Они проходят скамью Бернарда. Скамья выглядит пустой до нелепости.
Бернарду стало бы интересно, куда это с такими каменными лицами собрались Элизабет со священником. Бернард оторвался бы от своей газеты, пожелал им доброго дня и потом всю дорогу провожал их взглядом. Но Бернарда больше нет. Как и многих, кто ушел до него. Время вышло, вот оно как. Не вернуть. Пустая скамья на тихом холме.
Они уже у ворот, и Мэттью, толкнув, открывает их. Он все так же в спину подталкивает Элизабет за ворота, и она слышит позади скрип закрывающихся створок.
Мэттью Макки не ведет ее в верхний правый угол, где хранят свои тайны старые могилы. Вместо того он убирает ладонь с ее спины, сходит с дорожки и сворачивает между двумя рядами более новых, чистых и белых надгробий. Своей обычной дорогой. На этот раз Элизабет идет за ним, и они останавливаются перед могильной плитой. Элизабет всматривается в надпись.
Сестра Маргарет Энн
Маргарет Фарелл 1948–1971
Элизабет берет Мэттью за руку, переплетает его пальцы своими.
– Здесь красиво, Элизабет, – говорит он.
Элизабет смотрит вдаль, за стену, туда, где поля, холмы, деревья, птицы. Действительно, красивое место. Покой нарушает шум внизу, торопливые шаги. Элизабет смотрит на часы.
– Это меня спасать идут, – объясняет она. – Я просила, если не выйду за два часа, чтобы ломали дверь. И входили со стрельбой.
– Два часа? – удивляется Макки. – Целых два часа прошло?
Элизабет кивает.
– Много надо было сказать, Мэттью.
Он тоже кивает.
– Вам, наверное, придется все это повторить, когда все они наконец взберутся сюда.
Элизабет узнает Криса Хадсона – надо полагать, прямо с самолета. Он выбивается из сил на бегу. Элизабет дружески машет ему и видит на его лице облегчение. И что она жива, и что можно больше не бежать.
Глава 100
В Клубе загадочных кроссвордов раскол. Составленные Колином Клеменсом головоломки три недели подряд первой разгадывала Ирен Догерти. Фрэнк Карпентер выдвинул обвинение в недобросовестности и получил некоторую поддержку. На следующий день на двери Колина Клеменса появился листок с непристойным кроссвордом, и Колин, решив его, как с цепи сорвался.
В результате этих событий заседания Клуба загадочных кроссвордов перенесли на неделю, пока обе стороны остынут, и Мозаичная комната неожиданно оказалась свободна. Клуб убийств по четвергам занял обычные места, а Крис с Донной захватили в общей гостиной пару складных кресел. Мэттью Макки сидит в кресле в углу. В центре внимания.
– Я только приехал тогда из Ирландии. Просто искал приключений. В те времена куда только не посылали: в Африку, в Перу, но обращать язычников и все такое – это не для меня. Подвернулось это место, и в 1967-м я отплыл к неведомым берегам. Здесь все было, в сущности, так же, как сейчас. Очень красиво, очень спокойно. Сотня сестер, но такие тихие, что их и не заметишь. Как на цыпочках ходили. Здесь, в монастыре, был покой, но и работа была, больница действовала постоянно. Я гулял по округе. Причащал, принимал исповеди. Улыбался тем, кто был счастлив, и плакал с теми, кто печалился. Двадцать пять лет, в голове ни единой мысли и ни крупицы мудрости. Но я был мужчина, и, как видно, это единственное шло в счет.
– Вы здесь жили? – спрашивает Крис. Элизабет предложила задавать вопросы Донне с Крисом – она сознаёт, что несколько очков в плюс ей сегодня не помешают.
– Тогда здесь была сторожка, я в ней и жил. Очень уютно, уж точно лучше, чем кельи сестер. Конечно, никаких посетителей. По крайней мере, согласно правилам.
– Вы их исполняли? – спрашивает Донна.
– Поначалу конечно. Я очень старался хорошо себя вести, хотел понравиться, боялся, что отошлют домой. И все такое.
– Но… потом что-то изменилось? – спрашивает Крис.
– Изменилось, да. Без перемен не бывает. Я очень скоро познакомился с Мэгги. Она прибирала часовню. Там были четыре монахини, которые занимались уборкой.
– Но только одна Мэгги? – подсказывает Донна.
– Только одна Мэгги, – улыбается Мэттью Макки. – Знаете, как заглянешь впервые человеку в глаза, и целый мир рушится. И только одна мысль: «Конечно, конечно, это то, чего я всегда ждал». Да, Мэгги. И поначалу было: «Доброе утро, сестра Маргарет» и «Доброе утро, отец», и так далее, и она продолжала свою работу, а я свою. Какая была. А потом я стал улыбаться, и она стала улыбаться, и рано или поздно прозвучало: «Прекрасное утро, сестра Маргарет, бог благословил нас погожим днем», и «Вы правы, отец, это благословение». А потом: «Чем вы мажете пол, сестра Маргарет?» и «Мастикой для пола, отец». Не сразу, с промежутками не в одну неделю.
Рон подается вперед, хочет что-то сказать, но, наткнувшись на взгляд Элизабет, прикусывает язык.
– Словом, скажем, через месяц, как я туда приехал, Мэгги пришла на исповедь. Мы оба там были. И ни она, ни я не сказали ни слова. Сидели и сидели в нескольких дюймах друг от друга, разделенные только деревянной перегородкой. Я слышал ее дыхание и то, как стучит у меня сердце. Хочет выскочить из груди. Не спрашивайте, сколько это продолжалось, понятия не имею, но в конце концов я сказал: «Тебя, наверное, ждет работа, сестра Маргарет», а она – «Спасибо, отец» – и на этом все. Мы оба понимали, что пропали. Оба знали, что эта исповедь была грехом и что она не будет последней.
– Вам с чем-нибудь? – спрашивает Джойс, выливая остатки чая из термоса. Мэттью движением пальцев отказывается – спасибо, ничего не надо.
– Мы встречались наедине – понимаю, это ясно без слов. Видел я ее каждое утро, но при других, разумеется, нельзя было поговорить. Так что я уводил ее в исповедальню, и мы разговаривали. Вот на этих деревянных скамейках полюбили друг друга. Мэгги и Мэттью. Мэттью и Мэгги. Говорили через решетку. Вы можете представить более безнадежную любовь?
– Простите, просто для протокола, Мэгги – это сестра Маргарет Энн? – спрашивает Крис.
– Да.
– Сорок восьмой – семьдесят первый.
Мэттью Макки кивает.
– Я знал, что надо уходить. Все было довольно просто: я нашел бы работу, все экзамены у меня были сданы, Мэгги стала бы медсестрой, купили бы домик на побережье. Мы оба выросли у моря.
– Вы собирались сложить сан?
– Разумеется. Позвольте мне спросить. Почему вы пошли в полицию, старший инспектор Хадсон?
Крис задумывается.
– Честно? Я окончил школу, мама сказала, чтобы шел работать, а мы в тот вечер смотрели «Джульетту Браво».
– Ну да, так оно и бывает, – говорит Мэттью Макки. – В другом городе, в другой стране я мог бы стать летчиком или зеленщиком, но в силу обстоятельств, и только поэтому, стал священником. Это была работа, и крыша над головой, и возможность уехать из дома.
– А Мэгги? – спрашивает Донна. – Она тоже собиралась все бросить?
– Мэгги было труднее. Она верила и сохранила веру. Но она ушла бы. Думаю, что ушла бы, со временем. Я думаю, она была бы теперь со мной в Бексхилле, моя зеленоглазая. Но ей было труднее. Я рисковал, как рискуют мужчины, а она – как рискуют женщины, а в те дни они рисковали многим больше, помните?
Джойс наклоняется к нему, берет за руку.
– Что сталось с вашей Мэгги, Мэттью?
– Она приходила ко мне. Вечерами, если я понятно объяснил. В сторожку. Когда гасили свет, выскользнуть становилось не так трудно. Мэгги была не дурочка, она запросто вписалась бы в вашу компанию. Прибегала ко мне по вторникам и пятницам, в эти дни было проще. Я зажигал для нее свечу в верхнем окне. Если свеча не горела, она понимала, что меня куда-то вызвали или у меня гости и приходить не надо. Но когда я зажигал свечу, она всегда приходила. Иногда сразу, иногда я долго и мучительно ждал, но она приходила всегда.
Макки прокашливается, собирает складками лоб. Джойс крепче сжимает ему руку.
– Я пятьдесят лет об этом молчал, а тут дважды за день рассказываю. – Слабо улыбнувшись ей, он заставляет себя продолжить.
– В среду, семнадцатого марта, я зажег свечу. Ждал, ходил по комнате. Одна половица в гостиной, если на нее наступить, отзывалась тремя короткими скрипами. А я ходил туда-сюда, туда-сюда, и все «скрип-скрип-скрип, скрип-скрип-скрип». Я вслушивался в каждый шорох и думал, «это она», и останавливался, вслушивался, но каждый раз все было тихо. Ожидание затянулось, и я стал волноваться. Ее перехватили на выходе? Сестра Мэри была злющая. Я не сомневался, что все кончится хорошо, потому что в молодости всегда все кончается хорошо. И я поднялся наверх, задул свечу, спустился, зашнуровал ботинки и пошел к монастырю. Посмотреть, не увижу ли чего.
Мэттью Макки смотрит в пол. Старик рассказывает историю молодого человека. Элизабет, поймав взгляд Рона, постукивает себя по нагрудному карману. Рон, кивнув, достает из внутреннего кармана куртки маленькую фляжку.
– У меня тут глоточек виски. Надеюсь, ты составишь мне компанию, Мэттью?
Он, не дожидаясь ответа, наливает виски в кружку Макки. Макки благодарно кивает, не поднимая глаз от пола.
– И что вы увидели, отец Макки? – спрашивает Донна.
– В монастыре было темно, это хороший признак. Если бы ее поймали, где-нибудь горел бы свет. К примеру, в кабинете сестры Мэри. Или в часовне была бы суета за полночь. Но свет горел только в госпитале. Я хотел только пройтись, убедиться, что Мэгги жива-здорова. Я мог бы представить сотню причин, почему она не пришла ко мне в ту ночь, но хотел успокоить душу. Я подумал, почему бы не забрать кое-какие бумаги из кабинета за алтарем часовни. Понимаете, если бы кто меня увидел, я бы сказал, что просто доделываю работу. Уснуть не получалось. Побродить немножко… Если бы можно было, я заглянул бы в общую спальню, просто чтобы увидеть ее на кровати.
– Вот эта комната, где мы сидим, – говорит Джойс, – здесь раньше была одна из спален.
Мэттью оглядывается и кивает. Его левая рука тихонько ласкает подлокотник кресла, и он продолжает.
– У меня был ключ от часовни. Тамошнюю дверь вы знаете – тяжелая и замок всегда лязгает, но я открыл как можно тише и закрыл за собой. Там было совсем темно, но я, конечно, знал дорогу. У алтаря я наткнулся на старый деревянный стул, он стоял не на месте и со страшным грохотом отлетел. Я подумал, что надо зажечь лампаду у алтаря, просто чтобы чувствовать себя увереннее, не красться как вор. Я зажег, свет был совсем тусклый, снаружи не заметишь, как мне кажется. Совсем не яркий свет. Просто тусклый огонек. Такая вот лампадка.