– Ого, – произносит он. – А это… и в самом деле круто.
– Разве? – спрашиваю я. – Ничего из этого не вышло.
– Это верно. – Он кивает. – Но зато вы успели побыть вместе, понимаешь? Как будто знали, что нужно использовать это время по максимуму.
Я большим пальцем нащупываю холодный ободок кольца. Я несколько раз снимала его, но каждый раз ненадолго. Мой палец, моя рука, все мое тело, кажется, скучает по этому кольцу.
– Никогда не думала об этом в таком ключе, – признаюсь я.
– Как бы то ни было, – говорит Колин, – я впечатлен. Когда мне было семнадцать, я все еще руководствовался детсадовскими догмами, что «у девчонок водятся вши». Мне ужасно нравилось дразнить их.
– Знакомая история, – фыркаю я. Колин подносит ложку ко рту, но мороженое не ест.
– Думаю, старые привычки уходят с трудом. – Он хмыкает. – Я скажу об этом своему психотерапевту.
– А у тебя есть психотерапевт?
– Ага, – отвечает он. – А у тебя нет?
– Нет, – говорю я. – Сейчас нет. Но был в детстве. – Я чувствую вопросительный взгляд Колина. – Когда мне было десять, у меня умерла мама.
– Шутишь. – От удивления он даже роняет ложку обратно в банку.
– Странно было бы шутить на такие темы.
– Да, прости. – Он наклоняется вперед, как будто хочет прикоснуться к моему колену, но все же отводит руку в сторону. – Я просто хотел сказать… чертовски много невезения для одного человека.
Я пожимаю плечами.
– Бывает, – говорю я. – Привыкаешь.
– Как она умерла? – спрашивает он. – Если тебе неприятно…
– Автомобильная авария, – отвечаю я. – Водитель сбежал с острова. Его так и не нашли.
– Прими мои соболезнования, – говорит он. Я жду, что он скажет еще что-то: обычно люди в таких ситуациях начинают рассказывать о собственном опыте, о знакомых, которых они потеряли, о знакомом одного знакомого, который погиб в результате точно такого же случая, но Колин молчит. Качает головой, подбирает ложку и ест мороженое.
– Как ты здесь оказался? – вдруг спрашиваю я. – На острове. Ну, у тебя же наверняка есть работа и все такое.
– Я взял отпуск, – отвечает он. – У родителей есть дом на берегу. Он пустует всю зиму. Они решили, что мне нужно… перестроиться.
– И как, получается? – не отстаю я.
– Ну, получалось неплохо, – говорит Колин. – Пока на меня не набросились в темном переулке. Какая-то фурия из «юных вдов».
Я хохочу. Я впервые хохочу от души, и это застает меня врасплох. Я откашливаюсь.
– Жуть какая, – говорю я.
– А ты? – спрашивает он. – Твои родители… твой папа… он опекает тебя?
– Ну, вроде того, – отвечаю я. – Мне пришлось переехать домой. Таково было условие. Но я опять начинаю работать, и это помогает.
– Работать?
– Я директор музыкальной группы, – говорю я. – Вообще-то… это группа Ноя… моего мужа. Я помогала им с самого начала.
– В чем? – спрашивает Колин.
– Все организовывала, ездила с ними на концерты. – Я пожимаю плечами. – Делала все, что требовалось.
– А как же школа?
– Еще не решила, – отвечаю я. – Первый концерт состоится в воскресенье. Не знаю, успею ли я к урокам в понедельник утром…
Колин кивает.
– И в этом плане ничего вроде бы не изменилось.
– В каком смысле?
Колин бросает ложку в пакет и сверху ставит банку.
– Просто это способ делать вид, будто все так же, как раньше, – говорит он. – У меня тоже были такие попытки. – Он кивает. – Не сработало.
Ловлю его взгляд. Колин держится, не отводит глаза. Еще один вызов. Я выдавливаю из себя улыбку и протягиваю ему мороженое.
– Спасибо за угощение, – говорю я. – Мне пора.
– Эй. – Он останавливает меня, кладя руку на плечо. – Прости. Я знаю, каково тебе. И не хочу быть еще одним из множества тех, кто постоянно говорит всякую ерунду…
– У тебя странная манера показывать это, – говорю я. Подхожу к двери, открываю ее и протягиваю руку. – Мне пора спать.
Колин встает, складывает все в пакет, выходит из сарая. Снаружи он ждет, когда я запру дверь, и вслед за мной идет к дому.
– Тэм, – говорит он, когда мы подходим к заметенной снегом террасе.
– Будь любезен, веди себя тише, – шиплю я ему. – Я даже не знаю, зачем ты пришел.
– Я же объяснил, – шепчет он. – Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке.
Я смотрю на него, прищурившись, ветер хлещет меня шарфом по лицу.
– В полном, – говорю я. – В идеальном. Прости за нос. Это все?
Колин смотрит на меня, уголки его губ трогает печальная улыбка.
– Да, – говорит он. – Это все.
Он медленно уходит в темноту, туда, где слабо видны очертания его машины. Я смотрю, как он открывает дверцу и садится за руль. В салоне зажигается лампочка, подсвечивая короткие волосы на его макушке.
Я осторожно сдвигаю в сторону дверь, вхожу и тихо задвигаю ее. Колин заводит двигатель, и я поворачиваюсь к стеклу, чтобы посмотреть, как он уедет, но вижу только свое нечеткое отражение.
Глава тринадцатая
– Ты точно не хочешь, чтобы я подождал?
Папа заезжает на свободное место на парковке у супермаркета, и я поднимаю с пола свой рюкзак. Рюкзак набит всем, что мне понадобится для ночевки в городе, но я беру его легко – так, будто там учебники и тетрадки, и быстро открываю дверцу.
– Все в порядке, – говорю я. – Она всегда опаздывает. Я перекушу чем-нибудь, пока буду ждать.
Папа кивает и барабанит пальцами по рулю.
– Передай Луле Би от меня привет. – Он улыбается. – И Скипу с Дианой тоже.
– Обязательно, – говорю я и тут вспоминаю речь, которую репетировала все выходные. – Ой, пап, может случиться, что мы заработаемся допоздна. Понимаю, завтра в школу, но нам надо сдать тезисы по своему проекту, и, наверное, будет лучше, если я останусь на ночь. А утром попрошу, чтобы меня подбросили вместе с Лу. Ладно?
По лицу папы видно, как он борется с собой: и хочет поверить, и не верит, и надеется, что у меня действительно есть подруги и я действительно старательно занимаюсь.
– Конечно, – отвечает он. – Только позвони, если за тобой надо будет заехать.
– Хорошо, – обещаю я, замешкавшись. В последнее время у нас случаются такие моменты, когда вроде бы надо обняться на прощание, но кто-то должен сделать первый шаг. Никто из нас не двигается, и я захлопываю дверцу. – До завтрашнего вечера.
Папа дважды нажимает на клаксон и уезжает, а я впервые за несколько часов облегченно перевожу дух. На другой стороне парковки – причал, там из парома выгружается вереница машин и толпы пассажиров.
Я оглядываю парковку в поисках фургона Росса, большого белого автомобиля с надписью «Дэвидсон Электрик» на боку. Смотрю на часы в телефоне и понимаю, что еще рано – ребята обычно приезжают минут за пять до окончания регистрации на паром.
И это хорошо, потому что у меня много дел. Я ныряю в отдел бакалеи и по списку, забитому в телефон, начинаю складывать в корзинку лакомства: тянучки для Росса, хумус и крекеры для Тедди, нарезанный ананас и сырные палочки для Юджина. У прилавка гастрономии я заказываю сэндвичи, по одному для каждого, и еще один, из индейки на пшеничной булочке с беконом и авокадо, для Ноя, – это своего рода дань памяти. Я не знаю, что любит Симона, поэтому еще раз прохожу по рядам и беру яблоки, виноград и упаковку кокосового молока – мне кажется, что Симона не из тех, кто любит перекусы из пакетиков.
На улице я ставлю покупки на скамейку и собираюсь присесть, когда вижу знакомую фигуру на потрепанном велосипеде. Лула Би останавливается на углу и приковывает велосипед цепью к фонарному столбу, а потом заходит в тату-салон.
Я устремляюсь следом. Вчера я собиралась связаться с ней, чтобы объяснить причину пропуска уроков и договориться, как будем врать, – мне совсем не хочется, чтобы папа под каким-нибудь предлогом позвонил ей и обнаружил, что я у них и не появлялась, – но в суете сборов и репетиций совсем забыла об этом.
И вот я стою у салона, смотрю в окно и вижу Лулу, которая сидит в углу и сосредоточенно листает заламинированные страницы с рисунками. Я толкаю дверь, и звяканье колокольчика тонет в сердитой панк-музыке, льющейся из динамиков на стене.
– Лула Б… – Она вскидывает голову, и я замолкаю на полуслове. – Лу, привет.
В ее сильно накрашенных глазах мелькает растерянность.
– Ты что здесь делаешь? – недовольно спрашивает она.
На другом конце комнаты за наполовину отодвинутой занавеской я вижу крупного бородатого парня. Ему чуть за двадцать, и каждый сантиметр видимой части его тела покрыт разноцветными замысловатыми татуировками. Он склонился над длинной кушеткой, на которой лежит клиентка. Мне видны только ее волосы, длинные и вьющиеся, они свисают сквозь специальное отверстие в подголовнике. Она приглушенно вскрикивает, и я вздрагиваю.
– Я… я была в городе, – говорю я. – Увидела, как ты подъехала. Зашла сказать тебе «привет».
– Привет, – как попугай повторяет Лула, косясь на дверь. – Что еще? – Она скрещивает руки на груди и быстро переводит взгляд с меня на грозно жужжащую машинку и обратно.
– Мы можем поговорить? – спрашиваю я. – Снаружи?
Лула недовольно хмыкает и захлопывает альбом.
– Сейчас вернусь, Гас, – кричит она парню за занавеской. Тот медленно поднимает голову и кивает, а Лула идет за мной.
– Хочешь сделать татуировку? – спрашиваю я, как только мы оказываемся на улице.
– Нет, – отвечает она и, привалившись к окну, сдувает с лица неоновые пряди. – Может быть. Еще не решила. – Она неопределенно взмахивает рукой. – А что?
– Ну, – начинаю я, перекладывая тяжелые сумки с продуктами из одной руки в другую, – проект.
Лула сгибает ногу и ставит ботинок на низкий подоконник, а затылок прижимает к стеклу, на котором наклеен цветущий лотос, плавающий под словами «Татуировки Тайни».
– И? – произносит она.
– Завтра мы должны представить тезисы, – напоминаю я ей. – Только… так уж получается, меня, скорее всего, не будет.
– Почему? – спрашивает она.