Шум не умолкал.
– Что это за преступник, если он не умеет подделать удостоверения?
– У меня катаракта. Сунь мне под нос библиотечный билет, я и впущу.
– Да теперь счетчики и не проверяют. Всё в Сети.
– В облаке, дорогая.
– Я бы даже обрадовалась взломщику. Хоть кто-то бы навестил.
Наконец возникло недолгое затишье. И какофония свиста: одни включали слуховые аппараты, другие их выключали. Женщина из первого ряда снова приняла командование.
– Так вот… я, кстати говоря, Элизабет… не надо про оконные задвижки, прошу вас, и про удостоверения, и можете не рассказывать, что нельзя называть свой ПИН позвонившему по телефону нигерийцу. Если еще позволительно называть их нигерийцами.
Донна де Фрейтас собралась с силами, но про ланч на обратном пути и про тату она больше не думала – вспоминала курс по противодействию уличным беспорядкам, прослушанный в старые добрые времена в Лондоне.
– Но тогда о чем же мы будем говорить? – спросила она. – Я должна чем-то занять сорок пять минут, а то мне не дадут отгул.
– Институциональный сексизм в полицейской службе? – предложила Элизабет.
– Я хотел бы послушать о противозаконном расстреле Марка Дугана – с санкции властей и…
– Сядь, Рон!
Так весело и приятно они провели час, после чего Донну горячо поблагодарили, показали ей фотографии внуков и пригласили остаться на ланч.
И вот она ест салат в «первоклассном современном ресторане» – если верить меню. Без четверти двенадцать рановато для ланча, но какой же полицейский откажется от дармового угощения? Донна отмечает, что пригласившая ее четверка не только управляется с полноценным ланчем, но и откупорила бутылку красного вина.
– В самом деле, изумительное выступление, Донна, – говорит Элизабет. – Нам ужасно понравилось.
Элизабет напоминает Донне тех учителей, которые месяцами наводят на тебя страх, а потом выводят «отлично» в году и плачут, расставаясь. Может быть, дело в твидовом пиджаке.
– Ослепительно, Донна, – подхватывает Рон. – Можно мне называть вас Донна, любовь моя?
– Можете называть меня Донной, но, пожалуй, не называйте «любовь моя», – говорит ему Донна.
– И то верно, милая, – соглашается Рон. – Запомню. Да, насчет той истории про украинца с парковочными талонами и цепной пилой. Вы можете недурно зарабатывать вечерними выступлениями. Я знаю кое-кого, хотите, дам телефон?
Салат – объедение, думает Донна, а она нечасто так думает.
– Из меня, наверное, вышел бы потрясающий контрабандист.
Это вступает Ибрагим – тот, кто на лекции упомянул «Центрику».
– Все дело в логистике, не так ли? И еще в развеске, а это я с удовольствием, развешу самым точным образом. А для счета денег у них теперь машинки. Все по-современному. Вы кого-нибудь ловили на контрабанде героина, Донна?
– Нет, – признается Донна, – хотя планирую.
– Но правда, что у них есть машинки для пересчитывания денег? – интересуется Ибрагим.
– Да, есть, – говорит Донна.
– Удивительно. – Ибрагим опрокидывает стаканчик вина.
– Мы быстро начинаем скучать, – добавляет Элизабет, тоже опустошив свой бокал. – Упаси нас бог от оконных задвижек, женщина-констебль де Фрейтас.
– Теперь говорят просто констебль, – сообщает Донна.
– Понятно, – поджимает губы Элизабет. – А если я все-таки буду говорить: женщина-констебль? Вы меня арестуете?
– Нет, но стану думать о вас чуточку хуже, – отвечает Донна. – Потому что это ведь такая малость, а вы оказали бы мне уважение.
– Черт! Шах и мат. Ладно! – говорит Элизабет и губ больше не поджимает.
– Спасибо, – говорит Донна.
– Угадайте, сколько мне лет, – поддразнивает ее Ибрагим.
Донна колеблется. Ибрагим хорошо одет, у него прекрасная кожа. И пахнет от него замечательно. И в нагрудном кармашке искусно сложенный платок. Волосы редеют, но сохранились. Ни брюшка, ни второго подбородка. И все же, если взглянуть глубже? Хм. Донна смотрит на руки. Руки всегда выдают возраст.
– Восемьдесят? – решается она.
И видит, как паруса Ибрагима опадают, теряя ветер.
– Да, угадали. Но я выгляжу моложе. Я выгляжу на семьдесят четыре. Все подтвердят. А все дело в пилатесе.
– А вы что о себе расскажете, Джойс? – обращается Донна к четвертой в компании – маленькой седой женщине в лавандовой блузке и сиреневом кардигане. Та сидит с совершенно счастливым видом, упиваясь разговором. Рот на замке, зато глаза сияют. Как притихшая птичка, высматривающая, не блеснет ли что на солнце.
– Я? – отзывается Джойс. – Мне и сказать нечего. Была медсестрой, потом мамой и снова медсестрой. Боюсь, ничего интересного.
Элизабет коротко фыркает.
– Вы ей не верьте, констебль де Фрейтас. Джойс из тех, кто доводит дело до конца.
– Просто я дисциплинированная, – говорит Джойс. – Это теперь немодно. Если я сказала, что буду ходить на зумбу, значит, пойду на зумбу. Такая уж я есть. Интересный человек в нашей семье – моя дочка. Она заведует хедж-фондом, если вы представляете, что это такое.
– Вообще-то не представляю, – признается Донна.
– И я, – соглашается Джойс.
– Зумба была до пилатеса, – говорит Ибрагим. – Я считаю, совмещать их не стоит. Для основных групп мышц это противоестественно.
На протяжении всего ланча Донну глодал один вопрос.
– Можно мне спросить? Я понимаю, что все вы живете в Куперсчейзе, но как вышло, что вы четверо стали друзьями?
– Друзьями? – кажется, Элизабет смешно. – О, дорогая, мы не друзья.
Рон хихикает.
– Господи, любовь моя, какие мы друзья! Тебе долить, Лиз?
Элизабет кивает, и Рон подливает вина. Пошла в ход вторая бутылка. Часы показывают 12:15.
Ибрагим поддерживает.
– Не думаю, что здесь подходит слово «друзья». Мы не стали бы просто так общаться, у нас очень разные интересы. Рон мне, пожалуй, нравится, но с ним бывает трудно.
Рон кивает.
– Еще как трудно!
– А у Элизабет слишком обескураживающие манеры.
Элизабет кивает.
– Боюсь, что так и есть. Я всегда была не на всякий вкус. Еще со школьных лет.
– Джойс мне нравится. Думаю, Джойс нам всем нравится, – говорит Ибрагим.
Рон с Элизабет снова кивают.
– Спасибо, конечно. – Джойс гоняет горошины по тарелке. – Вам не кажется, что пора бы уже кому-то изобрести плоский горошек?
Озадаченная Донна пытается разобраться.
– Но если вы не друзья, то кто же?
Донна видит, как Джойс, подняв глаза, качает головой и оглядывает остальных – совершено невероятное собрание.
– Ну, – говорит Джойс, – во-первых, мы, конечно, друзья, просто до них немножко с запозданием доходит. И во-вторых, констебль де Фрейтас, если в приглашении это не прозвучало, так только по моей оплошности. Мы – Клуб убийств по четвергам.
У Элизабет от красного вина стеклянно блестят глаза; Рон почесывает татуировку «Вест Хэм» на шее, а Ибрагим полирует и без того блестящую запонку.
Ресторан понемногу заполняется, и Донна – не первая из посетителей Куперсчейза – думает, что это не худшее место для жизни. Она убить готова за стаканчик вина и свободный день.
– А еще я каждый день плаваю, – заключает Ибрагим. – Чтобы сохранить упругость кожи.
Куда она попала?
Глава 3
Если вы когда-нибудь надумаете выехать из Файрхэвена по А21 в сердце кентского Уилда, вам попадется на дороге старая телефонная будка, до сих пор работающая, – на крутом повороте налево. Поезжайте еще ярдов сто до знака: «Уайтчерч, Эббот-Хатч и Лентс-Хилл», а за ним поверните направо. Проедете через Лентс-Хилл мимо «Голубого дракона» и маленького магазина фермерских продуктов с большим яйцом перед входом и попадете к каменному мостику через Робертсмер. Робертсмер числится рекой, но не дайте сбить себя с толку и не надейтесь увидеть что-то величественное.
Сразу за мостом съезд на однополосную дорогу. Вам покажется, будто она ведет не в ту сторону, но так быстрее, чем по маршруту из официальной брошюры, да и живописнее, если вы любите живые изгороди с гибискусом. Под конец дорога расширяется, и сквозь высокие деревья на склоне холма можно увидеть признаки жизни. Впереди показывается крошечная деревянная автостанция, она тоже работает, если один автобус в день туда и обратно считать работой. Перед самой автобусной остановкой слева вы увидите указатель на въезд в Куперсчейз.
Строить Куперсчейз начали лет десять назад, когда католическая церковь продала эту землю. Первый жилец, а именно Рон, въехал тремя годами позже. Реклама говорила о «первом в Британии люкс-поселке для пенсионеров», хотя Ибрагим, а он проверял, говорит, что это седьмой. Сейчас в поселке около трехсот проживающих. Сюда нельзя въехать, пока вам не исполнилось шестидесяти пяти, и каждый день, проезжая по решетке от скота, доставочный фургон «Вайтроз» позвякивает винными бутылками и лекарственными пузырьками.
Господствующую над Куперсчейзом высоту занимает старинный монастырь, от которого спиралью расходятся улицы новой застройки. Сто с лишним лет здание монастыря полнилось тишиной, сухим шелестом монашеских ряс и спокойной уверенностью в молитвах, которые непременно будут услышаны. В его темных коридорах мелькали женщины, искавшие безмятежного покоя, женщины, напуганные набирающим скорость миром, женщины в поисках убежища и даже женщины, с радостью служившие высшей цели. Вы нашли бы в нем ряды узких кроватей в дортуарах, длинные столы в трапезной, часовню, такую темную и тихую, что можно поклясться: в ней слышно было дыхание Бога. Короче, вы нашли бы там сестринскую обитель Святой Церкви, армию, которая не оставит в беде, накормит, оденет и всегда будет в вас нуждаться и вами дорожить. Взамен требовалось всего лишь посвятить жизнь Богу, и желающие всегда находились. А потом наступал день, когда вы отправлялись в короткое путешествие вниз по холму, сквозь тоннель между деревьями в Сад вечного покоя – его чугунные ворота и низкая каменная стена смотрели на монастырь и бесконечную к