Элизабет смотрит на подругу.
– Ты, наверное, тоже так рассуждала, Пенни. Наверняка поняла, что это любовник ударил ее ножом, дождался, пока истечет кровью, и потом уж вызвал полицию.
Она смачивает Пенни пересохшие губы.
– Мы занялись этим делом больше месяца назад, Джон. Клуб убийств по четвергам. Без Пенни, но мы продолжали собираться. Я удивилась, что это дело не попало к нам раньше, что Пенни его не подняла. Мы стали искать, Джон, не ошиблась ли тогда полиция. Я прочитала описание ножевой раны, мне оно показалось подозрительным, и я спросила Джойс. Собственно, я тогда первый раз к вам обратилась, да, Джойс?
– Да, – вспоминает Джойс.
– Я описала ей рану и спросила, сколько жертва должна была умирать, и Джойс сказала, что около сорока пяти минут, а это вовсе не совпадало с рассказом того парня. Он будто бы спугнул взломщика – которого никто не видел, Джон, – бросился обратно в кухню, подхватил Энни и тут же позвонил в полицию. Я еще спросила Джойс, мог ли человек, обученный оказывать первую помощь, ее спасти, и что вы мне ответили, Джойс?
– Я была уверена, что легко спас бы. Вы тоже поняли бы, Джон, при вашей профессии.
– Ну а тот парень был солдат, Джон, списанный по здоровью за несколько лет до того. Он мог бы ее спасти, никаких сомнений. Но следствие в эту сторону даже не смотрело. Я бы рада сказать, что тогда были другие времена, только не сомневаюсь, что он и в наши дни вывернулся бы. Они искали грабителя и не нашли. Бедняжку Энни Мадли похоронили, и мир не перевернулся. Ее парень вскоре исчез из виду, пропал ночью, не заплатив за аренду, и на том дело заканчивается.
– Так вот, мы стали этим заниматься, но тут начались события, – говорит Ибрагим. – Мистер Карран, мистер Вентам, кости на кладбище. Мы отложили старое дело, ведь прямо у нас перед носом произошло настоящее убийство.
– Но все мы понимали, что это еще не конец, да, Джон? – говорит Рон.
Элизабет постукивает пальцем по папке.
– И вот я послала Ибрагима заглянуть в дело, найти ответ на единственный вопрос. Угадаешь какой, Джон?
Джон не сводит с нее глаз. Элизабет смотрит на Пенни.
– Пенни, если ты меня слышишь, ты наверняка угадала вопрос. Питер Мерсер – так звали того парня. Питер Мерсер. Я попросила Ибрагима найти, по какой болезни Питера Мерсера списали из армии. И, Джон, если ты не угадал вопроса, то ответ наверняка угадаешь. Давай, все равно уже поздно.
Джон закрывает лицо руками, с силой проводит ладонями ото лба к подбородку и поднимает голову.
– Полагаю, Элизабет, из-за пулевого ранения нижней части бедра?
– Именно так, Джон.
Элизабет подтягивает свой стул поближе к Пенни, берет ее за руку и тихо говорит, обращаясь только к ней.
– Почти полвека назад Питер Мерсер убил свою девушку и растворился в пространстве. И все решили, что он выкрутился. Но убийство не так просто сходит с рук, да, Пенни? Иногда правосудие поджидает за поворотом, как это случилось с Питером Мерсером, когда ты однажды темной ночью нанесла ему визит. А иногда правосудие ждет полвека и сидит у больничной кровати, держа подругу за руку. Ты слишком много навидалась таких дел, Пенни? Устала на это смотреть. Устала, что никто не хочет слушать?
– Когда она рассказала вам, Джон? – спрашивает Джойс.
Джон плачет.
– Когда заболела?
Джон медленно кивает.
– Она не хотела мне говорить. Ты помнишь, как с ней было, Элизабет? Эти микроинсульты?
– Да, – вспоминает Элизабет. Поначалу все обходилось очень легко. Если не знать, что это, не было причин тревожиться. Но бедняга Джон знал.
– Она всякое говорила. О самом разном. Многое выдумывала и еще вроде бы забывала, в каком она времени, уходила все дальше в прошлое. Думаю, катушка воспоминаний откручивалась, пока не натыкалась на что-то знакомое. Она искала смысл, потому что в мире вокруг смысла не было. Вот и рассказывала мне всякое, иногда из детства, иногда о временах, когда мы только познакомились.
– И о начале службы в полиции? – помогает Элизабет.
– Сначала рассказывала о том, что я уже знал. Помнил по тем временам: давнее начальство, мелкое вымогательство, накрутки статьи расходов, пабы вместо суда – все, над чем мы с ней всегда смеялись. Я понимал, что она уходит, а хотел удержать ее как можно дольше. Ты понимаешь?
– Мы все понимаем, Джон, – говорит Рон. Да, они понимают.
– Так что я слушал ее рассказы. Иногда они повторялись снова и снова. Одно воспоминание цепляло другое, напоминало о третьем, а то снова о первом, и так по кругу. А потом…
Джон, умолкнув, смотрит на жену.
– Ты говорил, что на самом деле не веришь, что Пенни нас слышит, Джон? – спрашивает Элизабет.
Джон мотает головой.
– Не верю.
– И все же ты здесь каждый день, каждый день. Ты сидишь с ней. Разговариваешь.
– А что мне еще остается, Элизабет?
Элизабет понимает.
– Так значит, она тебе рассказывала. Истории, которые ты и сам знал. А потом…
– Да, потом пошли такие, о которых я не знал.
– Секреты, – подсказывает Рон.
– Секреты. Ничего ужасного, мелочи. Она однажды взяла деньги. Взятку. Все брали, и она решила, что тоже должна. Она говорила так, будто не в первый раз мне об этом рассказывает, но это было впервые. У каждого свои секреты, правда?
– Правда, Джон, – соглашается Элизабет.
– Она забыла, над чем можно посмеяться, а что надо скрывать. Но что-то, как видно, еще работало: последний замок на последней двери. Последнее, что нельзя выдавать.
– Самая страшная тайна.
Джон кивает.
– Видит бог, она держалась. Она уже была здесь. Вы помните, как ее забирали?
Элизабет помнит. Пенни к тому времени далеко ушла. Разговоры стали бессвязными, обрывочными, иногда сердитыми. Сколько еще пройдет времени, прежде чем сюда попадет Стефан? Надо возвращаться к нему. Заканчивать это дело, возвращаться домой, поцеловать красавца мужа.
– Она к тому времени меня не узнавала. Нет, узнавала, но не помнила, кто я такой. Как-то я пришел утром. Месяца два назад, понимаете ли, а она сидела на кровати. Я тогда последний раз увидел ее сидящей. И она меня увидела и узнала. Она спросила, что нам делать, а я не понял вопроса – с чем делать?
Элизабет кивает.
– И она стала мне рассказывать как о само собой разумеющемся. Как будто просила меня принести что-то с чердака. Не более того. Не более того. Вы понимаете, Элизабет, что я не мог допустить, чтобы люди узнали? Я должен был что-то предпринять.
Элизабет кивает.
– Мы пару раз устраивали пикники на этом холме, – продолжает Джон. – Там действительно очень красиво. Я никак не мог понять, почему мы перестали туда ходить.
Все сидят молча. Тишину нарушает только попискивание приборов у кровати Пенни. Только они и напоминают о ней, как мигающий свет маяка в далеком море.
Элизабет деликатно нарушает молчание.
– Мне кажется, вот как надо поступить, Джон. Я попрошу остальных проводить тебя домой. Уже поздно, выспись в своей постели. Если есть кому написать, напиши. Я приведу полицию утром. Я знаю, что мы застанем тебя дома. Сейчас мы выйдем, чтобы ты мог попрощаться с Пенни.
Четверо друзей выходят, и Элизабет сквозь прозрачный краешек матовой дверной панели смотрит, как Джон берет жену за руку. Потом отводит глаза.
– Вы проводите Джона, да? Можно мне на минутку задержаться у Пенни? – спрашивает она, и остальные кивают в ответ. Элизабет снова открывает дверь. Джон надевает пальто.
– Пора идти, Джон.
Глава 111
Квартира Донны неярко освещена, из динамиков льется волшебный голос Стиви Уандера. Крису хорошо и спокойно, он снял ботинки, подобрал под себя ноги. Донна наливает ему стакан вина.
– Спасибо, Донна.
– Всегда рада. Отличная рубашка, кстати сказать.
– Ну спасибо. Цапнул, что подвернулось.
Крис улыбается Донне, и Донна отвечает улыбкой. Донна предчувствует, к чему идет дело, и очень этому рада.
– Мам? – Донна показывает ей бутылку.
– Спасибо, милая, выпью.
Донна наливает стакан вина матери, сидящей на диване рядом с Крисом.
– Честное слово, вас можно принять за сестер, Патрис, – говорит Крис. – И не потому, что Донна выглядит старше своих лет.
Донна морщится, рассмешив Патрис гримасой.
– Мадонна мне говорила, что вы очаровательный.
Крис, не в силах сдержать восторга, отставляет стакан.
– Извините, кто это говорил?
– Мадонна. – Патрис подбородком указывает на дочь.
Крис переводит взгляд на Донну.
– Твое полное имя – Мадонна?
– Только попробуй меня так назвать, я тебя шокером, – грозит Донна.
– Дело того стоит, – отвечает Крис. – Патрис, по-моему, я в вас влюбился.
Донна закатывает глаза и берет пульт.
– Так мы будем смотреть Джейсона Ричи?
– Конечно-конечно, – рассеяно отзывается Крис. – А чем вы занимаетесь, Патрис?
– Я учительница. В начальной школе, – отвечает она.
– Правда? – восхищается Крис. «Учительница, поет в хоре, любит собак» – вспоминает он достоинства своего идеала.
Донна смотрит Крису в глаза.
– А по воскресеньям она поет в хоре.
Крис, не выдержав ее взгляда, отворачивается к Патрис.
– Может, мой вопрос покажется вам смешным, Патрис, но… вы любите собак?
Патрис отпивает вина.
– Увы, аллергия.
Крис кивает, делает глоток и почти незаметно салютует стаканом Донне. Два из трех, совсем не плохо. Он радуется, что надел синюю рубашку на пуговицах.
– А как твое свидание? – обращается он к Донне.
– Я говорила, что у меня свидание, но не говорила, что мое, – отвечает Донна.
У нее звонит телефон. Донна смотрит на экран.
– Это Элизабет. Спрашивает, свободны ли мы завтра утром. Ничего срочного.
– Наверняка раскрыла дело.
Донна смеется. Она надеется, что у ее друзей все в порядке.
Глава 112
Лампа у кровати Пенни притушена до отказа, света только-только хватает для двух подруг, которым необязательно видеть друг друга в лицо. Элизабет держит Пенни за руку.