— Я заметила там вашу фамилию, в тексте. Не стала разбираться, подумала — лучше вы сами решите.
Клебовников усмехнулся. Он отлично понимал мотив ее поступка. Она нашла что‑то, что, по ее мнению, могло навредить начальнику, который к ней так хорошо относится. И отважилась на этот акт доверия.
— Да ладно, Люсь, — по‑свойски сказал он. — Чего такого обо мне не должна знать прокуратура? Даже смешно. Давай сюда эту бумажку. Я должен посмотреть. Разберемся.
Люся отомкнула верхний ящик стола и достала из него жесткую красную папку. Открыла и подала самую верхнюю страничку. Клебовников пробежал ее глазами, и брови его немедленно взлетели вверх.
— Черт, — сквозь зубы выругался он. — Вот это я попал! Как неприятно.
Он с досадой обернулся на открытую дверь в коридор. Ему показалось, что за дверью кто‑то стоит. Люся тоже обернулась и прислушалась.
— Знаешь, что? — понизил голос Клебовников. — Нужно все как следует обсудить. Эта бумажка грозит мне огромными неприятностями. Я был последним, кто видел Аллу живой. Меня и так постоянно вызывают на допросы. У тебя есть ключ от ее кабинета?
— Конечно есть. Вот он.
— Возьми его. Не хочу, чтобы кто‑нибудь нас подслушивал. Пойдем, поговорим спокойно. — Он встал и вслед за Люсей приблизился к двери кабинета Белояровой. Секретарша вставила ключ в замочную скважину. Замок отчетливо щелкнул. Она отворила дверь и пропустила Клебовникова внутрь.
Клебовников, хоть и исполнял обязанности главного редактора, сидел в собственном кабинете, а этот закрыли до лучших времен. Впрочем, Зинаида исправно наводила в нем порядок, всячески борясь с запустением и регулярно открывая форточку. И все равно мысль о том, что хозяйка убита, делала эту комнату неуютной.
— Ну вот. Теперь давай поговорим. Думаю, ты прочитала это письмо и знаешь, о чем Алла хотела сообщить в прокуратуру.
— Нет, я только взглянула, — пожала плечами Люся. Образ целующегося Свиноедова затмил в ее сознании все на свете преступления.
— Она решила, что я убил Аршанскую, — бухнул Клебовников. — Взял на вечеринке ее шубу, надел ее и отправился в «Надувную подушку».
Люся опустилась на краешек стула и обалдело хлопнула глазами.
— Ну, что скажешь? Нести это недописанное письмо в прокуратуру, куда его, собственно, и предполагалось отправить? Или не стоит?
Садиться он не стал, а отошел к окну и заглянул вниз, во двор, где никого и ничего не было, кроме мусорных баков и двух кошек, которые сидели друг напротив друга с настороженным видом.
— Поверить не могу, что Алла меня подозревала. И, главное, по какой идиотской причине! Ты прочитала?
Люся сглотнула:
— Да нет, я…
— На той проклятой вечеринке она потеряла меня из виду. А когда вдруг обнаружила, то взяла за руку. Руки у меня были холодными. Она решила, будто я пришел с улицы. Но это ж несусветная чушь. Может, я держал холодный бокал… Сейчас и не вспомню.
— Нет, дело не в этом! — выпалила Люся. — У вас… У вас мочки ушей были красные.
— Ну, ты все‑таки читала, — констатировал Клебовников. — Я бы лично не удержался. Смешная ты, Люся. Сущий ребенок. Пора уж повзрослеть.
— Алла Антоновна спросила, что это с ними такое, а вы ответили, что съели салат с кальмарами, а на салату вас аллергия. В письме все это подробно описано.
— Ну и что? Люся, нуты‑то помнишь? Я ведь действительно покрылся пятнами. А некоторыми из них — прямо у тебя на глазах.
Алла Антоновна об этом постоянно размышляла, — через силу сказала Люся. Ей разговор давался с трудом. — Она мне объяснила, что прекрасно знает про вашу аллергию. Вы несколько раз попадали впросак на всяких праздниках и тусовках. От салата с морепродуктами вы просто чешетесь. А пятна у вас высыпают от клубники. Она это запомнила, понимаете? В тот вечер ей, конечно, было все равно, она и внимания не обратила. Но потом, когда об убийстве Аршанской столько говорили… Она узнала, что кто‑то взял ее шубу и в ней совершил преступление. Стала думать, кто мог уйти с вечеринки незамеченным. Вспомнила о ваших холодных руках. Потом о покрасневших мочках. Оперативники, приходившие сюда с расспросами, давали описание подозреваемой. Она была в клипсах. Когда клипсы тугие, от них на ушах остаются вмятины и покраснение, которое долго не проходит.
— Вот это да! — сказал пораженный до глубины души Клебовников. — А говорили, что ничего не прочитали, ничего не знаете и вообще… хотите меня защитить. А сами выстроили целое обвинение. Давайте выкладывайте все до конца. Я же вижу, как вам хочется высказаться. Вы ведь тоже меня подозреваете? И, черт побери, при чем здесь тугие клипсы?
— Если Аршанскую убили вы, — голос Люси обрел некоторую твердость, — то в момент убийства на вас были клипсы. После того как Алла Антоновна спросила про красные уши, вам пришлось срочно как‑то замаскировать эту красноту. Вы отправились наверх и съели горсть клубники. И тотчас пошли пятнами. Я сама видела, как они появлялись у вас на лице.
Клебовников продолжал стоять у окна, засунув руки в карманы брюк.
— Люсь, пойди сюда, — усталым голосом сказал он. — Ты не представляешь, как ты мне испортила настроение. Это такая чушь собачья, что даже противно. Пойди, пойди, я тебя не съем.
Люся неловко вылезла из‑за стола и приблизилась.
— Встань напротив, — велел Клебовников. — А теперь внимательно посмотри мне в глаза. Что ты видишь?
У него было серое, усталое лицо, однако глаза казались очень живыми. В них появилось какое‑то странное выражение решимости и отчаянья.
— Я не знаю…
Клебовников протянул руку и потрогал пальцем маленькую брошку в виде ягоды клубники, которую Люся прицепила на воротник сегодня утром.
— Клубничка? — насмешливо спросил он. — Надо же, какое совпадение. В этой клубничной версии определенно что‑то есть…
— В какой версии? — не поняла Люся.
— Милиция считает, что тот, на ком можно найти клубничный символ, должен умереть. Забавное совпадение.
— Совпадение с чем? — Люся дрожала всем телом, словно испуганный кролик.
— Видишь ли, ты тоже должна будешь умереть, — будничным тоном сказал Клебовников и достал нож, из которого с коротким щелчком выпрыгнуло тонкое, обоюдоострое лезвие. Клебовников с ножом в руках выглядел так неправдоподобно, что Люся перестала трястись и уставилась на него в немом изумлении.
— Ты, Люся, сегодня выбросишься из окна, — между тем продолжал он. — Да что там — сегодня! Прямо сейчас. Заметь, по неведомой причине. Ты была здесь одна. Страдала. А потом открыла раму, забралась на подоконник и… — Он показал ножом, какой должна быть траектория ее полета. — Давай, давай, действуй. А иначе мне придется тебя поранить. Это будет чертовски больно, обещаю.
Моих отпечатков здесь не найдут. За стол я не садился, к дверной ручке не прикасался. Все чин чином. Я даже подталкивать тебя не собираюсь. Ты спрыгнешь сама. Да у тебя просто нет выхода…
— Николай Борисович, — прошептала Люся сиреневыми от страха губами. — Вы что?!
— Нечего было нос совать, куда не просят. Впрочем, это Белоярова тебя подставила. Поделилась с тобой своими мыслишками. Если бы не это, жила бы себе дальше.
— Я буду кричать, — неуверенно предупредила Люся.
— Не успеешь, это я тебе гарантирую. — Он поводил ножом перед ее носом. — Давай, влезай на подоконник. Влезай, я сказал!
Именно в этот момент позади него кто‑то вежливо кашлянул. Словно подброшенный пружиной, Клебовников всем корпусом развернулся назад, выставив перед собой нож. Напротив него с постной миной на лице стоял старший лейтенант Половцев. В руке он держал пистолет, его дуло смотрело Клебовникову в живот.
— Он снят с предохранителя, — предупредил старший лейтенант. — Брось нож и отойди от окна. Слышал, что я сказал?
Клебовников посмотрел через его плечо. Там, на фоне открытого встроенного шкафа, возвышался еще один тип с пистолетом в руке.
— Давай, Бутов, действуй, — обращаясь к нему, приказал Стас, не поворачивая головы. — А вы, Антипова, катитесь отсюда. Все сделали, как надо. Молодцом.
Люся на глиняных ногах отступила от все еще опасного ножа, прошла мимо двух заряженных пистолетов и выскользнула в приемную, попав прямо в объятия Майи и незнакомой женщины в черной форменной юбке. Они увели ее из приемной в холл и после коротких успокаивающих реплик и похлопываний по спине усадили в кресло. Кудахчущая Зинаида притащила откуда‑то кружку горячего чаю и ушла, часто оглядываясь.
Через некоторое время мимо них провели Клебовникова, который смотрел только себе под ноги. На его лице отражалась вся мировая скорбь. Он сразу как‑то сгорбился и потускнел, словно голая правда, выскочив на свет божий, уничтожила его обаяние.
Прошло пять минут, и Половцев вернулся обратно.
— Стратег, — сказал он, похлопав по плечу помощницу Сильвестра. — Если бы вы ничего не придумали, Антипова бы нам всю операцию провалила. Должен перед вами извиниться, — обратился он к удивленно вскинувшейся Люсе. — Это я виноват в том, что вы сегодня так расстроились.
— В каком смысле? — спросила она, не зная, чего ждать от этого типа, который был похож на повзрослевшего дворового хулигана.
— Когда я вас утром увидел, то сразу понял, что вы все испортите. Вы так боялись и так при этом фальшивили, что Клебовников раскусил бы вас с первых двух слов. Хотя подготовили вас прекрасно. Наши графологи такое письмо состряпали — сама Белоярова не заметила бы подделки. Эта операция была единственным шансом схватить убийцу за руку. А вы могли ее провалить.
— Аза что вы извиняетесь? — не поняла Люся.
— Если честно, — вмешалась Майя, — это я заметила, что вы неравнодушны к Свиноедову.
Люся подпрыгнула в своем кресле, чай плеснул через край и чуть не ошпарил ей коленки.
— Что?!
— Да ладно, Люся, чего там… — с дружеской неуклюжестью успокоил ее Половцев. — Дурак и тот догадался бы. Майя несколько раз видела, как вы смотрите на этого парня. А он на вас. Я ей поверил. Пошел к Свиноедову, все ему объяснил и попросил разыграть сцену. Ну… Ту, которая вас так расстроила. Как только вы отправились в туалет, я дал ребятам отмашку, и они принялись целоваться у вас на глазах.