюсь, согласится прогуляться с тобой до Итон-плейс и попить чайку с твоим замечательным знакомым. А то, может, тебе к самому министру внутренних дел надо? Видали, сэра Томаса Ванделера приплел! Или ты думаешь, я не отличу настоящего джентльмена от простого вора, как ты? Да будь на тебе хоть королевская мантия, я тебя насквозь вижу. Рубашка твоя подороже моего парадного цилиндра будет, пиджачок явно не с барахолки, а ботинки…

Когда взгляд садовника опустился на землю, он вдруг прервал свои язвительные замечания и стал внимательно смотреть на что-то под ногами Гарри. Когда же он снова заговорил, голос его странно изменился.

– Что, черт побери, это такое? – пробормотал он.

Проследив за его взглядом, Гарри узрел такое, что лишило его дара речи от ужаса и изумления. Падая со стены, он приземлился прямиком на шляпную картонку, отчего та порвалась от края до края и из нее прямо на землю высыпалась целая горка драгоценностей. Теперь эта россыпь была частично вдавлена в землю, частично просто лежала, величественно сверкая и переливаясь на свету. Здесь были и изумительная диадема, которой он неизменно восхищался, когда видел ее на голове леди Ванделер, кольца и броши, браслеты и серьги, и даже просто камни без оправы, рассыпавшиеся среди розовых кустов, точно капли утренней росы. Перед двумя мужчинами на земле находилось настоящее сокровище, целое состояние в самой соблазнительной, недвусмысленной и непреходящей форме. И всю эту великолепную, испускающую миллионы радужных вспышек красоту можно было унести в одном садовничьем фартуке.

– О Боже, – промямлил Гарри. – Я пропал!

С неизмеримой скоростью разум его вернулся в недалекое прошлое, и он начал понимать суть всего, что произошло с ним в этот день. Злоключения его сложились в единую картину, и он с ужасом осознал, в какую нехорошую историю угодил. Гарри осмотрелся по сторонам, как будто ища помощи, но в саду с рассыпанными драгоценностями, кроме его грозного собеседника, никого не было, и когда он прислушался, то не услышал ничего, кроме шороха листьев и частого биения собственного сердца. Поэтому неудивительно, что у молодого человека по спине пробежал холодок и он слабым голосом повторил свое последнее восклицание:

– Я пропал!

Садовник тоже быстро оглянулся, но с каким-то виноватым видом. Не увидев лица ни в одном из окон, он облегченно вздохнул.

– Да не трусь ты, болван! – сказал он. – Что случилось, то случилось, хуже не будет. Ты что, сразу не мог сказать, что тут на двоих хватит? Да что там на двоих, – добавил он, – тут на две сотни хватит! Ну-ка, приятель, давай лучше отойди в сторонку, чтоб тебя никто не увидел. Да и шляпу надень, отряхнись хотя бы, а то выйдешь в таком виде на улицу, тебя засмеют сразу.

Пока Гарри механически выполнял его советы, садовник опустился на колени и торопливо сгреб рассыпанные бриллианты обратно в шляпную картонку. Как только он прикоснулся к этим дорогим кристаллам, по его могучему телу пробежала дрожь, лицо его свело, а глаза жадно заблестели. Казалось, он специально растягивал это занятие, упиваясь каждым камнем, который оказывался у него в пальцах. Наконец покончив со своим занятием, садовник сунул картонку себе под блузу и, поманив за собой Гарри, направился в сторону дома.

У двери их встретил молодой человек, по виду священник. Он был темноволос и на удивление благообразен. Лицо его светилось смирением и одновременно твердостью. Одет он был весьма опрятно, как и подобает представителю его сословия. Садовник был явно недоволен этой встречей, однако постарался придать лицу радостное выражение и с подобострастной улыбкой обратился к молодому священнику:

– Чудесный сегодня денек выдался, мистер Роллз! Ну прямо благодать Божья! А это мой друг. Зашел розами полюбоваться. Я подумал, никто из жильцов против не будет, вот и разрешил ему.

– Лично я не имею ничего против, – ответил преподобный мистер Роллз. – И думаю, что остальные не стали бы возражать против такой мелочи. Да и сад ведь принадлежит вам, мистер Рэберн. Раз уж вы позволяете нам прогуливаться по нему, было бы черной неблагодарностью осмелиться вмешиваться в ваши отношения с друзьями. Однако мне кажется, – добавил он, – что мы с этим джентльменом уже встречались. Мистер Хартли, кажется? Вам случилось упасть? Какое несчастье.

И он протянул руку.

Нечто вроде девичьей застенчивости, смешанной с желанием оттянуть как можно дальше необходимость что-то объяснять, заставило Гарри не ухватиться за этот шанс на спасение и отречься от собственного имени. Он предпочел довериться садовнику, который, по крайней мере, ничего не знал о нем, а не думать о том, к чему могут привести любопытство и, возможно, сомнения знакомого ему человека.

– Боюсь, что произошла какая-то ошибка, – сказал он. – Меня зовут Томлинсон, и я друг мистера Рэберна.

– В самом деле? – удивился мистер Роллз. – Сходство просто поразительное.

Мистер Рэберн, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу, слушая этот разговор, почувствовал, что сейчас самое время прекратить его.

– Что ж, приятной вам прогулки, сэр, – сказал он.

С этими словами он втащил Гарри в дом, а потом – в комнату с окном в сад. Первым делом он опустил штору, поскольку мистер Роллз, озадаченно сдвинув брови, все еще стоял там, где они его оставили. Потом он высыпал на стол содержимое разорванной картонки и с восторженным видом уставился на сокровища жадными глазами, потирая руками бедра. Гарри испытал новые муки, глядя на искаженное алчностью лицо. Он никак не мог поверить, что из чистого и безмятежного мира он единым духом был вырван в отвратительный мир низких и преступных побуждений. Он не помнил за собой ни одного прегрешения, но теперь его ждало наказание в его самой изощренной и жестокой форме – ожидание наказания, подозрения честных людей и компания злых и грубых личностей. Ему казалось, что он с радостью отдал бы жизнь свою, лишь бы оказаться подальше от этой комнаты и лишиться общества мистера Рэберна.

– Ну вот, – сказал тот, разделив сокровища на две почти равные части и придвинув одну из горок к себе. – Ну вот. За все в мире нужно платить, и за что-то очень дорого. Хочу сказать вам, мистер Хартли, если вас на самом деле так зовут, что я – человек очень простой и отзывчивый. Доброта моя мне, можно сказать, всю жизнь мешала. Я бы мог прикарманить себе все эти камушки, если б захотел, и вы, как я погляжу, и пикнуть не посмели бы. Да, видать, приглянулись вы мне чем-то. Нету у меня никакого желания обирать вас. Так что, видите, только по доброте своей я предлагаю поделиться. И вот это, – он указал на две кучки, – доли. Разделил я справедливо и по-дружески. Есть у вас возражения, мистер Хартли? Я за каждую брошку торговаться не стану.

– Но, сэр, – воскликнул Гарри. – То, что вы мне предлагаете, невозможно. Эти драгоценности не мои, и я не имею права делить то, что мне не принадлежит. Ни с кем и ни на какие доли.

– Не ваши, говорите? – ответил Рэберн, окидывая его недобрым взглядом. – И ни с кем, значит, не можете делиться? Ну так очень жаль, скажу я вам, потому что тогда мне придется отвести вас в участок. А это полиция, подумайте об этом! – многозначительно прибавил он. – Подумайте, каким позором это станет для уважаемых родителей ваших. Подумайте, – продолжал он, сжав запястье Гарри, – подумайте о колониях и о судном дне.

– Я не могу, – взвыл Гарри. – Я не виноват. Вы не пойдете со мной на Итон-плейс?

– Нет, – ответил громила. – Не пойду, это уж точно. Делить побрякушки будем здесь.

Тут он неожиданно и резко крутанул запястье несчастного парня.

Гарри не смог сдержать крика, лицо его покрылось потом. Быть может, боль и страх обострили его разум, но, как бы то ни было, все это дело тут же представилось ему совсем в другом свете, и он увидел, что ему не остается ничего другого, кроме как согласиться на предложение этого негодяя с тем, чтобы потом, при более благоприятных условиях, когда с него самого будут сняты все обвинения, найти этот дом и заставить его вернуть отнятое.

– Я согласен, согласен! – простонал он.

– Вот и умница, – усмехнулся садовник и отпустил руку. – Я так и думал, что вы наконец поймете свою выгоду. Эту коробку, – продолжил он, – я сожгу со своим мусором от греха подальше, а то еще увидит кто. Ну а вы давайте пока, сгребайте свою часть и в карман прячьте.

Гарри послушно принялся выполнять указание. Рэберн стоял рядом и наблюдал, при этом то и дело, прельстившись каким-нибудь особенно ярким блеском, выуживал из доли секретаря очередное украшение и добавлял его к своим.

Когда дележ был окончен, они направились к выходу. Осторожно приоткрыв дверь, Рэберн высунул голову на улицу и осмотрелся. Очевидно, на ней не было никого, потому что он внезапно положил на затылок Гарри ладонь и, наклонив его голову так, чтобы он не мог видеть ничего, кроме ступенек крыльца и дороги у себя под ногами, грубо подталкивая, перевел его через улицу, потом вывел на другую и сделал еще один поворот. Длилась эта унизительная процедура минуты полторы, и Гарри успел сосчитать три поворота, прежде чем хулиган отпустил его и с криком «А теперь проваливай!» метким атлетическим пинком отправил лицом вниз на мостовую.

Когда Гарри, оглушенный, с расквашенным носом, кое-как пришел в себя, от садовника уже и след простыл. И тогда в первый раз злость и боль обуяли его настолько, что он разрыдался, сидя прямо посреди дороги.

Немного утолив свое горе, он стал осматриваться и читать названия улиц, на пересечении которых его оставил садовник. Он по-прежнему находился в неведомых ему западных районах Лондона, в окружении вилл и больших садов. В одном из окон он заметил несколько лиц – эти люди явно стали свидетелями его несчастья. Почти сразу из этого дома к нему выбежала служанка со стаканом воды в руке. В ту же секунду с другой стороны к нему направился какой-то грязный бродяга, слонявшийся неподалеку.

– Бедненький, – жалостливо произнесла служанка. – Как жестоко с вами обошлись! Боже, да у вас же все колени изрезаны! И одежда вся изодрана. Вы знаете негодяя, который это сделал с вами?

– Знаю! – вскричал Гарри, немного освеженный водой. – И я этого так не оставлю! Он дорого за это заплатит, обещаю вам!

– Вам бы лучше зайти в дом, умыться и причесаться, – продолжила служанка. – Хозяйка пустит вас, не бойтесь. Я вашу шляпу подниму. Боже правый! – воскликнула тут она. – Да вы тут всю улицу бриллиантами засыпали.

И это была сущая правда, ибо большая часть из того, что осталось ему после грабительского дележа мистера Рэберна, высыпалась из его кармана, когда он летел кувырком, и теперь драгоценности снова сверкали на земле. Секретарь возблагодарил Небеса, что у служанки оказались такие острые глаза. «Хорошо, что ничего похуже не случилось», – подумал он, и спасение остатков сокровища показалось ему событием чуть ли не таким же важным, как утрата его большей части. Но увы! Как только он наклонился, чтобы собрать украшения, бродяга совершил быстрый рывок, одним движением руки сбил с ног Гарри и служанку, зачерпнул обеими руками пригоршню бриллиантов и с поразительной быстротой задал деру по улице.

Гарри, как только поднялся на ноги, с криками понесся за вором вдогонку, но у того словно крылья на ногах выросли, да и, похоже, он слишком хорошо ориентировался в этих местах, поскольку его преследователь, свернув следом за ним в один из переулков, не увидел там никаких следов беглеца.

В глубочайшем унынии Гарри вернулся к месту катастрофы, где дожидавшаяся его служанка честно отдала ему шляпу и то малое, что осталось от сокровища. Гарри поблагодарил ее от всей души, после чего, не имея больше никакого желания экономить, отправился к ближайшей стоянке кебов и поехал на Итон-плейс.

Как только он прибыл на место, ему сразу показалось, что в доме творится что-то неладное, как будто какое-то горе постигло его обитателей. Все слуги были собраны в передней, и они не смогли (впрочем, и не сильно старались) скрыть веселья при виде жалкой, обшарпанной фигуры секретаря. Стараясь держаться достойно, он прошествовал мимо них и направился прямиком в будуар. Когда Гарри открыл дверь, его взору представилась поразительная, если не сказать зловещая, картина: генерал, его жена и (кто бы мог подумать?!) Чарли Пендрегон сидели тесным кружком и с сосредоточенными лицами оживленно обсуждали какой-то важный вопрос. Гарри сразу понял, что ему не придется ничего объяснять: как видно, генералу уже откровенно рассказали о намерении залезть ему в карман и о печальном провале плана. Так что теперь они решили объединить силы против нависшей над ними общей опасности.

– Ну наконец-то! – воскликнула леди Ванделер. – Вот он. Картонку, Гарри… Картонку!

Но Гарри стоял перед ними, точно в воду опущенный, не смея оторвать взор от пола.

– Ну же! – крикнула она. – Скажите что-нибудь! Где картонка?

Мужчины повторили ее просьбу, сопроводив ее угрожающими жестами.

Гарри достал из кармана пригоршню украшений. Он был бледен, как сама смерть.

– Это все, что осталось, – сказал он. – Но клянусь Господом Богом, я не виноват, что так случилось. И я уверен, если вы наберетесь терпения, что-то еще удастся вернуть, хотя что-то, к сожалению, пропало навсегда.

Леди Ванделер ахнула.

– Боже! Все наши бриллианты пропали. А у меня долгу за платья девяносто тысяч фунтов.

– Сударыня, – сказал генерал. – Вы могли бы выбросить свои побрякушки в сточную канаву, вы могли бы наделать долгов в пятьдесят раз больше названной вами суммы, вы украли диадему и кольцо моей матери, но природа все равно взяла бы свое, и я простил бы вас. Но, сударыня, вы похитили Алмаз раджи, «Око света» – так его поэтично называют на Востоке. «Гордость Кашгара!» – вскричал генерал, воздев руки. – После этого, сударыня, между нами все кончено!

– Поверьте, генерал, – сказала она, – это одна из лучших речей, которые я до сих пор от вас слышала. И поскольку нас теперь ждет разорение, я почти даже рада этой перемене, если она отдалит меня от вас. Вы достаточно часто повторяли, что я вышла за вас по расчету, так вот я теперь могу сознаться вам, что всегда горько жалела об этой сделке. И если бы вы сейчас были свободны и имели бриллианты величиной с вашу голову, я бы даже служанке своей посоветовала не идти на подобный отвратительный союз. А что до вас, мистер Хартли, – продолжила она, повернувшись к секретарю, – вы уже достаточно проявили свои ценные качества в этом доме. Теперь мы убедились, что у вас нет ни характера, ни здравого смысла, ни чувства собственного достоинства, и теперь я вижу для вас лишь один выход: удалиться отсюда, желательно без промедления, и, если такое возможно, никогда сюда не возвращаться. Оклад свой можете востребовать с моего бывшего мужа в качестве кредитора.

Не успел Гарри постичь смысл одной оскорбительной речи, как генерал напустился на него с другой.

– А пока что, – сказал он, – прошу пройти со мной в полицейский участок. Вы можете обмануть простого солдата, но от недремлющего ока закона вам ничего не скрыть. Если, благодаря вашим тайным интрижкам с моей женой, мне предстоит провести остаток жизни в нищете, то, будьте уверены, я позабочусь, чтобы и вы не остались без должной награды за старания. И Бог лишит меня безмерного счастья, если вы не будете до конца своих дней щипать паклю на каторге.

С этими словами генерал выволок Гарри из комнаты, протащил вниз по лестнице и повел его дальше по улице в районный полицейский участок.

На этом, говорит мой арабский рассказчик, закончилась печальная история шляпной картонки. Но случай этот стал для несчастного секретаря началом новой жизни, сделал из него настоящего мужчину. Полиции не составило труда убедиться в его невиновности, и, после того как он оказал следствию самую активную помощь, один из начальников сыскного отделения даже похвалил его за честность и простоту поведения. Несколько человек приняли участие в судьбе горемыки, а вскоре он унаследовал определенную сумму от своей одинокой тетушки, жившей в Вустершире. После этого он женился на Пруденс и уплыл вместе с ней в Бендиго[5] или, по другим сведениям, в Тринкомали[6], радуясь жизни и питая самые светлые надежды.

Рассказ о молодом человеке духовного звания

Преподобный Саймон Роллз преуспел в изучении этических наук, но ближе всего его сердцу было богословие. Его эссе «О христианской доктрине общественного долга» после публикации обратило на себя внимание кое-кого в Оксфордском университете, и в духовных и ученых кругах стали полагать, что юный мистер Роллз задумал более основательный труд (поговаривали, что монографию), посвященный авторитетности отцов церкви. Однако ни эти достижения, ни великие замыслы никоим образом не способствовали его продвижению по службе, и молодой священник все еще дожидался своего первого назначения на должность викария, когда как-то раз во время случайной прогулки по Стокдоув-лейн он набрел на спокойный пышный сад, и присущее ему стремление к уединению и научным занятиям, а также невысокая плата, которую просили за жилье, привели к тому, что он поселился у мистера Рэберна.

Вскоре он завел себе привычку каждое утро после семи-восьми часов работы над святым Амвросием или святым Иоанном Златоустом прохаживаться какое-то время в раздумье среди роз. И, как правило, то было самое плодотворное времяпрепровождение за весь день. Однако даже искренняя тяга к мысли, даже восторг, который дает предвкушение работы над большими, глубокими вопросами, не всегда могут избавить разум философа от мелочных потрясений и общения с суетным миром. Когда мистер Роллз наткнулся на секретаря генерала Ванделера, оборванного и окровавленного, рядом со своим домовладельцем, когда он заметил, как оба при встрече с ним побледнели, а после старательно уходили от вопросов, и, главное, когда первый из них, не моргнув, отрекся от своего имени, святые отцы мигом вылетели у него из головы, уступив место грубому любопытству.

«Я не мог ошибиться, – подумал он. – Это мистер Хартли, вне всякого сомнения. Но почему он в таком плачевном виде? Почему отказывается от своего имени? И что у него может быть общего с этим угрюмым негодяем – моим хозяином?»

Пока он пытался найти ответы на эти вопросы, другое любопытное обстоятельство привлекло его внимание. В небольшом окне рядом с дверью появилось лицо мистера Рэберна, и он случайно встретился взглядом с мистером Роллзом. Садовник казался чем-то озабоченным и даже встревоженным и сразу же резко опустил штору.

«Может быть, в этом ничего и нет, – отметил про себя мистер Роллз. – Может быть, все просто чудесно, но только я так не думаю. Настороженность, скрытность, подозрительность, – продолжал размышлять он. – Все это указывает на то, что эта парочка замыслила что-то недоброе».

В мистере Роллзе проснулся сыщик, который живет в каждом из нас. Он тут же овладел его сознанием и заставил быстрым, уверенным шагом, не имевшим ничего общего с его обычной походкой, отправиться в сад на поиск улик. Когда молодой клирик приблизился к месту низвержения Гарри, он сразу же заметил поломанный розовый куст и следы на земле. Взглянув вверх, он увидел царапины на стене и кусок штанины, болтающийся на осколке бутылки. Так вот как к мистеру Рэберну заходит его дорогой друг! Вот, значит, каким образом секретарь генерала Ванделера любуется красотами цветника. Мистер Роллз даже тихонько присвистнул, когда наклонился, чтобы осмотреть землю. Он определил место, куда приземлился Гарри, рухнув со стены, опознал плоские глубокие следы мистера Рэберна, оставленные им в том месте, где он поднимал секретаря за шиворот. Более того, при ближайшем изучении он даже сумел различить на земле вмятины и бороздки от пальцев, как будто кто-то торопливо собирал что-то рассыпавшееся по земле.

«Честное слово, – подумал он, – это уже становится интересным».

И в тот же самый миг он заметил что-то почти полностью вдавленное в землю. Через секунду он эксгумировал изящную сафьяновую коробочку с золотой застежкой, украшенную восточными узорами. Ее попросту втоптали в землю, и лишь поэтому она осталась не замечена мистером Рэберном во время торопливых поисков. Мистер Роллз открыл коробочку и едва не задохнулся от изумления, граничащего с ужасом, ибо взору его открылся лежащий в бархатной зеленой подушечке алмаз невероятного размера и чистейшей воды. Он был размером с утиное яйцо, прекрасно огранен и не имел ни одного изъяна. Когда на него упало солнце, он изверг сияние, подобное электрическому, и засветился изнутри тысячью огней.

Мистер Роллз не был знатоком драгоценных камней, но Алмаз раджи был чудом и говорил сам за себя. Если бы его нашел какой-нибудь деревенский ребенок, он бы с криком побежал к ближайшему дому; дикарь пал бы ниц перед таким поразительным фетишем. Молодой клирик не мог оторвать взгляда от этого прекрасного камня. Мысль о его огромной стоимости завладела его разумом безраздельно. Он понимал: ценность того, что он держит в руке, превышает доходы архиепископа за многие-многие годы; этим камнем можно оплатить возведение соборов более величественных, чем Илийский или Кельнский; тому, кто владеет им, он дает возможность навсегда избавиться от мирских забот, спокойно и неторопливо следовать своим наклонностям, беспрепятственно предаваться любимым занятиям. А когда он немного повернул камень, тот снова, еще ярче, брызнул лучами, которые, казалось, пронзили его сердце.

Роковые решения часто принимаются за один миг и без вмешательства тех частей мозга, которые отвечают за рациональное мышление. Так случилось и с мистером Роллзом. Он быстро оглянулся, увидев, как и мистер Рэберн незадолго до того, лишь залитый солнцем цветник, высокие кроны деревьев и дом с занавешенными окнами, убедился, что рядом никого нет, захлопнул коробочку, положил ее в карман и, опустив голову, поспешно, как будто чувствуя вину, пошел в свой кабинет.

Преподобный Саймон Роллз похитил Алмаз раджи.

В тот же день приехала полиция с Гарри Хартли. Садовник, который от страха трясся как в лихорадке, сразу же отдал свою добычу. Драгоценности были опознаны и описаны в присутствии секретаря. Мистер Роллз со своей стороны был весьма услужлив, с готовностью рассказал все, что знал, и выказал сожаление, что более ничем не может помочь служителям закона.

– Однако, – добавил он, – я полагаю, дело уже можно считать закрытым.

– Отнюдь, – ответил человек из Скотленд-Ярда и, рассказав о втором ограблении, непосредственной жертвой которого стал Гарри, поведал о все еще не найденных драгоценностях и отдельно описал Алмаз раджи.

– Должно быть, этот камень стоит целое состояние, – предположил мистер Роллз.

– Десять состояний! Двадцать состояний! – воскликнул полицейский.

– Но чем больше его цена, тем труднее его будет продать, – проницательно заметил Саймон. – Такую вещь ведь невозможно не узнать. Это все равно что продавать собор Святого Павла.

– Совершенно верно! – кивнул сыщик. – Но если у вора есть голова на плечах, он распилит камень на три-четыре части, ему и этого хватит, чтобы жить богачом до конца своих дней.

– Спасибо, – сказал клирик. – Вы не представляете, как мне было интересно поговорить с вами.

На это полицейский сказал, что при его профессии приходится узнавать много удивительного, и сразу после этого ушел.

Мистер Роллз вернулся в свою комнату. Она показалась ему меньше и беднее обычного. Никогда еще материалы для работы не вызывали у него так мало интереса. Он презрительно покосился на свою библиотеку, потом стал брать с полки книги отцов церкви, том за томом, просматривать их, но в них не находил ничего подходящего.

«Эти старики, – размышлял он, – несомненно, заслуживают огромного уважения, но, по-моему, все они были далеки от жизни. Взять, допустим, меня. Я достаточно образован, чтобы быть епископом, но не знаю, как распорядиться украденным алмазом. Обычный полицейский кое-что подсказал, и то я, со всей своей ученостью, не понимаю, как воплотить в жизнь его подсказку. Все это наводит на очень нехорошие мысли об университетском образовании».

Придя к такому заключению, он пнул книжную полку, надел шляпу, вышел из дому и, не оглядываясь, направился в клуб, членом которого состоял. В этой обители земного покоя он надеялся найти какого-нибудь сведущего и бывалого человека. В читальной комнате он увидел нескольких приходских священников и одного архидиакона. Трое журналистов и некий сочинитель, пишущий на тему высшей метафизики, играли в бильярд, а к обеду явили свой заурядный, пустой лик лишь несколько завсегдатаев клуба. Ни один из них, размышлял мистер Роллз, не смыслит в опасных делах больше, чем он сам. Здесь не было никого, кто мог бы указать ему выход из его затруднения. Наконец, медленно, точно с трудом, поднявшись по лестнице, в курительной комнате он увидел осанистого человека, одетого нарочито просто, который курил сигару и читал «Фортнайтли ревью». У него было на удивление безмятежное лицо без малейших признаков утомления, в облике его чувствовалось нечто располагающее к доверию и вызывающее желание подчиниться. Чем дольше молодой клирик всматривался в его лицо, тем больше убеждался, что нашел того, кто мог бы снабдить его дельным советом.

– Сэр, – промолвил он, – я прошу прощения, что вторгаюсь в ваше уединение, но, глядя на вас, я понял, что вижу перед собой человека, знающего мир.

– Да, я в самом деле могу о себе такое сказать, – ответил незнакомец, откладывая газету с любопытным и несколько удивленным взглядом.

– Видите ли, сэр, я ученый, – продолжил священник. – Изучаю патристику и живу затворником в окружении чернильниц и книг. Одно недавнее событие открыло мне глаза на неправильность моего существования, и теперь я хочу изменить свою жизнь. Говоря «жизнь», – продолжил он, – я имею в виду жизнь не из романов Теккерея, а жизнь преступную, связанную с тайными возможностями нашего общества. Мне хочется знать, как нужно себя вести в исключительных обстоятельствах. Я – усердный читатель. Скажите, можно ли найти ответы на мои вопросы в книгах?

– Вы ставите передо мной сложную задачу, – ответил незнакомец. – Признаюсь, я не большой знаток по части книг, кроме тех, которыми можно занять время в поезде, хотя, по-моему, есть заслуживающие внимания труды по астрономии, сельскому хозяйству и искусству изготовления бумажных цветов, да еще пара-тройка руководств, как пользоваться глобусом. Но боюсь, что по менее очевидным областям жизни вам не найти ничего такого, что заслуживало бы доверия. Хотя, постойте, – добавил он. – Вы читали Габорио?

Мистер Роллз вынужден был признаться, что никогда даже не слышал этого имени.

– У Габорио вы можете найти кое-что для себя полезное, – продолжил незнакомец. – По крайней мере он наводит на определенные раздумья. К тому же его весьма ценит князь Бисмарк, так что вы будете терять время, так сказать, в хорошей компании.

– Сэр, – сказал священник, – я бесконечно обязан вам за любезность.

– Вы уже с лихвой отблагодарили меня, – сказал его собеседник.

– Чем же? – поинтересовался Саймон.

– Необычностью просьбы, – ответил джентльмен и с вежливым жестом, как будто испрашивая разрешения, снова взялся за «Фортнайтли ревью».

По пути домой мистер Роллз купил книгу о драгоценных камнях и несколько романов Габорио. Последние он жадно читал и просматривал до самого позднего вечера, но, хоть они и подсказали ему несколько неожиданных идей, о том, как поступать с украденными драгоценными камнями, в них не было ни слова. К его неудовольствию, выяснилось, что вся полезная информация там скрыта слоями романтического пустословия, а не собрана в строгом порядке, как делается в пособиях, и он пришел к выводу, что хоть автор и уделял много внимания интересующей его теме, но был совершенно незнаком с таким понятием, как научный подход. Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что характер и ловкость месье Лекока вызвали у него восхищение.

«Это был действительно великий человек, – размышлял мистер Роллз. – Этот мир он знал не хуже, чем я знаю «Свидетельства» Пейли. Все ему было по плечу, за что бы он ни брался, причем даже в самых отчаянных ситуациях. Боже! – неожиданно воскликнул он. – Не это ли главный урок для меня?! Я должен сам научиться распиливать камни».

Он сразу почувствовал себя так, будто затруднительное положение уже осталось позади. Ему вспомнилось, что он знавал когда-то одного ювелира, некоего Б. Маккэлока, жившего в Эдинбурге. Наверняка он с радостью научит его основам своей профессии. Несколько месяцев, возможно, лет тяжелого и грязного труда, и у него хватит умения и хитрости на то, чтобы самостоятельно распилить и с выгодой для себя продать Алмаз раджи. А потом он сможет вернуться к своим исследованиям. Богатому и не обремененному мирскими заботами о насущном ученому будут завидовать все. Золотые видения преследовали его всю ночь, и проснулся он с первыми лучами солнца посвежевшим и в прекрасном расположении духа.

В тот день полиция должна была опечатать дом мистера Рэберна, и это послужило прекрасным поводом для отъезда. Ощущая небывалую легкость на сердце, он собрал вещи и отправился с ними на Кингз-Кросс. Оставив свой багаж в камере хранения, он вернулся в клуб, чтобы скоротать время до поезда и пообедать.

– Если собираетесь сегодня обедать здесь, Роллз, – сказал ему кто-то из знакомых, – можете увидеть двух самых замечательных людей в Англии: принца Флоризеля Богемского и старика Джека Ванделера.

– О принце я слышал, – ответил мистер Роллз, – а с генералом Ванделером даже пару раз встречался в обществе.

– Генерал Ванделер – осел! – заявил его собеседник. – Это его брат – Джон[7], известный искатель приключений, знаток драгоценных камней и один из самых умных дипломатов в Европе. Вы разве не слышали о его дуэли с герцогом де Валь д’Оржем? О его злодеяниях и всех тех зверствах, которые он совершил, когда был диктатором Парагвая? Или о том, как он нашел пропавшие драгоценности сэра Самюэла Ливая? О тех услугах, которые он оказал правительству во время индийского мятежа? Об услугах, которые очень помогли правительству, но которые оно так и не решилось признать? Право слово, я уж и не знаю, что в таком случае можно называть славой… Или, если угодно, скандальной известностью, потому что к Джеку Ванделеру удивительно подходят оба эти понятия. Поспешите вниз, – продолжил он. – Найдите столик поближе к ним и держите ухо востро. Услышите много интересного.

– Но как мне узнать их? – спросил священник.

– Как узнать?! – поразился его друг. – Да принц – один из красивейших людей в Европе. Если и есть человек, который выглядит как настоящий король, так это он. Ну а Джек Ванделер – если вы можете представить себе Одиссея в семьдесят лет с сабельным шрамом через все лицо, так это он. Как узнать! Да их невозможно не заметить даже в толпе зрителей на Дерби!

Роллз поспешно направился вниз в столовую. Его знакомый не соврал. Эту пару нельзя было не узнать. Старик Джон Ванделер сохранил поразительную для своих лет форму, не оставляло сомнений, что этот человек наделен богатырской силой и привык сносить тяготы и лишения. Он не походил ни на фехтовальщика, ни на моряка, ни на того, кто свободно чувствовал себя в седле; в нем как будто соединялись все эти типажи, он словно собрал в себе навыки и сноровку, необходимые для всех этих занятий. Открытое лицо, орлиный профиль, выражение высокомерное и заносчивое – весь его вид говорил о том, что это человек действия, натура решительная, жесткая и неразборчивая в средствах. Густые седые волосы и глубокий сабельный шрам, пересекавший нос и висок, придавали какую-то первобытную дикость лицу и без того примечательному и грозному.

В его компаньоне, принце Богемском, мистер Роллз с изумлением узнал джентльмена, который посоветовал ему почитать Габорио. Принц Флоризель, редко посещавший этот клуб, почетным членом которого (как, впрочем, и почти всех остальных) являлся, несомненно, дожидался Джона Ванделера, когда Саймон накануне вечером обратился к нему за советом.

Остальные обедавшие скромно расселись по углам столовой, предоставив паре знаменитостей определенную долю уединения. Но молодой церковник, не почувствовав благоговейного трепета перед столь выдающимися особами, направился в их сторону и смело сел за ближайший стол.

Такого разговора молодому ученому действительно слышать еще не приходилось. Бывший парагвайский диктатор рассказывал о многочисленных и удивительных приключениях, происходивших с ним в разных уголках земли, а принц сопровождал его повествование комментариями, которые умный человек нашел бы даже более интересными, чем сам рассказ. Таким образом, две формы проявления человеческого опыта, соединившись, предстали перед молодым священником. Он не знал, кем из них восхищаться больше: отчаянным практиком или же тонким знатоком; человеком, который увлеченно рассказывал о собственных деяниях и пережитых опасностях, или же тем, кто, подобно Богу, знал все, не испытав ничего. Манеры каждого из них в полной мере соответствовали их роли в беседе. Диктатор отличался резкостью выражений и жестов, кулак его то сжимался, то разжимался, а то и грубо обрушивался на стол, зычный голос звучал громогласно. Принц же, напротив, казался воплощением вежливой уступчивости и царственного спокойствия. Малейшее движение, мельчайшее изменение интонации его голоса значили куда больше, чем все крики и размахивания его компаньона. Если он и рассказывал о собственных приключениях, что, должно быть, случалось довольно часто, делалось это с таким спокойным видом, что совершенно не выделялось на фоне остальных его слов.

Наконец речь у них зашла о недавних ограблениях и об Алмазе раджи.

– Этому камню лучше бы покоиться на дне моря, – заметил принц Флоризель.

– Я ведь тоже Ванделер, – ответил диктатор. – Поэтому ваше высочество должно понимать, что я не могу с этим согласиться.

– Я говорю с позиций государственной политики, – сказал принц. – Вещи настолько ценные должны находиться в коллекции какого-нибудь вельможи или храниться в сокровищнице великой державы. Отдавать их в руки простым смертным – все равно что назначать цену самой добродетели, и, если бы раджа Кашгара (а этот вельможа, насколько я понимаю, человек весьма просвещенный) хотел отомстить европейцам, он не мог бы достигнуть своей цели скорее, как послав нам это яблоко раздора. Не существует такого целомудрия, которое устояло бы перед подобным искушением. Даже я сам, несмотря на то что у меня достаточно собственных привилегий и обязанностей, даже я, мистер Ванделер, не поручусь, что, если бы он попал ко мне в руки, я бы не поддался влиянию этого одурманивающего камня. Ну а что касается вас, настоящего ценителя камней и профессионального охотника за алмазами, я не верю, что в полицейском справочнике найдется такое преступление, которое вы не совершили бы, – я не верю, что у вас есть такой друг, которого вы с готовностью не предали бы, – не знаю, есть ли у вас семья, но, если бы была, я утверждаю, что вы пожертвовали бы собственными детьми, и все это ради чего? Не для того, чтобы обогатиться, и не для того, чтобы сделать свою жизнь приятней или добиться большего уважения, а только лишь ради того, чтобы иметь возможность называть этот камень своим те пару лет, которые вам остались до смерти, ради того, чтобы открывать сейф и любоваться им, как другие любуются картинами.

– Это правда, – ответил Ванделер. – Мне приходилось охотиться почти на все, от мужчин и женщин до москитов, я нырял за кораллами, я преследовал китов и тигров, но алмазы – самая ценная добыча. Они прекрасны и ценны – одно это может окупить усилия, потраченные на их поиски. Сейчас, ваше высочество наверняка понимает это, я иду по следу. На моей стороне сноровка и богатый опыт. Я знаю каждый ценный камень в коллекции своего брата, как овчар знает своих овец, и я либо найду их все до единого, либо умру, занимаясь поисками.

– Сэр Томас Ванделер будет вам весьма благодарен, – сказал принц.

– Сомневаюсь, – рассмеялся в ответ диктатор. – Но кто-то из Ванделеров будет, это точно. Томас или Джон, Петр или Павел – все мы апостолы одной веры.

– Не понимаю, что вы хотите этим сказать, – брезгливо произнес принц.

Тут к ним подошел лакей и сообщил мистеру Ванделеру, что кеб ждет его у двери.

Мистер Роллз взглянул на часы, увидел, что ему тоже пора, и это совпадение ему очень не понравилось, потому что никакого желания еще раз встретиться с неистовым охотником за алмазами у него не было.

Поскольку усердные научные занятия сказывались на нервной системе молодого человека, путешествовать он предпочитал с комфортом. Вот и на этот раз он купил себе билет в мягкий вагон.

– Вам очень повезло, – сказал проводник. – Во всем вагоне с вами едет лишь один человек, да и тот в другом купе.

Перед самым отправлением поезда, когда уже проверяли билеты, мистер Роллз наконец увидел своего попутчика, который в сопровождении нескольких грузчиков садился в вагон. Как и следовало ожидать, им оказался именно тот человек, которого ему хотелось видеть меньше всего, – старик Джон Ванделер, бывший диктатор.

Спальные вагоны поездов, курсировавших по Большой северной линии, делились на три отдельных помещения: по одному купе для пассажиров в концах вагона и одно – посередине, где размещались удобства. Раздвижные двери отделяли пассажиров от туалета, но в связи с отсутствием на них замков и задвижек можно сказать, что это была общая территория.

Изучая свои позиции, мистер Роллз понял, что практически не защищен от вторжения. Если бы диктатору вздумалось вечером нагрянуть к нему в гости, ему не оставалось бы ничего другого, кроме как принять его. Никакими средствами обороны он не запасся, поэтому сидел на своем диване, как солдат в окопе, ожидая в любую минуту атаки. Это положение обернулось для него сильнейшим беспокойством. Он с тревогой вспоминал хвастливые речи своего попутчика, произнесенные тем в столовой, и его заверения в собственной безнравственности, которые вызвали отвращение у принца. Священник вспомнил, что когда-то читал о людях, наделенных удивительным даром чувствовать близость драгоценных металлов. Якобы они ощущали золото даже на большом расстоянии и через стены. «А что, если нечто подобное возможно и с алмазами? – размышлял он. – И если такое действительно бывает, кто может быть наделен этой непостижимой для разума способностью в большей степени, чем этот человек, который заслужил прозвище Охотник за алмазами? От такого типа можно ожидать чего угодно!» – решил он и стал с тревогой ждать наступления утра.

Разумеется, он предпринял все, что было в его силах, чтобы обезопасить себя. Алмаз он спрятал в самый внутренний карман под многочисленными наслоениями верхней одежды и благочестиво препоручил себя заботам Провидения.

Поезд, как обычно, шел ровно и быстро, и была преодолена уже почти половина пути, когда сон наконец начал брать верх над беспокойством, теснившим грудь мистера Роллза. Какое-то время он противился его влиянию, но тот давил на него все с большей силой, и где-то под Йорком он был вынужден растянуться на подушках дивана и сомкнуть веки. И почти в тот же миг сознание оставило молодого священника. Его последняя мысль была о страшном попутчике.

Когда он проснулся, все еще было темно, лишь слабо светилась лампа в плотном абажуре, а непрекращающийся ровный неутихающий стук колес и мягкое покачивание свидетельствовали о том, что поезд без устали несется к своей цели. Охваченный паническим страхом, мистер Роллз резко сел, ибо во сне его преследовали самые беспокойные видения. Прошло несколько секунд, прежде чем к нему вернулось самообладание, но, после того как он снова положил голову на подушку, заснуть ему уже не удавалось, и он лежал, охваченный сильнейшим возбуждением, не сводя глаз с двери в туалетное отделение. Чтобы закрыться от света, он прикрыл голову своей черной фетровой шляпой и принялся за те мысленные упражнения, которыми люди, страдающие бессонницей, стараются приблизить сон: считал до тысячи или заставлял себя ни о чем не думать. Однако в случае с мистером Роллзом все эти проверенные способы оказались бездейственными. Ему не давала покоя целая дюжина разнообразных тревог. Старик из другого конца вагона преследовал его, точно призрак, в самых жутких формах, и, как бы он ни ложился, алмаз во внутреннем кармане причинял ощутимую физическую боль. Он обжигал, он казался слишком большим, он до кровоподтеков давил на ребра. А случалось, что на какие-то мельчайшие доли секунды у священника возникало желание выбросить его в окно.

Пока он так лежал, произошло нечто странное.

Раздвижная дверь в уборную слегка пошевелилась, потом немного отъехала в сторону и наконец открылась примерно на двадцать дюймов. В уборной лампа не была накрыта абажуром, поэтому в освещенном проеме мистер Роллз без труда увидел голову мистера Ванделера с выражением напряженного внимания на лице. Он почувствовал, что взгляд диктатора устремился прямо на него, и инстинкт самосохранения заставил его затаить дыхание, замереть и опустить веки, чтобы наблюдать за незваным гостем из-за ресниц. Через какой-то миг голова скрылась, дверь снова закрылась.

Диктатор приходил не для того, чтобы напасть, а чтобы осмотреться. Его действия не были угрожающими, он вел себя скорее как человек, который сам чувствовал угрозу. Если мистер Роллз боялся его, то было похоже, что и тот в свою очередь был не так уж спокоен насчет мистера Роллза. Судя по всему, он приходил убедиться, что его единственный попутчик спит. Удовлетворив свое любопытство, он мгновенно удалился.

Клирик вскочил на ноги. Бесконечный ужас уступил место безрассудной отваге. Отметив про себя, что стук колес скрывает все остальные звуки, он решил – будь что будет! – нанести ответный визит. Скинув плащ, который мог сковать движения, он вошел в уборную и прислушался. Как он и ожидал, ничего, кроме грохота колес, не слышалось. Положив ладонь на дверь в противоположное купе, он приоткрыл ее дюймов на шесть, после чего замер и, не удержавшись, удивленно вскрикнул.

Джон Ванделер был в меховой дорожной шапке с отворотами, закрывавшими уши, что, вероятно, в сочетании с шумом колес и помешало ему услышать возглас. По крайней мере, головы он не поднял, а продолжал заниматься своим странным делом. Между ног у него стояла открытая шляпная коробка, в одной руке он держал рукав своего пальто из тюленьей кожи, а во второй – внушительных размеров нож, которым только что распорол шов на рукаве. Мистер Роллз читал о людях, которые возят деньги в поясах, но, поскольку сам он всегда носил только мягкие ремешки, у него не было возможности понять, как это осуществляется в действительности. Но тут, на его глазах, происходило нечто еще более необычное: похоже, Джон Ванделер под подкладкой рукава своего пальто перевозил алмазы. Наблюдая за ним, молодой клирик видел, как одна за другой в шляпную коробку оттуда выпадали сверкающие бриллиантовые капли.

Он стоял, точно прикованный к своему месту, и наблюдал за необычным действом. Алмазы были в основном небольшие и особо не различались ни по форме, ни по блеску. Неожиданно диктатор как будто столкнулся с каким-то затруднением. Он склонился над рукавом и пустил в ход обе руки. Лишь после долгих манипуляций ему удалось извлечь из-под подкладки большую бриллиантовую диадему. Несколько секунд он любовался ею, а потом положил к остальным драгоценностям в коробку. Диадема стала для мистера Роллза лучом света. Он немедленно признал в ней ту самую диадему, которая была украдена у Гарри Хартли бродягой. Ошибки быть не могло. Она была в точности такой, какой ее описал сыщик: рубиновые звезды, сходящиеся к большому изумруду посредине, пересекающиеся полумесяцы и грушевидные подвески, каждая из которых была вырезана из цельного камня, что придавало особую ценность диадеме леди Ванделер.

Мистер Роллз испытал неимоверное облегчение. Диктатор был замешан в этом деле не меньше его самого. Значит, ни один из них не сможет донести на другого. В порыве радости священник глубоко вздохнул, но, поскольку он почти задыхался от волнения, а в горле у него все еще першило от только что пережитого напряжения, вздох перерос в кашель.

Мистер Ванделер поднял глаза. Лицо его исказилось от злобы, глаза широко раскрылись, рот приоткрылся от удивления, граничащего с яростью. Инстинктивным движением он накрыл картонку своим пальто. Полминуты мужчины молча смотрели друг на друга. За это короткое время мистер Роллз (а он был из тех, кто быстро соображает в случае опасности) успел придумать, как ему поступить. План его был отчаянным. Понимая, что рискует головой, он первым нарушил молчание.

– Прошу прощения.

Диктатор слегка вздрогнул и хриплым голосом произнес:

– Что вам угодно?

– Я очень интересуюсь алмазами, – с совершенно невозмутимым видом произнес мистер Роллз. – Двум ценителям стоило бы познакомиться. У меня при себе одна безделушка, которая, возможно, заменит официальное представление.

И с этими словами он спокойно вынул из кармана футляр, на секунду показал Алмаз раджи диктатору и тут же снова ее захлопнул.

– Когда-то это принадлежало вашему брату, – прибавил он.

Джон Ванделер продолжал всматриваться в него с выражением почти болезненного любопытства, но не двигался и молчал.

– Как я успел заметить, – продолжил молодой человек, – наши камни из одной коллекции.

Наконец любопытство диктатора взяло верх над его самообладанием.

– Прошу прощения, – сказал он. – Похоже, начинаю стареть. Совершенно не был готов к такому повороту. Однако прошу, ответьте мне на один вопрос: меня обманывают глаза или вы в самом деле священник?

– Я имею духовное звание, – ответил мистер Роллз.

– Значит, отныне, – воскликнул Ванделер, – я плохого слова не скажу о священниках.

– Вы мне льстите, – проронил мистер Роллз.

– Простите, – сказал диктатор. – Простите меня, молодой человек. Вы не трус, но я хочу убедиться, что разговариваю не с последним идиотом. Не соблаговолите ли вы, – продолжил он, откинувшись на спинку дивана, – мне кое-что объяснить? У меня создалось впечатление, что у вас имеется какая-то причина для подобной наглости, и, должен признаться, мне любопытно ее узнать.

– Все очень просто, – ответил клирик. – Дело в том, что я совершенно не знаю этой жизни.

– Буду рад, если вы меня в этом убедите, – ответил Ванделер.

И мистер Роллз рассказал ему о том, каким образом Провидение связало его с Алмазом раджи, начиная с того, как он нашел его в саду Рэберна, и заканчивая отъездом из Лондона на «Летучем шотландце»[8]. Прибавив краткий обзор своих чувств и мыслей, посетивших его за время путешествия, он закончил рассказ такими словами:

– Когда я узнал диадему, я понял, что мы с вами находимся в равном положении по отношению к обществу, и это дало мне надежду (думаю, вы не сочтете ее напрасной), что вы могли бы стать в некотором смысле моим партнером в преодолении трудностей, разумеется к обоюдной выгоде. Человеку с вашими познаниями и опытом не составит труда правильно распорядиться камнем, в то время как для меня эта задача почти непосильная. С другой стороны, я посчитал, что потеряю почти столько же, если сам распилю камень, да еще неумелой рукой, поэтому я и решил, что лучше щедро заплачу вам за помощь. Дело это, конечно же, довольно деликатное, и, возможно, я позволил себе некоторую дерзость, обращаясь к вам с этой просьбой. Но прошу вас помнить, что для меня подобное в новинку, и я, не имея опыта, не знаю, как принято себя вести в подобных ситуациях. Могу сказать без ложной скромности, что я мог бы, если угодно, весьма недурно женить вас или крестить, но проведение подобных переговоров не входит в число моих достоинств.

– Не хочу вам льстить, – сказал в свою очередь Ванделер, – но, право слово, у вас превосходные способности к преступной жизни. У вас больше достоинств, чем вы думаете. Мне приходилось встречаться с множеством мошенников всех мастей в самых разных частях света, но подобную наглость я вижу впервые. Поздравляю вас, мистер Роллз, вы наконец занялись своим делом! А насчет помощи – я к вашим услугам. Я в Эдинбург всего на день, по делам брата, а потом возвращаюсь в Париж, где обычно живу. Если хотите, можете поехать со мной. И я не сомневаюсь, что до конца месяца смогу уладить ваше дельце. Останетесь довольны.

На этом, вопреки всем принятым традициям своего искусства, наш арабский повествователь прерывает «РАССКАЗ О МОЛОДОМ ЧЕЛОВЕКЕ ДУХОВНОГО ЗВАНИЯ». Я считаю подобную практику прискорбной и неприемлемой, но вынужден следовать первоисточнику, поэтому за окончанием приключений мистера Роллза я отсылаю читателя к последнему номеру в этом цикле, к «РАССКАЗУ О ДОМЕ С ЗЕЛЕНЫМИ СТАВНЯМИ».

Рассказ о доме с зелеными ставнями

Фрэнсис Скримджер, клерк Шотландского банка в Эдинбурге, все свои двадцать пять лет жил спокойной, достойной и безмятежной жизнью. Мать его умерла, когда он был совсем маленьким, но отец, человек здравомыслящий и честный, дал ему прекрасное образование, определив в хорошую школу, а дома привил любовь к порядку и скромность. Фрэнсис, имевший нрав кроткий и нежный, извлек всю возможную выгоду из своего образования и, поступив на службу, с рвением принялся за работу. Его единственным развлечением были субботние прогулки, редкие обеды в семейном кругу и ежегодные двухнедельные путешествия на север в горы или даже на континент в Европу. Он быстро завоевывал расположение начальства и уже получал почти двести фунтов в год и мог рассчитывать на то, что в конечном итоге сумма эта будет почти вдвое больше. Мало кто из молодых служителей банка был так же доволен своим местом, как Фрэнсис Скримджер. Мало кто мог сравниться с ним в усидчивости и трудолюбии. Иногда по вечерам, прочитав ежедневную газету, он игрой на флейте услаждал слух отца, которого очень любил и уважал.

Однажды он получил письмо от известной адвокатской конторы с просьбой о немедленной встрече. На письме стояла отметка: «Конфиденциально», и пришло оно не домой, а на адрес банка. Оба эти обстоятельства взволновали его и заставили с еще большей готовностью откликнуться на вызов. Глава конторы, мужчина весьма строгого вида, сухо поздоровался и сразу же приступил к изложению сути дела, привычно пересыпая свою речь специфическими выражениями и терминами. Некто, чья личность должна была остаться нераскрытой, несмотря на то что адвокат имел все основания для доверия этому человеку, – короче говоря, человек, занимающий видное положение в стране, – пожелал назначить Фрэнсису ежегодное пособие в размере пятисот фунтов в год. Капитал должен был находиться в ведении адвокатской конторы и двух попечителей, которые также должны были остаться неназванными. Щедрый дар сопровождался некоторыми условиями, но он был уверен, что его новый клиент не найдет в них ничего чрезмерного или непозволительного. И он повторил эти два слова с особым выражением, словно давая понять, что расспросы нежелательны.

Все же Фрэнсис поинтересовался характером этих условий.

– В условиях, – сказал присяжный стряпчий, – как я уже дважды отметил, нет ничего чрезмерного или непозволительного. В то же время я не имею права скрыть от вас, что условия эти очень необычны. Могу даже сказать, что возложенная на нашу контору задача не входит в нашу компетенцию и я бы отказался от этого дела, если бы не репутация джентльмена, который доверил мне его ведение, и, скажу откровенно, мистер Скримджер, если бы не мой личный интерес к вам, вызванный весьма лестными и наверняка заслуженными отзывами, которые я слышал.

Фрэнсис попросил стряпчего высказаться определеннее.

– Вы не представляете, насколько меня волнуют эти условия, – умоляющим голосом добавил он.

– Условий всего два, – сказал адвокат и повторил с напором. – Всего два! А речь идет, позвольте напомнить, о пяти сотнях в год… И без налогов. Чуть не забыл. Без налогов!

И адвокат многозначительно поднял брови.

– Первое условие, – продолжил он, – очень простое. В воскресенье пятнадцатого числа с утра вам необходимо будет находиться в Париже. Там, в кассе «Комеди Франсез», вас будет ждать билет на ваше имя. Вам предлагается всего лишь просидеть до окончания представления на указанном месте. И это все.

– Я бы, конечно, предпочел будний день, – заметил Фрэнсис. – Хотя, что уж там, разик можно и…

– Да еще в Париже, мой дорогой сэр, – поддержал его адвокат. – Я, признаться, и сам в чем-то формалист, но при таких-то условиях, да еще в Париже! Я бы на вашем месте не колебался и секунды.

И оба весело рассмеялись.

– Второе условие более важное, – вернулся к делу присяжный стряпчий. – Оно касается вашей женитьбы. Мой клиент, питая глубокий интерес к вашему благополучию, настоятельно рекомендует вам обратить внимание на одну особу. Настоятельно! Вы понимаете?

– Давайте говорить напрямую, – сказал на это Фрэнсис. – Я должен жениться на женщине, на которую укажет ваш таинственный клиент. Хоть на молодой, хоть на старой, хоть на черной, хоть на белой?

– Меня предупредили, чтобы я заверил вас, что ваш благодетель вопрос о соответствии возраста и положения учел в первую очередь, – ответил адвокат. – Что же касается расы, должен признаться, подобное затруднение мне не пришло в голову и о цвете кожи я не спрашивал. Но если хотите, я немедленно пошлю запрос и при первом же удобном случае сообщу вам ответ.

– Сэр, – сказал Фрэнсис, – нужно еще разобраться, не является ли все это дело чьим-то наглым мошенничеством. Обстоятельства, согласитесь, весьма и весьма подозрительные, я бы даже сказал, сомнительные. Так что, пока мне не станет понятно, что происходит и с какой целью, очень жаль, но я вынужден буду отказаться от этой сделки. Кроме вас, с вопросами мне обращаться не к кому. Я должен узнать, что за этим стоит. Если вы не знаете, не догадываетесь или не имеете права мне что-либо рассказывать, я собираюсь и иду обратно в банк.

– Я не знаю, – ответил адвокат. – Но у меня есть одно предположение. За этим, несомненно, невероятным предложением стоит ваш отец, и никто другой.

– Отец?! – презрительно воскликнул Фрэнсис. – Мой отец – достойнейший человек. Да я знаю каждую его мысль, каждый пенни его богатства!

– Вы меня не так поняли, – сказал адвокат. – Я говорю не о мистере Скримджере-старшем, поскольку не он ваш отец. Когда он с женой приехал в Эдинбург, вам уже был год, но взяли они вас к себе всего лишь за три месяца до этого. Эта тайна тщательно оберегалась, но это факт. Ваш настоящий отец неизвестен, поэтому я повторяю, мне кажется, что за всем этим делом стоит именно он. И это его указания поручили мне передать вам.

Невозможно описать изумление Фрэнсиса Скримджера, вызванное этим неожиданным известием. О своем замешательстве он сообщил адвокату.

– Сэр, – пролепетал он. – Это так неожиданно, что я должен просить у вас хотя бы несколько часов на раздумья. Сегодня вечером я сообщу, к какому решению пришел.

Адвокат, похвалив его за благоразумие, согласился, и Фрэнсис, отпросившись в банке под каким-то предлогом, отправился в долгую пешую прогулку за город. Там он с головой ушел в обдумывание этого вопроса. Приятное чувство собственной значимости лишь подстегнуло его желание не ошибиться с принятием решения, но с самого начало было ясно, каков будет его ответ. Вся грешная человеческая натура его так и тянулась к пяти сотням в год и тем странным условиям, которыми это предложение сопровождалось. Он вдруг почувствовал неодолимое отвращение к фамилии Скримджер, хотя никогда раньше Фрэнсис не замечал, чтобы она ему не нравилась. Он начал презирать узкие и приземленные интересы своей прошлой жизни. Приняв наконец окончательное решение, он с легким сердцем отправился в обратный путь, наслаждаясь новым для него ощущением силы и свободы. В груди его приятно щекотало от самых радостных предчувствий.

Он успел сказать лишь пару слов адвокату и тут же получил чек за полгода, поскольку, согласно договору, денежное пособие начинало начисляться задним числом – с первого января. С этим документом в кармане он вернулся домой.

Квартира на Скотленд-стрит показалась ему донельзя убогой. Нос его впервые поморщился от запаха похлебки, неожиданно для себя он вдруг заметил несколько недостатков в манерах приемного отца, что удивило его и наполнило чувством, почти неотличимым от омерзения. «Завтра же с утра на первый поезд – и в Париж», – решил он.

Прибыв на место задолго до назначенной даты, он устроился в скромном отеле, где обычно останавливались англичане и итальянцы, и углубился в совершенствование французского языка. Для этого он стал дважды в неделю брать уроки, заводил разговоры со случайными прохожими на Елисейских полях и каждый вечер посещал театр. Он полностью сменил гардероб, оделся по последней моде и стал каждое утро бриться и причесываться у парикмахера на соседней улице. Это придавало ему заграничный вид и, казалось, стирало из памяти последние воспоминания о прошлой жизни.

Наконец в указанную субботу он явился на улицу Ришелье к театральной кассе. Как только он назвался, кассир протянул ему конверт. Чернила, которыми его имя было написано на конверте, еще не успели высохнуть.

– Его только что оставили, – сообщил кассир.

– Вот как! – несколько удивился Фрэнсис. – Не могли бы вы описать того, кто его оставил?

– Конечно. У вашего друга очень запоминающаяся внешность, – ответил кассир. – Это старик, но сильный и красивый. У него седые волосы и, главное, сабельный шрам через все лицо. Такого невозможно не заметить.

– Действительно, – ответил Фрэнсис. – Спасибо, вы очень любезны.

– Да он, наверное, еще не успел далеко уйти, – добавил кассир. – Если поспешите, наверняка догоните его.

Фрэнсису не нужно было повторять дважды. Он стремительно выбежал из театра на середину улицы и стал оглядываться по сторонам. Вокруг он увидел несколько седовласых мужчин, однако, подойдя к каждому, ни одного со шрамом на лице среди них не обнаружил. Почти полчаса он рыскал по ближайшим улицам, пока наконец не понял бессмысленность продолжения поисков. Упущенная возможность встретиться с тем, кому он, несомненно, был обязан изменениями в своей жизни, очень расстроила молодого человека, и, чтобы унять волнение, он решил пройтись.

Путь его лежал по улице Друо, и дальше – по улице Мучеников. И надо же – случай помог ему больше, чем любые заранее продуманные планы. Рядом с одним из перекрестков он увидел двух сидящих на скамейке мужчин, занятых оживленным разговором. Один из них был темноволос, молод и красив, в мирской одежде, хотя лицо и осанка безошибочно выдавали в нем церковника. Второй же полностью соответствовал описанию, которое дал кассир. Фрэнсис почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Он знал, что сейчас услышит голос отца. Описав большой круг, он бесшумно подошел к паре и остановился у них за спиной. Мужчины были слишком увлечены беседой, чтобы на что-то еще обращать внимание. Как и ожидал Фрэнсис, разговаривали на английском.

– Ваша подозрительность начинает меня раздражать, Роллз, – сказал старший из мужчин. – Говорю же вам, я делаю все, что могу. Миллионы не зарабатываются за минуту. Вам недостаточно того, что я по доброй воле взялся помогать вам, совершенно незнакомому мне человеку? Не слишком ли много вы требуете? Я и так трачу чересчур много.

– Вкладываете, мистер Ванделер, – поправил его собеседник.

– Хорошо, вкладываю, если хотите. И не по доброй воле, а в надежде на прибыль, – зло согласился Ванделер. – Я здесь не для того, чтобы подбирать выражения. Дело есть дело, и ваше дело, позвольте мне напомнить, слишком грязное, чтобы гонор свой показывать. Либо вы доверяете мне, либо оставьте меня в покое и ищите себе другого помощника, только, ради бога, прекратите свои стенания.

– Я начинаю узнавать мир, – ответил молодой человек. – И я вижу, что у вас есть множество причин, чтобы обмануть меня, и нет ни одной, чтобы вести честную игру. Я сюда приехал тоже не для того, чтобы подбирать выражения. Вам хочется прикарманить алмаз. Вы это понимаете не хуже меня и не посмеете отрицать. Разве вы уже один раз не обыскали мою комнату, подделав мою подпись, когда меня не было дома? Я знаю причину этих постоянных отсрочек. Вы выжидаете. Ведь вы – Охотник за алмазами. И рано или поздно, честным путем или обманом вы завладеете им. Так что давайте заканчивать с этим. Еще немного, и я обещаю: вас ждет неприятный сюрприз.

– Не надо мне угрожать, – отрубил Ванделер. – Если не хотите сами нарваться на угрозы. Мой брат тоже здесь, в Париже. Полиция настороже. Так что, если вы будете продолжать испытывать мое терпение своим нытьем, я вас тоже могу удивить, мистер Роллз. Только мой сюрприз будет для вас последним. Я понятно выражаюсь или вам повторить? Всему бывает конец, и мое терпение уже тоже на исходе. Во вторник в семь. Ни днем, ни часом раньше. Даже ни секундой раньше, если вы дорожите своей жизнью. Ну а не хотите ждать – катитесь ко всем чертям, и до свидания.

С этими словами диктатор встал и направился решительным шагом в сторону Монмартра, тряся головой и яростно размахивая тростью. А его собеседник остался на скамейке и, похоже, впал в глубочайшее уныние.

Никогда еще Фрэнсис не испытывал такого изумления и ужаса. Все чувства его пошли кувырком. Полная надежды нежность, которая переполняла его, когда он подходил к скамейке, превратилась в отвращение и отчаяние. Ему вдруг пришло в голову, что старик Скримджер – куда более добрый и достойный родитель, чем этот злобный и опасный интриган. И все же молодой человек сохранил присутствие духа и, не теряя ни секунды, пустился вслед за диктатором.

Седовласого господина прямо-таки распирало от гнева. Он несся вперед, не разбирая дороги, и ни разу даже не повернул головы, пока не добрался до своих дверей.

Его дом стоял на улице Лепик, в той ее части, откуда весь Париж виден как на ладони, и в воздухе ощущалась чистота, которая бывает в горах. Дом был двухэтажный, с зелеными шторами и ставнями. Все выходившие на улицу окна были плотно закрыты. Над высокой садовой стеной возвышались верхушки деревьев, а саму стену защищали chevaux de frise[9]. Диктатор на мгновение остановился, порылся в кармане, достал ключ, открыл калитку и исчез за оградой.

Фрэнсис осмотрелся. Вокруг – почти ни души, дом находился в глубине сада. Похоже, на этом слежка закончилась. Однако, внимательно осмотрев окрестности еще раз, он приметил высокий дом, следующий по улице, у которого имелся фронтон, обращенный к саду Ванделера, и на этом фронтоне было одно окно. Подойдя к его двери, он увидел на ней табличку с надписью, что в доме сдаются комнаты без мебели с помесячной оплатой. Комната, из которой открывался вид на сад диктатора, оказалась свободной. Фрэнсис не колебался ни секунды. Он сразу снял комнату, заплатил за месяц вперед и вернулся в гостиницу за вещами.

Отец ему этот старик с сабельным шрамом или не отец; по правильному следу он идет или по ложному – этого Фрэнсис пока еще не знал. Но молодой человек чувствовал, что перед ним какая-то волнующая загадка, и он пообещал себе, что будет продолжать наблюдения, пока не разгадает этой тайны.

Из окна новой комнаты Фрэнсиса Скримджера просматривался весь сад дома с зелеными ставнями. Прямо под ним очень удачно расположился каштан, прикрывающий своими широкими ветками пару скромных деревенских столиков, за которыми, очевидно, обедали в жаркие летние дни. Весь сад, кроме одного уголка, утопал в пышной зелени, даже земли нигде не было видно. Только между столиками и домом он разглядел отрезок гравийной дорожки, ведущей от веранды до садовой калитки. Рассматривая сад через щели между планками жалюзи, которые он побоялся открыть, чтобы не привлечь к себе внимания, Фрэнсис заметил лишь немногое, по чему можно было бы судить об обитателях соседнего дома. И это немногое говорило лишь об их замкнутом характере и любви к уединению. Сад напоминал монастырский, дом чем-то походил на тюрьму: зеленые ставни на фасаде опущены, дверь на веранду – закрыта. Насколько было видно, освещенный вечерним солнцем сад был безлюден. Лишь тонкая струйка дыма, поднимавшаяся из единственной трубы, указывала на то, что в доме живут люди.

Чтобы скрасить безделье и не заскучать, Фрэнсис купил «Евклидову геометрию» на французском языке и начал переписывать ее и переводить, сидя на полу и используя вместо стола чемодан – в комнате не было ни стола, ни стульев. Время от времени он вставал и смотрел через жалюзи на дом с зелеными ставнями, но окна его оставались закрытыми, а сад – пустым.

И только вечером терпение его было вознаграждено. Между девятью и десятью резкий звук колокольчика вывел его из дремоты. Он тут же бросился на свой наблюдательный пункт и через секунду услышал внушительный лязг открывающихся замков и грохот отодвигающихся засовов и увидел мистера Ванделера с фонарем в руке, одетого в длинный черный бархатный халат и такую же ермолку. Он появился с веранды и неспешной походкой направился к садовой калитке. Потом повторились звуки отпирающихся замков и задвижек, и в следующий миг Фрэнсис увидел в прыгающем световом пятне лампы диктатора, ведущего в дом какого-то грубого субъекта пренеприятнейшего вида.

Спустя полчаса посетителя тем же путем выпроводили на улицу, а мистер Ванделер поставил лампу на один из садовых столиков под густой листвой каштана и стал в задумчивости докуривать сигару. Фрэнсис, всматриваясь в просветы между листьями, сумел увидеть кое-какие его движения, когда он стряхивал пепел с сигары или делал глубокую затяжку, и даже разглядел его хмурое лицо и беззвучное шевеление губ, должно быть вызванное какими-то серьезными и неприятными мыслями. Сигара была уже почти полностью докурена, когда неожиданно из глубин дома донесся молодой женский голос, который сообщил время.

– Иду! – ответил Джон Ванделер.

Он отшвырнул окурок, взял лампу и зашел на веранду. Как только за ним закрылась дверь, полная темнота окутала дом. Фрэнсис мог хоть все глаза высмотреть, но он не увидел даже искорки света за ставнями и из этого сделал мудрый вывод, что все спальни в этом доме находятся с другой стороны.

На следующий день рано утром (а проснулся он рано, потому что спать на полу было не очень-то удобно) он увидел нечто такое, что дало ему повод изменить свой вывод. Одна за другой сами по себе, очевидно приводимые в движение посредством пружин, находящихся внутри дома, ставни начали подниматься, открывая взору защищающие окна складывающиеся стальные шторы, какие можно увидеть на витринах магазинов. Они тоже в свою очередь сложились при помощи подобного устройства. После этого комнаты почти час оставались открытыми для свежего утреннего воздуха. По окончании этого времени мистер Ванделер собственными руками опустил стальные шторы и закрыл ставни.

Пока Фрэнсис пытался понять причину таких жестких предосторожностей, дверь открылась и в сад вышла молодая девушка. Не прошло и двух минут, как она снова вернулась в дом, но и этого времени хватило ему на то, чтобы заметить ее необычайную красоту. Это происшествие не только дало новый, ощутимый толчок его любопытству, но и значительно улучшило настроение. Грозные манеры и более чем подозрительный образ жизни его отца с этого мгновения прекратили терзать его разум. С этого мгновения он горячо полюбил свою новую семью. И даже если эта девушка окажется ему сестрой или женой, он не сомневался, что она – ангел во плоти. Это показалось Фрэнсису настолько важным, что его охватил внезапный приступ ужаса, когда он вдруг подумал, что почти ничего не знает ни о странном доме, ни о его обитателях и что он мог попросту пойти по ложному следу, решив следить за мистером Ванделером.

Привратник, к которому Фрэнсис обратился, смог рассказать ему очень немногое, да и то звучало весьма неопределенно и даже загадочно. Из его слов выходило, что господин, живший в соседнем доме, был англичанином, неслыханно богатым и настолько же эксцентричным в своих вкусах и привычках. Он обладал какими-то ценными коллекциями, которые хранились у него дома; чтобы их защитить, он и оборудовал свой дом стальными шторами на окнах и chevaux de frise по всей стене сада. Жил он очень замкнуто, хоть к нему и захаживали некие подозрительные личности, с которыми он, похоже, имел какие-то деловые отношения. И во всем доме, кроме него, жили только мадемуазель да старая служанка.

– Мадемуазель – его дочь? – поинтересовался Фрэнсис.

– Разумеется, – ответил привратник. – И даже странно видеть, что ей приходится работать. Хоть он и богат, как Крез, она каждый день сама ходит на рынок с корзинкой в руках.

– А что за коллекции у него?

– Это очень ценные коллекции, – сказал привратник. – Больше я вам ничего не могу сказать. С тех пор как здесь поселился месье де Ванделер, никто из нашего квартала не переступал порог этого дома.

– Хорошо, но вы наверняка должны хотя бы догадываться, что у него там! – не унимался Фрэнсис. – Картины, шелка, скульптуры, драгоценности? Что?

– Не могу сказать, месье. – Привратник пожал плечами. – Может, он помидоры собирает – не знаю! Да и откуда мне знать? Это ведь не дом, а крепость, сами видите.

Расстроенный, Фрэнсис направился было обратно к себе, но тут привратник окликнул его.

– Только что вспомнил, – сказал он. – Месье де Ванделер объездил весь свет, и я как-то раз слышал, как его служанка обмолвилась, будто бы он привез с собой много бриллиантов. Так что, если это действительно так, за этими ставнями есть на что посмотреть.

В воскресенье утром Фрэнсис явился в театр. Заказанное для него место было третьим или четвертым с левой стороны, прямо напротив одной из нижних лож. Поскольку место было указано, его положение явно имело какое-то значение, и чутье подсказало Фрэнсису, что ложа справа от него должна иметь какое-то отношение к драме, в которой он играл неведомую для себя роль. Действительно, ложа располагалась так, что сидящие в ней могли бы лицезреть его хоть от начала представления до финала, если бы у них было такое желание, при этом, благодаря тому что ложа находилась выше партера, самим им, для того чтобы укрыться, достаточно лишь слегка отклониться. Фрэнсис решил не спускать с нее глаз и, рассматривая остальную часть зала или делая вид, что смотрит на сцену, краешком глаза все время наблюдал за пустой ложей.

Во время второго акта, ближе к его финалу, дверь в ложу открылась, две фигуры вошли в нее и сели там, где тень была гуще всего. Фрэнсис едва смог совладать с охватившим его волнением. Это были мистер Ванделер и его дочь. Кровь в его венах и артериях как будто заструилась быстрее, в ушах зазвенело. Повернуть голову он не осмеливался, боясь вызвать подозрение. Программа, которую он читал от начала до конца, снова и снова, начала вдруг менять цвета, становясь то красной, то белой, а когда он поднял глаза на сцену, та точно отдалилась от него на неимоверно большое расстояние, а голоса и движения актеров показались ему в высшей степени нелепыми и бессмысленными.

Время от времени он бросал быстрый взгляд в направлении, которое интересовало его больше всего, и по крайней мере один раз он точно почувствовал, что встретился глазами с девушкой. Когда это случилось, его тело словно пронзил разряд молнии, а перед глазами поплыли пятна всех цветов радуги. Он был готов отдать все, чтобы услышать, о чем перешептываются Ванделеры. Он бы ничего не пожалел ради того, чтобы ему хватило смелости поднять свой театральный бинокль и обстоятельно рассмотреть выражения их лиц. Ведь там, там в эти минуты решалась его судьба! Он чувствовал это душой, понимал разумом, но был прикован к своему месту и не имел возможности вмешаться, даже не мог слышать их разговоры! Он был обречен сидеть и изнывать от бессилия и страха.

Наконец второй акт закончился. Пал занавес, и зрители начали вставать с мест и выходить из зала. С его стороны было совершенно естественно последовать их примеру, а последовав их примеру, было не только естественно, но даже необходимо пройти к выходу мимо интересующей его ложи. Собрав все свое мужество, но глядя в пол, Фрэнсис двинулся в нужном направлении. Продвижение было очень медленным, поскольку шедший перед ним пожилой господин, натужно дыша, еле передвигал ноги. Благо, это дало ему какое-то время на размышления. Что ему делать? Обратиться к Ванделерам по имени, когда он окажется рядом с ними? Достать из петлицы цветок и бросить его в ложу? Неожиданно поднять лицо и устремить долгий и выразительный взгляд на девушку, его сестру или невесту? Пытаясь выбрать из такого количества вариантов верный, он вдруг вспомнил свое прежнее бесцветное существование в банке и почувствовал горькое сожаление о прожитых впустую годах.

К этому времени Фрэнсис уже подошел непосредственно к самой ложе, и, хоть он так и не решил, что ему предпринять и стоит ли вообще что-нибудь предпринимать, он повернул голову и поднял глаза. И в тот же самый миг с его уст сорвался разочарованный вскрик, и он застыл на месте. Ложа была пуста. Пока он шел, мистер Ванделер и его дочь незаметно выскользнули за дверь.

Из-за его спины раздался чей-то голос, который вежливо напомнил ему, что он загораживает проход. Фрэнсис опять машинально тронулся вперед, позволив толпе подхватить себя и вынести из театра. На улице толпа рассеялась, он же остался в растерянности стоять на месте. Однако прохладный вечерний ветерок вернул ему самообладание. Он с удивлением обнаружил, что у него ужасно болит голова и что он не может вспомнить ни слова из двух увиденных актов. Когда возбуждение улеглось, на смену ему пришла страшная усталость. Он вдруг до смерти захотел спать. Остановив кеб, он поехал домой, чувствуя полное опустошение и какое-то отвращение к жизни.

Следующий день начался с того, что он спустился вниз, чтобы подстеречь мисс Ванделер, которая должна была отправиться на рынок. В восемь часов она вышла на улицу. Одета девушка была просто, можно сказать, бедно, но в посадке ее головы и осанке чувствовались одновременно гибкость и благородство, которые скрасили бы и самый неприглядный туалет. Даже корзинку свою она несла так грациозно, что та казалась украшением. Фрэнсису, когда он выскользнул из двери, показалось, будто само солнце следует за ней и тени расступаются там, где ступает ее нога. Впервые он заметил, что откуда-то сверху доносится пение птицы в клетке. Он позволил ей пройти чуть вперед, а потом догнал быстрыми шагами.

– Мисс Ванделер, – окликнул он ее.

Девушка повернулась и, увидев, кто к ней обращается, смертельно побледнела.

– Простите, – продолжил он. – Бог свидетель, я не хотел вас испугать, да и к чему бояться того, кто больше всех на свете желает вам добра? Поверьте, я обращаюсь к вам скорее по необходимости, чем по собственной воле. У нас с вами так много общего, но у меня словно завязаны глаза. Мне столько всего нужно сделать, но руки мои связаны. Я даже не знаю, что мне думать, кто мне враг, а кто друг.

Она с трудом заговорила.

– Я вас не знаю.

– Нет, мисс Ванделер, знаете! – возразил Фрэнсис. – Даже лучше, чем я сам. И вот именно поэтому я и хочу снять повязку с глаз. Для этого я и обратился к вам. Расскажите мне, что вам известно, – взмолился он. – Расскажите, кто я, кто вы и как наши судьбы соединяются. Помогите мне разобраться со своей жизнью, мисс Ванделер, хоть немного. Скажите хоть бы пару слов, назовите имя моего отца, и благодарность моя не будет знать границ.

– Я не стану вас обманывать, – ответила она. – Мне известно, кто вы, но я не вправе этого говорить.

– Тогда скажите хотя бы, что простили мою дерзость, и я готов ждать хоть до скончания века, – сказал он. – Если я не должен этого знать, мне придется смириться с неведением. Это жестоко, но я и не такое могу вытерпеть, если на то есть причины. Только умоляю, не заставляйте меня думать, что я обрел в вашем лице врага.

– Ваше поведение можно понять, – сказала она, – и мне не за что вас прощать. Всего доброго.

– Доброго? – с особым чувством переспросил он.

– Я и сама не знаю, – ответила девушка. – Если хотите, то до свидания.

И с этими словами она повернулась и продолжила путь.

Фрэнсис возвратился к себе с неспокойным сердцем. За все утро перевод Эвклида почти не продвинулся, и он больше времени провел у окна, чем за импровизированным письменным столом. Но, кроме возвращения мисс Ванделер и ее встречи с отцом, который курил трихинопольскую сигару на веранде, в саду дома с зелеными ставнями до обеда не произошло ничего заслуживающего внимания. Молодой человек наскоро удовлетворил аппетит в соседнем ресторанчике и, подгоняемый неослабевающим любопытством, чуть ли не бегом вернулся в дом на улице Лепик. Там он увидел неожиданную картину: рядом с садовой стеной слуга в ливрее, сидящий верхом, прогуливал оседланную лошадь, а привратник из дома с фронтоном покуривал трубку, прислонившись плечом к дверному косяку, и с интересом разглядывал слугу и коней.

– Вы только посмотрите на этих лошадок! – воскликнул он, когда молодой человек подошел. – Чудо! А какая ливрея у слуги! Они принадлежат брату месье Ванделера. Он сейчас здесь, в доме. Генерал – известный человек в вашей стране. Да вы наверняка слышали о нем.

– Должен признаться, – покачал головой Фрэнсис, – я никогда раньше не слышал о генерале Ванделере. У нас много офицеров в таком звании, да и я никогда не интересовался армией.

– Так ведь это именно он потерял знаменитый индийский алмаз. Об этом-то вы, без сомнения, читали в газетах.

Как только Фрэнсис сумел отделаться от привратника, он взлетел по лестнице к себе и прильнул к окну. Прямехонько под просветом в ветках каштана за одним из столиков курили сигары и разговаривали двое мужчин. Генерал, краснолицый, еще не окончательно утративший военную выправку мужчина, имел некоторое фамильное сходство с братом: немного походил на него чертами лица, немного (хоть и совсем чуть-чуть) свободной и властной осанкой, но был старше, мельче и держался намного проще. Он скорее напоминал карикатуру на брата и рядом с диктатором так и вовсе выглядел слабым и немощным созданием.

Они низко склонились над столом, и беседа явно очень занимала обоих, но говорили они до того тихо, что Фрэнсис мог различить лишь обрывочные фразы и отдельные слова. Несмотря на это, он был уверен, что разговор шел о нем самом и о его судьбе. Несколько раз его слух улавливал слово «Скримджер», ибо различить его было очень просто, но ему казалось, что еще чаще он слышал имя Фрэнсис.

Наконец генерал, словно распаленный гневом, выкрикнул довольно громко:

– Фрэнсис Ванделер! Говорю тебе, Фрэнсис Ванделер! – При этом ударение он сделал на последнем слове.

Диктатор пошевелился всем телом, как будто соглашаясь и одновременно выражая презрение, но ответ его был слишком тихим и не достиг ушей молодого человека.

«Это меня они называли Фрэнсисом Ванделером?» – подумал он. Они обсуждали имя, под которым ему предстояло венчаться? Или все это сон? Порождение его собственного тщеславия и эгоизма?

После еще нескольких минут приглушенного разговора пара под каштаном, похоже, снова разошлась во мнениях, и снова генерал повысил голос настолько, что его слова стали слышны наверху.

– Моя жена? – воскликнул он. – Я расстался с ней! Навсегда! И слышать о ней не хочу. Меня от одного ее имени тошнит.

И, ударив кулаком по столу, он громко выругался.

Судя по движениям, диктатор стал по-отечески успокаивать его и вскоре повел к садовой калитке. Братья довольно тепло пожали друг другу руки, но, как только за гостем закрылась дверь, Джона Ванделера охватил приступ хохота, который Фрэнсису Скримджеру показался недобрым, даже демоническим.

Потом прошел еще один день, который не принес ничего нового. Но молодой человек помнил, что следующий день – вторник, и обнадеживал себя новыми открытиями. Чем это могло для него обернуться: счастьем или горем – об этом ему не было ведомо, но, по крайней мере, он узнает хоть что-нибудь. А если повезет, так и доберется наконец до разгадки тайны, окружающей его отца и семью.

Пока приближалось время обеда, в саду дома с зелеными ставнями шли приготовления. На тот столик, который был виден Фрэнсису сквозь листья каштана, поставили смены тарелок и продукты для салатов, а второй, почти скрытый из виду, был приготовлен для обедающих. Фрэнсис смог рассмотреть белизну скатерти и блеск серебряного подноса.

Мистер Роллз прибыл минута в минуту. Он был насторожен и разговаривал негромко и немногословно. Зато генерал, напротив, был, как никогда, весел, и из сада то и дело доносился его смех, который звучал молодо и приятно для слуха. По интонации и частым переменам его голоса можно было догадаться, что он развлекает своего гостя забавными рассказами о разных народах и изображает звучание их речи. Еще до того, как был допит вермут, от недоверия между ним и молодым священником не осталось и следа и они болтали, точно парочка однокашников.

Через какое-то время появилась мисс Ванделер с супницей в руках. Мистер Роллз сорвался с места и бросился к ней, чтобы помочь, но она со смехом отказалась. Последовал шуточный обмен репликами по поводу того, что кому-то одному из их небольшой компании приходится подавать на стол.

– Зато так удобнее! – громко заявил мистер Ванделер.

После этого все трое заняли свои места, а Фрэнсис утратил возможность видеть или слышать, что происходит. Но обед, судя по всему, проходил душевно: из-под каштана доносился оживленный звон ножей и вилок и мерное гудение голосов. Фрэнсис, у которого из еды была только булочка, позавидовал этой неторопливой и сытной трапезе. Компания поглощала одно блюдо за другим, потом перешли к десертам под бутылку старого вина, бережно откупоренную самим диктатором. Когда начало темнеть, принесли лампу, а на подсобный столик поставили свечи. Приближающаяся ночь обещала быть чистой, звездной и безветренной. Кроме того, свет лился из двери и окна веранды, так что весь сад был ярко освещен, а в темноте крон мерцали листья.

Мисс Ванделер в десятый раз вошла в дом и теперь появилась с кофейным набором на подносе. Как только она поставила его на столик для посуды, со своего места поднялся ее отец.

– Кофе – это моя забота, – услышал Фрэнсис.

И почти сразу у ярко освещенного свечами столика с посудой он увидел своего предполагаемого отца.

Не переставая говорить через плечо, мистер Ванделер налил две чашечки коричневого освежающего напитка, а потом коротким движением руки вылил в меньшую из них содержимое крошечного пузырька. Все произошло так быстро, что даже Фрэнсис, который смотрел прямо на него, едва успел это заметить. А уже в следующий миг, продолжая смеяться, мистер Ванделер повернулся к обеденному столу, держа в каждой руке по чашке.

– Ну вот, – сказал он, – как раз успеем допить к приходу нашего ростовщика.

Невозможно описать смятение и ужас, охватившие Фрэнсиса Скримджера. Прямо на его глазах готовилось преступление, и он чувствовал, что обязан вмешаться, но не знал как. Что, если это какая-то игра? Как он будет выглядеть, если явится со своим предостережением и помешает шутке? Но, с другой стороны, если все это действительно серьезно и преступником может стать его собственный отец, разве не будет он потом всю жизнь раскаиваться в том, что не остановил вовремя человека, благодаря которому появился на свет? И тут он впервые осознал свое незавидное положение в качестве шпиона. Безучастно ждать в такой ситуации, когда душа разрывается от невозможности сделать правильный выбор, – это ли не самая страшная мука?! Он приник к планкам жалюзи, сердце его колотилось как безумное, по всему телу выступил пот.

Прошло несколько минут.

Разговор в саду как будто начал терять оживленность, но ничего тревожного или даже настораживающего не происходило.

Неожиданно раздался звон разбившегося стакана, за которым последовал глухой стук, как будто кто-то из обедавших упал головой на стол, а потом наступившую на миг тишину разрезал истошный крик.

– Что ты наделал? – закричала мисс Ванделер. – Он умер!

Диктатор ответил яростным шепотом, до того громким и отчетливым, что каждое его слово было услышано застывшим у окна соглядатаем.

– Замолчи! – прошипел мистер Ванделер. – Он не мертвее меня. Бери его за ноги, а я под руки подхвачу.

Фрэнсис услышал, как мисс Ванделер заплакала.

– Ты что, не услышала? – снова зашипел диктатор. – Или хочешь, чтобы я рассердился? Думайте поскорее, мисс Ванделер.

Снова на секунду стало тихо, потом снова заговорил диктатор.

– Бери под колени, – сказал он. – Нужно перенести его в дом. Будь я помоложе, сам бы управился. Да годы берут свое. Руки уже не те. Иначе стал бы я к тебе обращаться?

– Но это же преступление! – вскричала девушка.

– Я твой отец, – строго произнес мистер Ванделер.

Это заявление, похоже, произвело нужное воздействие. Послышалось шуршание гравия, опрокинулся стул, а потом Фрэнсис увидел отца и дочь, которые, пошатываясь под весом безвольного тела мистера Роллза, прошли по дорожке и скрылись на веранде. Молодой священник был бледен и не шевелился. Его свесившаяся на грудь голова качалась из стороны в сторону при каждом шаге.

Жив он или мертв? Несмотря на заверение диктатора, Фрэнсис склонялся к последнему. Чудовищное преступление было совершено. Огромная беда обрушилась на обитателей дома с зелеными ставнями. К своему удивлению, Фрэнсис заметил, что весь ужас преступления поглотила жалость к девушке и старику, над которыми нависла, как он полагал, страшная угроза. Вдруг его сердце захлестнула волна благородства. Он тоже поможет отцу, будет поддерживать его против всех и каждого, против судьбы и закона. Фрэнсис зажмурился и, раскинув руки, бросился вниз в листву каштана.

Ветка за веткой выскальзывала из его пальцев или ломалась под его весом. Потом он поймал подмышкой крепкий сук и на какое-то время повис в воздухе, после чего отпустил хватку и тяжело рухнул на стол. Донесшийся из дома вскрик дал ему понять, что его вторжение не осталось незамеченным. Покачиваясь, он встал на ноги, в три прыжка преодолел расстояние до дома и остановился у двери на веранду.

В небольшом помещении с циновками на полу и расставленными вдоль стен застекленными шкафами, полными дорогих и редких вещиц, он увидел мистера Ванделера, склонившегося над телом мистера Роллза. Он разогнулся, как только Фрэнсис вошел, после чего произошло молниеносное движение рук. На все ушло не больше доли секунды. Молодой человек не был уверен, но ему показалось, будто диктатор взял что-то из внутреннего кармана священника, бросил на этот предмет мгновенный взгляд, а потом неожиданно и быстро передал его дочери.

Все это произошло за то время, пока Фрэнсис стоял одной ногой на пороге, а второй делал шаг внутрь. В следующий миг он пал на колени перед мистером Ванделером.

– Отец! – вскричал он. – Позвольте и мне помочь вам! Я беспрекословно выполню все, что вы скажете. Я жизни своей ради вас не пожалею. Обращайтесь со мной как с сыном и увидите мою сыновью преданность.

Поток отвратительных ругательств был первым ответом диктатора.

– Отец и сын? – закричал он. – Сын и отец? Это что за комедия, будь я проклят? Как вы попали в мой сад? Что вам нужно? И кто вы такой, черт подери?

Фрэнсис с ошеломленным и несколько смущенным выражением лица поднялся на ноги и несколько секунд стоял молча.

А затем лицо мистера Ванделера просветлело, и он громко захохотал.

– Ах вот оно что! – воскликнул он. – Это тот самый Скримджер. Что ж, очень хорошо, мистер Скримджер. Позвольте мне в двух словах описать ваше положение. Вы проникли в мои частные владения, взломав замок или обманом, но уж точно без моего разрешения. И как раз в ту минуту, когда моему гостю стало плохо, вы бросаетесь ко мне со своими заявлениями. Во-первых, я не ваш отец. Вы – незаконный сын моего брата и рыбной торговки, если вам так уж хочется это знать. Во-вторых, мне на вас наплевать. И судя по тому, как вы себя ведете, я делаю вывод, что ваш ум полностью соответствует вашей внешности. Советую вам обдумать на досуге эти неприятные для вас слова. А пока что, не соизволите ли избавить нас от вашего присутствия? Если бы я не был занят, я бы сам вышвырнул вас отсюда, – прибавил диктатор, подкрепив свою угрозу мерзким ругательством.

Никогда еще Фрэнсис не чувствовал себя более унизительно. Он был готов бежать сломя голову, но, поскольку у него не было возможности выйти за пределы сада, в который он на беду свою проник столь необычным образом, ему оставалось лишь глупо стоять на месте.

Молчание нарушила мисс Ванделер.

– Отец, – сказала она, – ты так говоришь сгоряча. Может, мистер Скримджер и ошибся, но он ведь так поступил из хороших и добрых побуждений.

– Спасибо, – бросил диктатор, – ты напомнила мне о кое-каких соображениях, которые я просто обязан донести до мистера Скримджера. Мой брат, – он снова обратился к молодому человеку, – по дурости своей назначил вам пособие. У него даже хватило глупости и наглости предложить брак между вами и этой девушкой. Так вот, два дня назад вас показали ей, и, как мне ни горько вам это сообщать, она с отвращением отвергла эту идею. И еще позвольте добавить, что я имею большое влияние на вашего отца и почту за доброе дело добиться того, чтобы уже до конца недели вас лишили пособия и отправили обратно заниматься вашими бумажками.

Тон, которым говорил старик, был, если такое возможно, даже обиднее его слов. Фрэнсис почувствовал, что над ним глумятся самым жестоким, наглым и откровенным образом. Он отвернулся и, закрыв лицо руками, мучительно простонал. Но мисс Ванделер снова пришла ему на помощь.

– Мистер Скримджер, – произнесла она ровным, спокойным голосом, – не обращайте внимания на грубые слова моего отца. Я не чувствовала никакого отвращения к вам. Даже, наоборот, попросила поближе познакомить нас. А то, что произошло сегодня, вызывает у меня только сочувствие и уважение к вам.

Тут у лежащего на полу мистера Роллза судорожно дернулась рука, и это убедило Фрэнсиса в том, что гостя всего лишь опоили, и священник стал медленно приходить в себя. Мистер Ванделер наклонился над ним и внимательно посмотрел на его лицо.

– Ну все, довольно! – воскликнув он, подняв голову. – Раз уж вам, мисс Ванделер, так по душе этот господин, возьмите свечку и выпроводите отсюда этого сопляка.

Девушка поспешила выполнить приказание отца.

– Спасибо, – сказал Фрэнсис, как только они вышли в сад. – От всего сердца спасибо. Это был самый горький вечер в моей жизни, но он оставит мне одно самое прекрасное воспоминание.

– Я говорила так, как чувствовала, – ответила та. – И не кривя душой. Мне очень жаль, что с вами обошлись так нехорошо.

К этому времени они уже дошли до калитки. Мисс Ванделер, поставив свечу на землю, стала открывать засовы.

– Еще одно слово, – произнес Фрэнсис. – Это не последний раз, когда… Я увижу вас снова?

– Увы! – ответила она. – Вы слышали, что сказал отец. Что мне остается делать, кроме как подчиниться?

– Хотя бы скажите, что это происходит против вашей воли, – взмолился Фрэнсис. – Скажите хотя бы, что у вас нет желания не видеть меня больше никогда.

– Что вы, конечно же нет, – заверила она его. – Вы кажетесь мне смелым и честным.

– Тогда подарите мне что-нибудь на память.

На какой-то миг она замерла, держа руку на вставленном в замочную скважину ключе, но, поскольку все засовы и задвижки были открыты, ей не оставалось ничего другого, кроме как отомкнуть замок.

– Если я соглашусь, – тихо промолвила она, – вы обещаете сделать так, как я скажу?

– Вы спрашиваете? – горячо ответил Фрэнсис. – Одно ваше слово, и я готов на все!

Она повернула ключ и открыла дверь.

– Значит, быть по тому, – сказала она. – Вы не представляете, о чем просите, но быть по тому. Что бы вы ни услышали, – продолжила она, – что бы ни случилось, не возвращайтесь в этот дом. Бегите со всех ног, пока не окажетесь в людном и хорошо освещенном районе города, но даже там будьте внимательны. Вам грозит бóльшая опасность, чем вы думаете. Пообещайте, что не посмотрите на мой подарок, пока не окажетесь в безопасном месте.

– Обещаю, – ответил Фрэнсис.

Она сунула в ладонь молодого человека что-то грубо завернутое в носовой платок, в то же время с силой большей, чем он ожидал, вытолкнула его на улицу.

– А теперь бегите! – крикнула она.

Он услышал, как за ним захлопнулась дверь и снова пришли в движение засовы.

«Черт! – сказал он про себя. – Но раз я обещал».

И он кинулся в переулок, ведущий к улице Равиньян.

Не успел он отдалиться от дома с зелеными ставнями и на пятьдесят шагов, как тишину ночи прорезал жуткий вой. Это было так неожиданно, что он остановился. Еще один прохожий последовал его примеру. В окнах окружающих домов показались взволнованные лица людей. Пожар не произвел бы большего волнения в этом пустынном районе. И все же это кричал один человек. В этом вопле были слышны горе и ярость, напоминал он рев львицы, лишившейся детенышей, и Фрэнсис был удивлен и встревожен, когда окрестные улицы огласились его собственным именем с добавлением английского ругательства.

Первым его порывом было вернуться обратно, вторым (когда он вспомнил совет мисс Ванделер) – продолжить бежать с еще большой скоростью. И он уже разворачивался, чтобы привести в исполнение свою мысль, когда мимо него, точно пушечное ядро, с ревом и развевающимися на непокрытой голове седыми прядями пронесся и устремился дальше по улице диктатор.

«Повезло, – подумал про себя Фрэнсис. – Однако зачем это я ему вдруг понадобился? И что его так взволновало? Ума не приложу. Но сейчас с ним явно не стоит это обсуждать. Лучше уж я сделаю так, как просила мисс Ванделер».

С этой мыслью он развернулся, намереваясь с удвоенной скоростью бежать обратно и дальше по улице Лепик, пока преследователь будет искать его в противоположном направлении. Это было неудачное решение. На самом-то деле ему следовало бы зайти в ближайшее кафе и переждать там, пока уляжется буря. Но, не имея опыта ведения мелких бытовых войн и не наделенный от природы талантом стратега, Фрэнсис и помыслить не мог, что кто-то может хотеть ему зла, и думал, что ему нечего опасаться, кроме неприятного разговора. Ну а здесь-то, как ему казалось, он уже поднаторел за этот вечер. Не приходило ему в голову, что мисс Ванделер могла от него что-то утаить. Впрочем, молодого человека оправдывало лишь то, что в ту минуту он страдал телом и душой: тело было все в ссадинах и царапинах, а душа уязвлена ядовитыми насмешками диктатора, и приходилось признать: мистер Ванделер был большим мастером по части злословия.

Мысль о ссадинах напомнила ему не только о том, что он был без шляпы, но и о том, что костюм его изрядно пострадал за время спуска по каштану. В первой же лавке он купил дешевую шляпу и привел свою одежду в более-менее приемлемый вид. Все еще завернутый в носовой платок подарок мисс Ванделер он пока положил в карман брюк.

В нескольких шагах от лавки мистер Скримджер испытал новое потрясение. Потрясла его грубая рука диктатора, которая неожиданно схватила его за шиворот. В следующую секунду вторая рука уцепилась несчастному молодому человеку в горло, Фрэнсиса развернули, и он оказался нос к носу со своим разъяренным и изрыгавшим проклятия преследователем. Мистер Ванделер, не найдя своей жертвы, возвращался домой другим путем. Фрэнсис был достаточно крепким парнем, но не мог сравниться со своим противником ни в силе, ни ловкости, и после нескольких безуспешных попыток высвободиться он сдался на милость пленителя.

– Что вам от меня нужно? – воскликнул он.

– Об этом поговорим дома, – зловещим тоном ответил диктатор и потащил молодого человека вверх по улице, в сторону дома с зелеными ставнями.

Но Фрэнсис, хоть и прекратил сопротивление, на самом деле лишь выжидал той минуты, когда ему подвернется возможность неожиданным рывком высвободиться. Почувствовав, что такой миг настал, он резко дернулся и, оставив в руках мистера Ванделера воротник пиджака, снова во весь дух помчался по направлению к Бульварам.

На этот раз преимущество было на его стороне. Если диктатор был сильнее его физически, молодой Фрэнсис значительно превосходил его в скорости. Не прошло и пары минут, как он уже оказался среди толпы. Испытав мгновенное облегчение, но продолжая ощущать нарастающую тревогу и удивление, он торопливым шагом двинулся вперед, пока не достиг площади Оперы, на которой было светло как днем благодаря электрическим фонарям.

«Это, по крайней мере, – подумал он, – то, что хотела мисс Ванделер».

И повернув направо по Бульварам, он зашел в «Американское кафе» и заказал пива. Для большинства завсегдатаев кафе этот час был либо слишком поздним, либо слишком ранним. В зале за столиками сидели всего двое-трое посетителей, все мужчины, и Фрэнсис был слишком занят своими мыслями, чтобы обращать на них внимание.

Он вынул из кармана платок. Предмет, которым он был обмотан, оказался небольшой сафьяновой коробочкой с узорами и золотой застежкой. Крышка его откинулась при помощи спрятанной внутри пружинки, и изумленного молодого человека ослепил своим сверканием алмаз чудовищной величины. Все это было настолько ошеломительно, стоимость камня была явно настолько огромна, что Фрэнсис несколько минут просидел, остолбенело глядя в раскрытый футляр, как человек, внезапно впавший в идиотию.

А потом на его плечо легла рука, легкая, но крепкая, и над ним раздался тихий и в то же время властный голос:

– Закройте футляр и постарайтесь выглядеть спокойно.

Подняв глаза, он увидел мужчину, довольно молодого, с красивым, умиротворенным лицом и одетого с изысканной простотой. Этот господин, как видно, поднялся из-за соседнего стола и со стаканом в руке занял место рядом с Фрэнсисом.

– Закройте футляр, – повторил незнакомец, – и медленно положите обратно в карман, где он, я в этом почти не сомневаюсь, не должен был находиться. И попробуйте взять себя в руки и вести себя так, будто я ваш приятель и встретились мы случайно. Прекрасно. Давайте чокнемся стаканами. Так-то лучше. Боюсь, сэр, что вы – любитель.

Последние слова незнакомец произнес с особенной улыбкой. После этого откинулся на спинку кресла и глубоко затянулся сигарой.

– Ради всего святого, – воскликнул Фрэнсис, – скажите, кто вы и что все это значит? Я не знаю, почему вы решили, что я должен повиноваться вашим необычным указаниям, но дело в том, сударь, что этим вечером со мной произошло столько самых невообразимых приключений и все, с кем я встречаюсь, ведут себя настолько странно, что мне начинает казаться, что либо я сошел с ума, либо каким-то чудом попал на другую планету. Но ваше лицо внушает доверие, вы, похоже, человек умный, порядочный и опытный. Скажите, ради бога, почему вы обратились ко мне таким необычным образом?

– Всему свое время, – ответил незнакомец. – Но я вправе первым задавать вопросы, и для начала скажите мне, как Алмаз раджи оказался у вас.

– Алмаз раджи?! – поразился Фрэнсис.

– Я бы на вашем месте говорил об этом чуть тише, – посоветовал его собеседник. – Да, в вашем кармане лежит Алмаз раджи. Я много раз видел его и держал в руках, когда он находился в коллекции сэра Томаса Ванделера.

– Сэра Томаса Ванделера? Генерала? Моего отца? – снова не сдержался Фрэнсис.

– Отца? – удивился в свой черед незнакомец. – Я не знал, что у генерала есть дети.

Фрэнсис вспыхнул.

– Я незаконнорожденный сын, сэр.

Незнакомец с серьезным лицом поклонился. Это было сделано с уважением, как будто он молча извинился перед равным, и Фрэнсис, сам не зная почему, сразу почувствовал облегчение и успокоился. Общество этого человека явно пошло ему на пользу, он как будто вновь обрел почву под ногами. Он тут же почувствовал уважение к нему и снял шляпу, словно в присутствии важного лица.

– Я вижу, что, – промолвил незнакомец, – не все ваши приключения были мирными. У вас сорван воротник, поцарапано лицо, а на виске – порез. Думаю, вы простите меня за любопытство, если я попрошу вас объяснить, откуда у вас эти раны и каким образом похищенная драгоценность огромной стоимости попала к вам в карман.

– Извините, но вы не правы! – горячо отозвался Фрэнсис. – У меня нет ничего похищенного. А если вы говорите об алмазе, мне его дала мисс Ванделер, всего час назад, на улице Лепик.

– Мисс Ванделер на улице Лепик, – повторил его собеседник. – Мне это интересно больше, чем вы думаете. Но прошу, продолжайте.

– О Господи! – воскликнул вдруг Фрэнсис.

Его память неожиданно сделала скачок назад. Он вдруг вспомнил, что видел, как мистер Ванделер взял какой-то предмет из кармана своего одурманенного снотворным гостя. Теперь он не сомневался, что тем предметом и была сафьяновая коробочка.

– Вы о чем-то догадались? – осведомился незнакомец.

– Послушайте, – понизив голос, произнес Фрэнсис, – я не знаю, кто вы, но уверен, что вы заслуживаете доверия и можете помочь. Я не знаю, как мне поступить. Мне нужен совет и поддержка. И поскольку вы сами меня просите это сделать, я расскажу вам все.

И он коротко поведал незнакомцу свою историю начиная с того дня, как его из банка вызвал к себе адвокат.

– Действительно, невероятная история, – произнес тот после того, как молодой человек закончил рассказ. – Сейчас ваше положение сложное и небезопасное. Многие на моем месте посоветовали бы вам найти своего отца и вернуть камень ему. Но я так не поступлю. Гарсон! – позвал он.

Гарсон приблизился к их столу.

– Передайте, пожалуйста, метрдотелю, что я прошу его на два слова, – сказал незнакомец, и Фрэнсис еще раз по тону и манерам определил, что его собеседник привык повелевать.

Слуга удалился и тут же вернулся с метрдотелем, который подобострастно поклонился незнакомцу и спросил:

– Чем я могу вам услужить?

– Будьте добры, представьте меня этому человеку, – сказал незнакомец, указывая на Фрэнсиса.

– Месье, – сказал метрдотель, – вы имеете честь сидеть за одним столом с его высочеством принцем Флоризелем Богемским.

Фрэнсис поспешно встал и учтиво поклонился принцу, который пригласил его снова сесть.

– Благодарю вас, – сказал Флоризель, снова обращаясь к метрдотелю. – Прошу меня простить за то, что оторвал вас от дел ради такой мелочи.

И мановением руки он отпустил его.

– А теперь, – добавил принц, поворачиваясь к Фрэнсису, – отдайте мне алмаз.

Футляр был молча передан.

– Вы правильно поступили, – сказал Флоризель. – Сердце подсказало вам правильное решение, и когда-нибудь вы с благодарностью вспомните сегодняшние несчастья. Человек, мистер Скримджер, за свою жизнь может попасть в тысячу затруднительных положений, но, если он честен душой и чист помыслами, он всегда выйдет из них с достоинством. С этой минуты вы можете успокоиться. Теперь я беру вашу судьбу в свои руки. С Божьей помощью у меня хватит силы привести ваше дело к благополучному концу. Идемте в мою карету.

С этими словами принц встал и, оставив на столе золотую монету для гарсона, вывел молодого человека из кафе и провел по бульвару туда, где его ждала скромная двухместная карета и пара слуг без ливрей.

– Этот экипаж, – сказал он, – в вашем распоряжении. Поезжайте к себе, как можно скорее соберите вещи, и мои слуги отвезут вас на одну виллу в предместье Парижа, где в более-менее сносных условиях вы поживете, пока я смогу уладить ваше дело. Там есть приятный сад, приличная библиотека, повар, винный погреб и запас неплохих сигар, которые я вам весьма рекомендую. Джером, – добавил он, поворачиваясь к одному из слуг. – Вы слышали, что я сказал. Поручаю мистера Скримджера вам. Позаботьтесь о моем друге.

Фрэнсис пробормотал какие-то слова благодарности.

– У вас еще будет время поблагодарить меня, – сказал принц. – Когда ваш отец признает вас, а мисс Ванделер станет вашей женой.

С этими словами принц развернулся и размеренной походкой направился в сторону Монмартра. Остановив первый же фиакр, он назвал адрес и через пятнадцать минут, отпустив извозчика чуть ниже по улице, постучал в садовую калитку мистера Ванделера.

С величайшими предосторожностями дверь приоткрылась.

– Кто там? – спросил голос диктатора.

– Прошу меня извинить за столь поздний визит, – промолвил в ответ принц.

– Вашему высочеству в этом доме рады в любое время, – сказал мистер Ванделер и отступил в сторону.

Принц прошел через открывшуюся дверь, не дожидаясь хозяина, направился прямиком к дому и открыл дверь в гостиную. Там он увидел мисс Ванделер с заплаканными глазами, которая продолжала время от времени судорожно всхлипывать, и еще одного молодого человека, в котором он узнал священника, советовавшегося с ним по вопросам литературы в курительной комнате клуба.

– Добрый вечер, мисс Ванделер, – сказал Флоризель. – У вас утомленный вид. Мистер Роллз, если не ошибаюсь? Надеюсь, чтение Габорио принесло вам пользу.

Но молодой священник был слишком расстроен, чтобы что-то сказать в ответ, поэтому он только коротко кивнул и продолжал кусать губы.

– Какой же счастливый ветер занес вашу светлость в этот скромный дом? – поинтересовался последовавший за гостем мистер Ванделер.

– Я пришел по делу, – ответил принц. – Делу, которое имеет отношение к вам. Как только с этим будет покончено, я попрошу мистера Роллза прогуляться со мной. Мистер Роллз, – добавил он суровым тоном. – Позвольте вам напомнить, что я еще не садился.

Священник быстро поднялся и извинился, после чего принц сел в кресло у письменного стола, вручил шляпу мистеру Ванделеру, трость мистеру Роллзу и, не отпустив их, тем самым поставив в положение слуг, заговорил:

– Как я и сказал, я пришел сюда по делу, но, если бы я пришел ради удовольствия, оказанный мне прием лишил бы меня его не в меньшей степени, чем общество, в котором я оказался. Вы, сэр, – обратился он к Роллзу, – проявили неучтивость по отношению к старшему по положению. Вы, Ванделер, приняли меня с улыбкой, но сами знаете, что руки у вас не чисты. Я не желаю, чтобы меня прерывали, сэр, – властно добавил он. – Я здесь для того, чтобы говорить, а не слушать. И я прошу вас выслушать меня с уважением и указания, которые я дам, выполнить четко. В самое ближайшее время ваша дочь в посольстве обвенчается с моим другом, Фрэнсисом Скримджером, которого признает ваш брат. Вы меня обяжете, предоставив в приданое не меньше десяти тысяч фунтов. Что касается вас самого, я назначаю вас выполнить одну важную миссию в Сиаме. Задание вы получите позже в письме. А теперь, сэр, вы ответите в двух словах, согласны ли вы с этими условиями.

– Не простит ли меня ваше высочество и не разрешит ли мне, – сказал мистер Ванделер, – со всем уважением, задать два вопроса?

– Разрешаю, – ответил принц.

– Ваше высочество, – сказал диктатор, – вы назвали мистера Скримджера своим другом. Поверьте, если бы я знал, что он имеет такую честь, я бы отнесся к нему с соответствующим уважением.

– Вы тонкий дипломат, – заметил принц, – но это вам не поможет. Вы получили указание, и они не были бы менее строгими, если бы я раньше не встречался с этим джентльменом.

– Ваше высочество, вы, как всегда, проницательны и совершенно правильно поняли меня, – сказал Ванделер. – Однако, к несчастью, я уже направил полицию по следу мистера Скримджера, заявив о краже. Мне отозвать или оставить заявление?

– Решите сами, – ответствовал принц. – Это зависит от вашей совести и законов этой страны. Подайте мою шляпу. А вы, мистер Роллз, подайте трость и следуйте за мной. Всего доброго, мисс Ванделер. Я делаю вывод, – обратился он к Ванделеру, – что ваше молчание означает полное согласие.

– Если у меня нет выбора, – ответил старик, – я подчинюсь, но открыто предупреждаю вас, что делаю это против своей воли и буду бороться.

– Вы стары, – молвил принц, – но к тому, кто порочен, годы немилосердны. В старости вы стали неразумнее иных молодых. В первый раз я становлюсь вам поперек дороги в гневе, и я не советую меня дразнить, или вы узнаете, что я могу быть строже, чем вы думаете. Не пренебрегайте моим предупреждением.

С этими словами, жестом приказав священнику следовать за собой, Флоризель вышел из дома в сад и направился к калитке. Диктатор со свечой в руке пошел за ними следом, и ему еще раз пришлось открывать запоры, которыми он надеялся отгородиться от вторжения.

– Теперь, когда вашей дочери нет рядом, – сказал принц, повернувшись на пороге, – я скажу вам, что понял ваши угрозы, но сделайте лишь шаг, и вы приведете себя к внезапной и окончательной гибели.

Диктатор не ответил, но, когда принц повернулся к нему спиной, он сделал угрожающий и полный ярости жест и со всех ног бросился к ближайшей стоянке фиакров.

На этом, говорит мой араб, нить повествования наконец уходит в сторону от ДОМА С ЗЕЛЕНЫМИ СТАВНЯМИ. Еще одно приключение, и мы покончим с АЛМАЗОМ РАДЖИ. Это последнее звено цепочки известно в Багдаде под названием «ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПРИНЦА ФЛОРИЗЕЛЯ И СЫЩИКА».

Приключение принца Флоризеля и сыщика

Принц Флоризель дошел с мистером Роллзом до двери небольшого отеля, где тот снимал номер. По дороге они много говорили, и суровые, но мягкие укоры Флоризеля заставили молодого священника не раз пролить слезу.

– Я погубил свою жизнь, – наконец сказал он. – Помогите мне, скажите, как поступить? Увы, у меня нет ни добродетелей священника, ни сноровки преступника.

– Вы и так унижены, – ответил принц, – и я больше не вправе командовать вами. Раскаявшийся грешник должен обращаться к Богу, а не к принцам. Но если вы просите у меня совета, поезжайте в Австралию колонистом, найдите простую работу на открытом воздухе и попытайтесь навсегда забыть о том, что когда-то вы были священником или держали в руках этот проклятый камень.

– Совершенно верно! Проклятый! – воскликнул мистер Роллз. – Где он сейчас? Какое еще зло творит человечеству?

– Больше он не натворит зла, – ответил принц. – Он здесь, у меня в кармане. И это, – мягко добавил он, – говорит о том, что я верю в искренность вашего раскаяния, хоть оно еще и не подкреплено временем.

– Позвольте мне поцеловать вам руку, – взмолился мистер Роллз.

– Нет, – ответил Флоризель. – Еще рано.

Тон, которым были произнесены последние слова, показался молодому священнику достаточно красноречивым, и еще несколько минут после того как принц развернулся и пошел своей дорогой, он стоял на пороге, провожая взглядом удаляющуюся фигуру и призывая небесное благословение на своего блистательного советчика.

Несколько часов принц бродил по пустынным улочкам. Разум его был полон забот. Как поступить с алмазом? Вернуть его хозяину, которого он считал недостойным владеть этим редкостным дивом, или решиться на одно отчаянное и невероятное действие, которое раз и навсегда избавит от него человечество? Это был слишком серьезный вопрос, чтобы решить его с ходу. Обстоятельства однозначно указывали на то, что Провидение не зря отдало алмаз ему в руки. И когда он достал его и стал рассматривать под уличными фонарями, величина и поразительный блеск камня все больше и больше заставляли его видеть в нем чистое зло, зло, несущее гибель всему миру.

«Если я буду смотреть на него слишком часто, – подумал он, – во мне самом проснется алчность».

Наконец, хотя сомнения еще не были отброшены окончательно, он направился в сторону небольшого, но элегантного дворца, которым уже несколько веков владел его род. Герб Богемии глубоко выбит над входной дверью и на высоких дымоходах этого здания, взгляду прохожих открыт зеленый двор, усаженный редкостными и ценными цветами, и аист, единственный на весь Париж, весь день гордо восседает на фронтоне, собирая у дворца толпу. Иногда в окнах можно заметить строгих слуг, деловито снующих внутри, время от времени открываются огромные ворота и через арку из дворца выезжает карета. По многим причинам именно этот дом был дороже всего принцу Флоризелю. Еще не было случая, чтобы он, приближаясь к нему, не испытал чувства возвращения домой, столь редкого в жизни великих, и в тот вечер вид его крыш и мягко освещенных окон наполнил его сердце неподдельной радостью и покоем.

Когда он подходил к боковой двери, через которую всегда входил во дворец, если был один, из тени выступил человек и с почтительным поклоном встал у него на пути.

– Я имею честь обращаться к принцу Флоризелю Богемскому? – спросил он.

– Да, это мой титул, – ответил принц. – Что вам угодно?

– Я из полиции, – сказал мужчина. – И мне поручено вручить вам это предписание префекта.

Принц взял бумагу и просмотрел в свете уличного фонаря. В предписании после глубокого сожаления выражалась просьба незамедлительно последовать за подателем сего письма в префектуру.

– Короче говоря, – произнес Флоризель, – я арестован.

– Ваше высочество, – ответил полицейский, – я уверен, что ничего подобного не входит в намерения префекта. Вы наверняка заметили, что он не выписал ордер. Это всего лишь формальность, или, если хотите, называйте это одолжением, которое ваше высочество делает властям.

– Но если я откажусь, – спросил Флоризель, – вы станете преследовать меня?

– Я не скрою от вашего высочества, что мне предоставлена значительная свобода действий, – с поклоном ответил полицейский.

– Поразительная наглость! – воскликнул Флоризель. – Вы – всего лишь исполнитель, и вас я прощаю, но ваше начальство должно строго ответить за неслыханную дерзость. Вы хотя бы знаете причину столь неразумной и незаконной акции? Заметьте, я пока еще не ответил ни согласием, ни отказом и многое зависит от вашего быстрого и откровенного ответа. Позвольте напомнить вам, что это весьма серьезное дело.

– Ваше высочество, – кротко сказал его собеседник, – генерал Ванделер и его брат позволили себе неслыханную вольность обвинить вас в краже. Они утверждают, что знаменитый Алмаз раджи находится ваших руках. Вашего слова будет вполне достаточно, чтобы господин префект снял с вас все подозрения. Я могу сказать даже больше: если ваше высочество сочтет возможным оказать честь низшему чину и скажет мне, что это неправда, я тут же попрошу разрешения удалиться.

Флоризель до последней секунды относился к происходящему как к чему-то незначительному, его беспокоили лишь вопросы дипломатии, но, когда он услышал имя Ванделер, ужасная истина открылась ему. Он был не просто арестован, он был виновен! Что ему нужно сказать? Как поступить? Алмаз раджи действительно оказался проклятым камнем, и, похоже, ему было суждено стать его новой жертвой.

Одно было ясно: он не мог дать этому сыщику требуемого заверения. Необходимо было выиграть время.

Колебания его продлились не дольше секунды.

– Да будет так, – сказал он. – Давайте прогуляемся до префектуры.

Полицейский снова вежливо поклонился и последовал за ним, учтиво держась на некотором расстоянии позади.

– Подойдите, – сказал принц. – Я хочу поговорить. И если я не ошибаюсь, мы встречаемся с вами не в первый раз.

– О, для меня честь, что ваше высочество запомнило мое лицо. Прошло уже восемь лет с тех пор, как я имел удовольствие разговаривать с вами.

– Запоминать лица мне положено так же, как и вам. Я бы даже сказал, что принц и сыщик – братья по оружию. Мы оба ведем бой с преступностью, разница лишь в том, что мое положение выгоднее, а ваше опаснее, однако в некотором смысле для доброго человека обе эти должности могут быть одинаково почетны. Лично я с радостью поменялся бы с вами местами. Я предпочел бы, как бы это ни показалось вам странным, быть хорошим сыщиком с твердым характером, чем изнеженным и недостойным сувереном.

Полицейский был ошеломлен.

– Ваше высочество платит добром за зло, – промолвил он. – На бесцеремонность вы отвечаете дружеской снисходительностью.

– А что, если, – ответил принц, – я просто хочу подкупить вас?

– Боже, отведи меня от искушения! – воскликнул сыщик.

– Браво, офицер! – ответил принц. – Это ответ мудрого и честного человека. Мир велик и полон богатств и красоты. И награды бывают самые разные. Так, тот, кто может отказаться от миллионов, будет готов продать душу и честь ради власти или любви женщины. Даже мне порой приходится встречаться с искушениями такими непреодолимыми, с соблазнами настолько непосильными для человеческой добродетели, что я с радостью, идя по вашим стопам, вверяю себя Божьей милости. Только поэтому, благодаря одному лишь этому простому и достойному качеству, – добавил он, – мы с вами можем вот так гулять по городу со спокойной душой.

– Я наслышан о вашем беспримерном мужестве, ваше высочество, – ответил его спутник, – но я не знал, что вы настолько мудры и праведны. То, что вы сказали, – совершеннейшая истина, и вы говорите об этом так, что мое сердце откликается на ваши слова. Этот мир в самом деле полон испытаний.

– Мы дошли до середины моста, – заметил Флоризель. – Облокотитесь на парапет, посмотрите вниз. Подобно потоку, несущему свои волны, жизненные невзгоды уносят за собой лучшие качества слабого человека. Я хочу рассказать вам одну притчу.

– Слово вашего высочества для меня приказ, – ответил полицейский.

И он, следуя примеру принца, прислонился к парапету и приготовился слушать. Город уже погружался в сон, и, если бы не бесконечные огни и силуэты зданий, закрывающие звездное небо, могло бы показаться, что они стоят одни у какой-нибудь реки далеко за городом.

– Один военный офицер, – начал принц, – человек смелый и благовоспитанный, который своими достоинствами заслужил высокий чин и добился не только восхищения, но и уважения, в несчастливый для его душевного спокойствия час посетил сокровищницу одного индийского князя. Там он увидел алмаз. Алмаз такой величины и красоты, что с того мгновения в его жизни осталось лишь одно желание. Честь, репутация, дружба, любовь к родине – всем этим он готов был пожертвовать ради куска блестящего кристалла. Три года он служил этому полудикому властителю, как Иаков служил Лавану. Он обманывал, когда устанавливались границы, он закрывал глаза на убийства, он вынес несправедливый приговор и казнил другого офицера, когда тот имел несчастье разгневать раджу вольными речами, наконец, когда отчизне его угрожала великая опасность, он предал отряд своих же солдат, и тогда погибли тысячи его собратьев по оружию. Закончилось это тем, что он скопил огромное состояние и вернулся домой с вожделенным алмазом. Прошли годы, – продолжил принц. – И вот алмаз исчезает. Он случайно попадает в руки простого и трудолюбивого молодого человека, ученого, священника, только приступающего к карьере, на которой он мог принести пользу людям и даже заслужить известность. Но проклятие падает и на него. Он забрасывает все: свое призвание, ученые занятия и бежит с камнем за границу. У того офицера есть брат, хитрый, отчаянный, неразборчивый в средствах человек. Он узнает тайну священника. И что он делает? Рассказывает об этом брату? Обращается в полицию? Этот человек тоже поддается сатанинским чарам, он решает, что сам должен стать единоличным владельцем камня. Рискуя погубить молодого священника, он опаивает его снотворным и завладевает алмазом. После этого, благодаря случайности, которая очень важна в этой притче, драгоценность попадает к другому, который, узнав, какая ценность оказалась у него в руках, отдает драгоценный камень на хранение лицу высокого положения, стоящему выше подозрений. Имя того офицера – Томас Ванделер, – продолжил принц. – Камень называется Алмаз раджи. И… – Флоризель неожиданно раскрыл ладонь, – вот он перед вами.

Сыщик изумленно вскрикнул и отпрянул.

– Мы говорили о подкупе, – напомнил принц. – Для меня этот кусок яркого кристалла так же мерзок, как если бы на нем копошились трупные черви; мне он так же отвратителен, как если бы оказался слеплен из невинной крови. Я держу его в руке и вижу, как внутри него горит адское пламя. Я рассказал вам лишь сотую долю его истории. Воображению не подвластно осознать все то, что происходило с ним за прошедшие века, оно не в силах представить, на какие преступления и предательства этот камень толкал людей, живших в минувшие эпохи. Годами, столетиями он преданно служил силам зла. Достаточно крови – я говорю! – достаточно бесчестия, достаточно сломленных судеб и дружб. Зло и добро, чума и прекрасная музыка – все рано или поздно заканчивается. А что до этого камня – да простит меня Господь, если я поступаю неправильно, – но сегодня вечером его власти придет конец.

Принц неожиданно сделал движение рукой, и драгоценный камень, прочертив сияющую дугу над темной водой, с всплеском упал в реку.

– Аминь, – торжественно произнес принц Флоризель. – Я избавил мир от василиска.

– О Боже! – вскричал сыщик. – Что вы наделали? Я погиб.

– Я думаю, – улыбнулся принц, – многие богачи в этом городе позавидовали бы вашей участи.

– Ваше высочество! – произнес полицейский, недоверчиво посмотрев на Флоризеля. – Так вы все-таки подкупаете меня?

– Похоже, что другого выхода не было, – ответил Флоризель. – Ну а теперь давайте продолжим путь в префектуру.

Вскоре после этого безо всякого шума был отпразднован брак Фрэнсиса Скримджера и мисс Ванделер, и принц там выступил в роли шафера. Братья Ванделеры каким-то образом прознали, что случилось с алмазом, и теперь их непрекращающиеся водолазные работы на реке Сене удивляют и развлекают зевак. И это правда, что из-за какой-то ошибки в расчетах они выбрали не тот рукав реки. Что же касается принца, эта высочайшая персона, сослужив свою службу, вместе с арабским рассказчиком может катиться ко всем чертям. Но если читатель настаивает на более точных сведениях, я рад сообщить, что недавняя революция в Богемии, причиной которой стало его постоянное отсутствие и поучительное пренебрежение государственными делами, сбросила его с трона, и теперь его высочество владеет табачным магазинчиком на Руперт-стрит, в котором часто бывают другие иностранные беженцы. Я иногда захаживаю туда покурить и поговорить и нахожу его таким же великолепным созданием, каким он был в дни своей славы. За стойкой он смотрится истинным олимпийцем, и, хотя малоподвижная жизнь начинает сказываться на размере его жилета, в целом он один из самых красивых табачников в Лондоне.

Черная стрела