— Думайте, сколько влезет, — разрешил старший лейтенант. — Только про Аршанскую доложите, что знаете.
— Мало что я про нее знаю, — ответил Сильвестр, закинув ногу на ногу и обхватив коленку руками. — Мы встречались на редакционных советах, друг с другом разговаривали редко. Так, в коридорах сталкивались… Пару раз я ей пальто подавал. Сумку донес до машины, дверь подержал.
У Стаса дернулся уголок рта. Ну еще бы… Что наша армия всегда делала хорошо — так это воспитывала офицерский состав в духе уважения к женщине, жене и матери. Хотя… В Сильвестре, кажется, с рождения сидела зараза джентльментства. Когда сам Стас подкатывался к бабам, хотел проявить вежливость, они сразу заявляли, что он грубый льстец и отпихивали его ручкой. Вежливость у него выходила какая‑то кособокая. Что ж, люди разные. Не зря его коллега Бутов постоянно повторяет: «Кому крендель, а кому пендель».
— Ну, а какие у вас мысли относительно убийства? — прицепился он к Сильвестру. — Вы меня на ум навести должны. Когда ваша Майя потеряла все документы, кто ей помог — быстро и совершенно, заметьте, бескорыстно?
Я не потеряла, у меня украли! — возмутилась Майя, едва не подавившись пряником. — И почему это бескорыстно? Кто вам в прошлый раз убийцу преподнес на блюдечке с голубой каемочкой?
Ее глаза полыхнули неукротимой кошачьей дерзостью.
— Ладно‑ладно, — попытался примирить их Сильвестр. — Есть у меня одна зацепка.
— Ну да? — спросил Половцев, выпрямляясь на своей табуретке. За время разговора он уже успел растечься по ней, привалившись спиной к батарее. — Какая же это?
— Зеленые зажигалки.
Стас с Майей молча воззрились на него. Глаза у них стали одинаково оловянными. Кажется, что угодно они готовы были от него услышать, но уж точно не такое неожиданное заявление.
— В последний раз, когда мы виделись, я как раз подавал Аршанской пальто. Я упоминал об этом. Так вот, она сунула руку в карман и достала оттуда зажигалку. Обычную одноразовую зажигалку, ярко‑зеленую. Скорчила рожу и говорит мне: «Господи, опять! Ума не приложу, откуда они берутся. И именно зеленые, обратите внимание. Появляются каждый день. То в кармане, то на сиденье машины, то в пакете с продуктами, который я из супермаркета домой приношу… Просто наваждение какое‑то. Я уже всех в редакции одарила этими зажигалками, а они все прибывают и прибывают. Как вы думаете, что это может означать?»
— Ну? И что же? — с напряженным вниманием глядя на него, спросил Стас. — Что это означало?
— Откуда я знаю? — пожал плечами Сильвестр. — Я тогда этому значения никакого не придал.
— А как же ваш изощренный ум? Неужели не зацепился за такой ребус?
Сильвестр посмотрел на старшего лейтенанта с изумлением:
— Почему это у меня ум изощренный? По‑моему, самый обычный. Только работает не на холостых оборотах, как у некоторых.
— Значит, вы заявляете, что незадолго до убийства кто‑то подкладывал Аршанской зеленые зажигалки? — на всякий случай уточнил Стас.
— Я не заявляю, а говорю с чужих слов.
— И что мне с этим делать?
— Вы спрашиваете меня так, как будто я ваш папа.
— И все‑таки?
Половцев смотрел на Сильвестра с напряженным вниманием, как кот, наблюдающий за вялой мухой. Он был уверен, что у этого типа есть готовый рецепт. И то, что он посоветует, лучше исполнить без обсуждения.
— Думаю, что нужно побывать в редакции, поспрашивать у людей — что видели, что слышали про эти зажигалки. Только сделать это следует деликатно. Пусть Майя туда поедет и покрутится. Она всегда сопровождала меня на совещания, к ней там все привыкли.
— Но она ведь дилетантка! Я уж имел случай убедиться…
— В нашей ситуации лучше неумелые женские пальчики, старший лейтенант, чем ваши опытные грабли.
— А может, сами? — неуверенно предложил Стас, глянув на свои грабли и поразившись тому, какие у него желтые пальцы. От никотина, точно. Сдохнет он когда‑нибудь от этой заразы, как пить дать. — Может, сами заглянете в редакцию?
Сильвестр отказался наотрез. Уже в коридоре, провожая гостя, Майя торопливо оглянулась и шепотом пояснила:
— Не предлагайте боссу сейчас выбираться из дому. После того случая с банановым убийцей у него был серьезный приступ. Его теперь вообще на улицу калачом не выманить. Он из‑за этого нервничает. Лучше уж я…
— Чего так обреченно? — хмыкнул Стас и передразнил: — Лучше уж я… Как на смерть собрались. Героиня. А всего‑то и надо, что пошустрить по кабинетам. Пофлиртуйте с кем‑нибудь. Вы флиртовать умеете?
— А вы что, сомневаетесь?
— Помню, помню, как вы мне пытались глазки строить! Топорная работа.
— Что?!
Старший лейтенант Половцев, ухмыляясь, одним прыжком покинул квартиру номер девятнадцать. Дверь за ним захлопнулась с такой силой, как будто хотела догнать его и сплющить.
Похороны Ирины Аршанской. Соболезнования убийцы?
Погода вдень похорон Ирины Аршанской была самой подходящей для такого печального события — свинцово‑серое низкое небо, откуда без устали сыпал мелкий колючий снег, сводя на нет любые усилия дворников с лопатами и водителей специальной снегоуборочной техники.
Проводить Ирину в последний путь собралось неожиданно много народа, поэтому перед кладбищенскими воротами, от которых, согласно утвержденной церемонии, гроб должны были на руках нести физически крепкие родственники и друзья, образовалось некоторое столпотворение и неразбериха. Было заметно, что завхоз редакции, пожилой лысый дядька, полковник в отставке, на которого и была возложена организация похорон, нервничал и излишне суетился. Однако боевое прошлое полковника наконец возобладало над эмоциями: ему удалось организовать всех прибывших в некое подобие колонны по четыре. Грустная процессия двинулась к месту «последнего пристанища усопшей», как высокопарно выразился хорошо проплаченный накануне и оттого чрезвычайно любезный кладбищенский администратор.
Чувствуя себя здесь абсолютно чужой и лишней, Майя с видом бедной родственницы пристроилась в самом конце траурной процессии. Монотонное однообразие черного ничто не нарушало — букеты и венки были почему‑то преимущественно белого цвета и оттого растворялись в пелене падающего снега.
«Интересно, откуда столько народа? Редакция, вероятно, в полном составе, а это — человек двадцать, а то и больше. Во всяком случае, знакомых ей лиц сотрудников журнала много. Родственники, в том числе дальние, подруги, знакомые… Кто еще?» — строила догадки Майя.
Становилось зябко от слабого, но отчетливо холодного ветерка, за шиворот противными холодными струйками стекал таявший на ее непокрытой голове снег. «Слава Богу, обошлось без оркестра, а то бы тут такое началось…» К счастью, Майя за свою жизнь была на похоронах всего два раза, но запомнила, как печальная, рвущая душу музыка придавала скорби такой невыносимый характер, что рыдать в голос начинал и даже закаленные крепкие мужики. Сжимая замерзающими руками букетик с четным количеством белых гвоздик, она попыталась было направить мысли в конструктивное рабочее русло. Например, как умудриться выделить из толпы и зафиксировать подозрительных лиц, если все вокруг одинаково черные и печальные. Но тут ей прямо в ухо насмешливо бухнули:
— А последнее пристанище ничего себе!
Испуганно отпрянув, Майя обернулась на наглеца, осмелившегося шутить шутки в такое время и в таком месте. Наглецом оказался Половцев. Он дышал на нее перегаром, был небрит, помят лицом и одет для похорон несколько вызывающе — голубые джинсы, светло‑коричневая кожаная куртка и кроссовки. На голове дикая шапочка, в которой, похоже, дедушка героического оперативника сдавал школьные нормы на значок «Готов к труду и обороне».
— Вы с ума сошли! — ахнула Майя и испуганно огляделась — не смотрит ли на них кто. — Почему вы такой… ужасный? Это же похороны, а не бразильский карнавал.
— Ничего не попишешь, — выдохнул Стас. — Я вторые сутки домой попасть не могу.
— В загуле, что ли?
— Ну, почему так, — приятно улыбнулся Половцев небритым лицом. — Работа. Сложную операцию проводили, вот только под утро все закончилось. Так что я прямо с корабля — на бал. В смысле — на похороны.
— С какого корабля? Сейчас навигации нет, лед везде. Или вы проводили операцию на атомном ледоколе?
— Это в переносном смысле. У вас, дорогая, видимо, немного замерзли органы, отвечающие в организме за сообразительность и чувство юмора. Не дать коньячка? У меня есть немного. — И Половцев ловким движением достал из‑за пазухи плоскую фляжку.
Майя выпрямилась и ответила:
— Спасибо, я на улице не употребляю.
— Ну, не обижайтесь. Я просто подумал — вдруг вы замерзли? Впрочем, мы немного отстали. Давайте, шевелите конечностями.
По‑хозяйски взяв девушку за руку, он поволок ее к скрывающемуся за ближайшим поворотом хвосту процессии.
— Я ведь что хотел сказать, — стал он на ходу оправдываться. — Кладбище элитное, на такое просто так не ляжешь. Место для могилы — обзавидуешься, семь минут хода от главных ворот, навещать удобно. А вы — глумитесь, глумитесь…
— Может, у них тут родственники похоронены, — тяжело дыша от быстрой ходьбы, упрямилась Майя. — Тогда вроде бы есть право.
— Ага, сейчас! Родственники… Я уже проверил — никаких родственников тут нет и быть не может. А вот административный ресурс, видимо, у кого‑то есть.
Здесь диалог пришлось прервать — они вплотную подошли к внешнему кольцу людей, толпящихся вокруг свежевырытой ямы с цветами и венками.
Майя, познания которой о похоронных обрядах были весьма скудными, тихо, чтобы не услышали соседи, спросила у Стаса:
— Сейчас что будет? Прощание?
— Нет, — пробурчал тот, одновременно рыская взглядом по скорбным лицам собравшихся, — уже прощались, дома.
— А вы откуда знаете?
— Я там был, — невозмутимо пояснил коварный опер. — Сутра.
— Так вы же сказали — с корабля… Почему вы мне ничего не… — рассердилась было Майя, но Половцев не дал ей закончить.
— Вас сюда Сильвестр прислал, да? Зачем? Наблюдать. Вот и давайте, наблюдайте, а то потом рассказывать нечего будет. А я на службе и отчеты даю только своему руководству, понятно?