Мэттью Макки берет кружку, отпивает глоток. И ставит кружку на место.
– Так вот огонек, я его зажег. При нем видно было только алтарь, одни тени, но этого хватило. Этого хватило.
Мэттью Макки трет губы тыльной стороной ладони.
– Это была Мэгги. Там есть такая балка над алтарем. По крайней мере, раньше была. Чтобы вешать кадило или ящичек для записок. Думаю, это был какой-то архитектурный элемент, но мы ею пользовались. Словом, Мэгги привязала веревку к этой балке и повесилась. И незадолго до моего прихода. Может, пока я завязывал шнурки. Или когда задувал свечу? Но она была мертва, я не мог ошибиться. Вот почему она не пришла.
В Мозаичной комнате очень тихо. Мэттью Макки снова пьет из кружки.
– Спасибо вам, Рон.
Рон только машет рукой: не за что.
– Она оставила записку, отец Макки? – спрашивает Крис.
– Записки не было. Я поднял тревогу – без шума, конечно, не следовало всем этого видеть. Я разбудил сестру Мэри, и она мне все рассказала, как было.
– Рассказала? – повторяет Донна.
Мэттью Макки кивает сам себе, и поводья на минуту перехватывает Элизабет.
– Мэгги была беременна.
– Чтоб меня! – восклицает Рон. Мэттью поднимает глаза и продолжает рассказ.
– Она кому-то доверилась – другой молодой монахине. Я так и не узнал кому. Мэгги, как видно, считала ее другом, кто бы она ни была, но ошиблась. Та монахиня рассказала сестре Мэри, и тогда около шести часов, после молитвы, сестра Мэри вызвала Мэгги к себе. Сестра Мэри мне не рассказывала, что она ей наговорила, но можно догадаться, и Мэгги велено было убираться из монастыря. Переночевать последний раз, а потом прямиком в Ирландию. Я, по-моему, зажег свечу около семи. Мэгги вернулась в спальню – может быть, вот в эту самую, где мы сейчас. Она, конечно, знала, как выскользнуть незаметно, вот и вышла. Но в тот вечер она ко мне не пришла. Она отправилась прямо в часовню и надела петлю на шею. И лишила жизни себя и нашего ребенка.
Мэттью Макки поднимает глаза на шестерых людей в комнате.
– Вот и вся моя история. Как видите, кончилась она нехорошо. И больше уже ничего не было хорошо.
– Как же ее похоронили на холме? – спрашивает Рон.
– Такое было условие договора, – объясняет Макки. – Чтобы я уезжал и никому ни слова. Вернулся в Ирландию. Мне нашли работу в Килдэре, в учебной больнице. Все документы уничтожили, составили новые – церковь в те годы могла делать что хотела. Меня хотели убрать с дороги без шума и скандала. Ни одна душа, кроме меня и сестры Мэри, не видела ее повешенной. Не знаю уж, что они придумали, но только в их истории не было священника, ребенка и самоубийства. Я взамен просил, чтобы ее разрешили похоронить в Саду вечного покоя. Домой она не захотела бы возвращаться, а ничего другого, кроме монастыря, не знала.
– И сестра Мэри согласилась? – спрашивает Донна.
– Ей тоже так было лучше. Иначе возникли бы вопросы. Мой внезапный отъезд, тело Мэри, отосланное для похорон в другое место – кто-нибудь сумел бы сложить два и два. Так что мы заключили сделку, и на следующее утро машина, которая должна была забрать Мэгги, забрала меня вместо нее. Мы целый день ехали до Холихеда. Я вернулся домой и там и оставался, пока не услышал о смерти сестры Мэри. Она тоже лежит там на кладбище, под надгробием с херувимами. Как только узнал о ее смерти, я ушел с работы, собрал вещи и вернулся навсегда. Как можно ближе к Мэгги.
– Потому вы и старались так помешать переносу кладбища?
– Это было единственное, что я мог для нее сделать. Найти для нее место последнего покоя. Вы все бывали там наверху, вы поймете. Только так я мог рассказать ей, как виноват, и сказать «Я по-прежнему тебя люблю». Красивое место для единственной моей любви и нашего мальчика. Или девочки, но я всегда носил в сердце мальчика. Я назвал его Патриком – глупо, понимаю.
– Не хочу задевать ваши чувства, отец, – говорит Крис, – но я сказал бы, у вас исключительно сильный мотив для убийства Яна Вентама.
– Сегодня не такой день, чтобы щадить чувства. Но я этого не делал. Подумайте сами, разве Мэгги меня простила бы, если бы я убил мистера Вентама? Вы ее не знали, а у нее был сильный характер, когда она давала ему волю. Я каждый свой шаг делал так, как хотела бы Мэгги и чтобы Патрик мной гордился. Я боролся всеми способами, какие мог придумать, но придет день, когда я снова встречу Мэгги и моего мальчика, и я хочу прийти к ним с чистым сердцем.
Глава 101
– Вам нравится пилатес? – спрашивает Ибрагим.
– Ничего не могу сказать, – отвечает Гордон Плейфейр. – Это что такое?
Экскурсия по Куперсчейзу окончена. Гордон Плейфейр сидит с Ибрагимом, Элизабет и Джойс на балконе у Ибрагима. Ибрагим пьет бренди, Элизабет – джин-тоник, а Гордон – пиво. Ибрагим держит пиво в холодильнике для Рона, хотя Рон в последнее время, кажется, перешел на вино.
Крис и Донна вернулись в Файрхэвен. Прежде чем уехать, Крис рассказал им о Кипре и связях Джонни. Он практически уверен, что Джонни – тот, кто им нужен.
Донна не скрывала, что сердита на них, но она отойдет. Солнце садится, день подходит к концу.
Мэттью Макки уехал домой в Бексхилл, к двум свечам, которые зажигает каждый вечер. Джойс обещала заглянуть к нему в гости. Она любит Бексхилл.
– Это искусство контролируемых движений, – объясняет Ибрагим.
– Хм, – задумчиво тянет Гордон Плейфейр. – А дартс здесь есть?
– Есть снукер, – говорит Ибрагим.
Гордон кивает.
– Тоже подходяще.
Сверху им виден Куперсчейз. На переднем плане – Ларкин-корт, занавешенные окна квартиры Элизабет. Дальше Рёскин-корт, «Ивы» и монастырь. И перекаты прекрасных холмов до горизонта.
– Я мог бы привыкнуть к такой жизни, – говорит Гордон. – Похоже, в ней порядком выпивки.
– Порядком, – соглашается Ибрагим.
Звонит телефон. Ибрагим встает ответить. На ходу он через плечо обращается к Гордону.
– Кажется, я слишком скучно описал пилатес. Он очень полезен для глубоких мышц и гибкости. Так или иначе, это каждый вторник.
Гордон, попивая пиво, смотрит на проходящих внизу жителей поселка.
– Знаете, кроме шуток, я не узнал бы, окажись здесь одна из тех женщин. Кто бы мог сказать? Все эти монахини. Я их не узнал бы, понимаете? Вы могли бы быть одной из них, Джойс.
Джойс смеется.
– Последнюю пару лет и я жила почти монахиней. Не то чтобы я не пыталась этого изменить.
Элизабет уже думала о том же, что и Гордон Плейфейр. Монахини. Может быть, стоит теперь посмотреть в эту сторону? Завтра заседание Клуба убийств по четвергам. Может, с этого и надо начать. Она начинает ощущать волшебное действие джина. Возвращается от телефона Ибрагим.
– Это Рон звонил. Он просит нас к себе выпить. Кажется, у Джейсона есть для нас подарок.
Глава 102
– Мы с Бобби, когда все разошлись, решили выпить за встречу в «Блэкбридже». То есть в «Пон Нуар».
Джейсон Ричи жестикулирует пивной бутылкой. Рон тоже пьет пиво, как всегда при Джейсоне. Отец должен быть примером для сына.
– Мы, можно сказать, вроде как доверяем друг другу, понимаете? Похоже на то, что с годами мы оба переменились к лучшему. Бобби не сказал, чем теперь занимается, но выглядит он счастливым, так что все в порядке. Никто, надо думать, не захочет мне сказать, кем он теперь стал?
Джейсон вопросительно смотрит на Элизабет с Джойс, но обе мотают головами.
– Ладно, – говорит Джейсон. – Никто не любит стукачей. Но все-таки уверенности у нас не было, понимаете? Нет уверенности, что это не один из нас сделал. Не было уверенности, что это Джонни, живехонек и вернулся, чтобы отомстить. Так что я кое-кому позвонил.
– О, и кому же? – спрашивает Джойс.
Джейсон улыбается.
– Кого никто не любит, Джойс?
Джойс покорно кивает.
– Стукачей, Джейсон.
– Скажем так, я позвонил одному приятелю – которому мы все доверяли, но и Джонни тоже ему доверился бы, хотя по другим причинам. И он подъехал – а куда ему было деваться, если мы вдвоем зовем – и мы спросили его напрямик. Был ли здесь Джонни, ты его видел? Только между нами и дальше нас не пойдет.
– И он видел? – спрашивает Элизабет.
– Видел, – говорит Джейсон. – Джонни объявился за три дня до убийства Тони и отбыл в день его смерти. Он обвинил Тони, что тот его сдал – столько лет назад. Джонни разве поймешь?
Джойс понимающе кивает, и Джейсон рассказывает дальше.
– Может, он просто решил, что время приспело. Восстановить справедливость. Бывают люди с долгой памятью.
– А вы этому источнику доверяете? И Питер доверяет? – спрашивает Элизабет.
– Питер? – удивляется Джейсон.
– Извините, Бобби, – поправляется Элизабет. – Годы сказываются. Вы с Бобби оба ему доверяете?
– Жизнь бы доверил, – говорит Джейсон. – Вернее человека не сыщешь. А помогать Джонни у него есть свои причины. Если ваши дружки из полиции сами его не вычислят, я им подскажу, обещаю. Но, по-моему, у них хватит ума самим разобраться.
– А зачем было Джонни посылать вам фотографию, Джейсон? – спрашивает Ибрагим.
Джейсон пожимает плечами.
– Думаю, просто хотел дать нам знать, что это он. Похвалялся. Джонни всегда такой был. Мой адрес ему легко было найти, меня все в округе знают. Джонни, что бы ни сделал, непременно должен был рассказать.
– А выглядит Джонни по-прежнему? И что там с новым именем? – спрашивает Элизабет.
Джейсон качает головой.
– Нас не касается. Мы спросили только то, что спросили. Хотели знать наверняка. И хватит.
– Жаль, – говорит Элизабет.
– Ну, если его не выследит полиция, так вы четверо – наверняка, – успокаивает Джейсон. – И послушайте, мы с Бобби… просто мы хотели сказать вам спасибо. Что свели нас и помогли добраться до правды. Без вас ничего этого не было бы. Если честно, без вас я, наверное, не выпутался бы из этого дела. Так что у меня для вас тут кое-какие мелочи. Если можно?
Безусловно, можно. Джейсон расстегивает молнию спортивной сумки, стоявшей под ногами, и достает подарки. Ибрагиму он вручает деревянный ящичек.