— Или он сам покажет, — предположил Половцев. — Отличный рассказ, Сильвестр. Все дико складно. Вот только главное‑то мне непонятно — как вы догадались, что это именно Клебовников? С чего все началось?
— С одной восточной пословицы, — усмехнулся тот. — Звучит она так: «Ты сказал мне в первый раз, и я поверил. Ты повторил — и я усомнился. Ты сказал в третий раз — и я понял, что ты лжешь».
Представьте себе убийцу, который панически боится разоблачения. Мечтает о том, чтобы следствие пошло по ложному пути. И вдруг я рассказываю ему о клубничной версии. Он мгновенно загорелся. Представляете, какие перспективы передним открывались? Следствие уходит далеко в сторону, следуя за татуировками и всей прочей клубничной атрибутикой.
Итак, «ты сказал мне в первый раз, и я поверил». Первое, что придумал Клебовников, это брелок для ключей. Якобы ему подарили брелок с клубникой его племянницы, а он сразу и не вспомнил. Я ему поверил и даже распереживался.
«Ты повторил — и я усомнился». Клебовников так настойчиво продавливал эту клубничную версию, что я действительно усомнился — с чего бы такое рвение? Он позвонил мне и сказал, что по собственной инициативе выяснил, кто придумал рисовать татуировки. Люда Горенок.
«Ты сказал в третий — и я понял, что ты лжешь». Когда он вывалил на меня запись Белояровой в своем ежедневнике, я впервые посмотрел на него другими глазами. Клебовников полагал, что мы никогда не разгадаем подлинный смысл этой записки… «Коля, это была клубника?» Действительно, попробуй сообрази, в чем тут дело. Но все же это было рискованно. Настоящая, подлинная запись Белояровой, которой она хотела его разоблачить. Он даже этого не испугался.
Ну и, разумеется, он прокололся с Чемодановым.
— Мне вот что удалось узнать по этому поводу, — перебил его Половцев. — Когда Чемоданов подал в суд, на помощь Клебовникову пришел один старинный друг — репортер. Когда‑то на Чемоданова было заведено уголовное дело. Но потом его закрыли. Не просто так, как вы понимаете. И у этого репортера на руках оказались все документы по делу Чемоданова. Времена изменились, Чемоданов завоевывал репутацию, обнародование этих документов было бы для него катастрофой. Он решил приставить к Клебовникову «хвост». Рассчитывал, вероятно, проследить его контакты и выйти на человека, владеющего этим компроматом. И вот в поле зрения Чемоданова попадаю я. Бывший военный, занимающийся частными расследованиями. Вероятно, именно через меня пришло к Клебовникову то старое дело, решил этот тип. У Чемоданова одна цель — изъять документы. Он быстренько выясняет, где мое слабое место.
— И похищает вашу помощницу.
— Я ничего не знаю о том, чего от меня хотят в обмен на девушку просто потому, что свои требования Чемоданов выдвигает Клебовникову. Клебовников же молчит. Во‑первых, он не хочет привлекать внимание милиции к своей персоне в тот момент, когда ведется следствие по делу о двух убийствах. Во‑вторых, он уже соврал мне, что никакой слежки за собой не замечает.
В тот день, когда Майю похитили и отпустили, я просмотрел новости и нашел сообщение о внезапной смерти Чемоданова. Вся эта афера с судом, со старым уголовным делом лопается, как мыльный пузырь. Нет Чемоданова — нет и его проблем. Майя отпущена на свободу без всяких условий и оговорок. А Клебовников окончательно теряет мое доверие… Ну, как? Я все понятно объяснил?
— Да, понятно, — кивнула Майя и неожиданно вспомнила: — Ас какой фотографией вы отправили Стаса к девочкам‑фанаткам? Я никак не могу догадаться…
— С фотографией жены Клебовникова. Сама подумай, Аршанский уже немолод, поклонницы у него появились давно. Наверняка раньше этих, пятнадцатилетних, были другие, которые передали эстафету молодежи. Девчонки должны были знать своих предшественниц. Может быть, они по‑прежнему сходят с ума по Аршанскому, но уже просто в силу возраста и семейного положения не дежурят в подъезде и возле машины…
— Мне удалось найти дамочек постарше, — с удовлетворением подтвердил Стас. — Я показал им фотографию Тани, и они подтвердили наше предположение: у Аршанского с ней был короткий и бурный роман. Понимаешь, поклонницы, которые следят за каждым шагом своего кумира, видят много такого, что неизвестно даже близким родственникам. Кстати, Люда Горенок, которая действительно одно время была влюблена в Аршанского, оказалась ни в чем не замешана. Мы ее проверили. Никакой среднеазиатской мафией там, конечно, и не пахнет. Обычная девчонка с не очень счастливой судьбой. А столько вызывала подозрений! И татуировки она придумала, и в Аршанского была влюблена без памяти…
— Стоп, подождите, — подняла руки Майя. — А как же тогда наши «копы»? Они что, тоже ни при чем?
Ни при чем, — ответил вместо Сильвестра неугомонный старший лейтенант. Судя по всему, он снова проголодался и принялся за конфеты, неосмотрительно оставленные на столе. Он закидывал их в рот, как орехи, и быстро проглатывал. Сильвестр смотрел на него с состраданием. — Ваши «копы» — это даже не криминал, по большому‑то счету.
— А я ведь правильно расшифровал эту аббревиатуру, — похвастал Сильвестр. — КОП. Знаешь, что это означает? Клуб Обмена Партнерами. Нам про этот клуб все Свиноедов рассказал.
— Не может быть! Из отчета Калевухи следует, что Свиноедов был с Яковкиным заодно! — воскликнула Майя. — Помните, на вечеринке? Когда Яковкин получал деньги, он стоял на стреме!
— Ничего подобного. Он не стоял на стреме, он выслеживал ответственного секретаря. Свиноедов давно уже подозревал, что тот занимается какими‑то темными делишками. Начал его выслеживать. Свиноедов — большой патриот журнала. Он опасался, что Яковкин однажды попадется и «Блеск» будет дискредитирован. И приложил массу усилий для того, чтобы выяснить правду.
— Ив чем эта правда состоит? — Глаза Майи загорелись любопытством. Ей и в самом деле хотелось во всем разобраться. В конце концов, она сама приложила руку к выяснению обстоятельств дела.
— Схема простая и сложная одновременно. Для того чтобы воплотить ее в жизнь, нужно обладать наглостью и быть жадным. Оба эти качества у Яковкина, безусловно, есть. Не знаю, с чего все началось и как ему пришла в голову такая идея, но на базе журнала «Блеск» он создал Клуб Обмена Партнерами. Состоятельные супружеские пары, уставшие от рутины семейных отношений, вступали в клуб и менялись женами с другими парами, тоже членами клуба.
— А смысл? — спросила Майя. — Яковкину от этого какой прок?
— Деньги, дорогая, — снисходительно пояснил Половцев. — Гарантией того, что члены клуба не станут болтать о своей к нему принадлежности направо и налево, с них брали фантастический вступительный взнос, а потом и годовой взнос. Он шел в пользу клуба. Иными словами, Яковкин клал его себе в карман. Кроме того, он получал деньги и за то, что выставлял очередную даму «на аукцион». То есть не просто договорились, поменялись женами… Нет, все было гораздо пикантнее. Для того чтобы организм вырабатывал адреналин, чтобы у членов клуба появлялся азарт, желание платить деньги снова и снова. Одну из дам — членов клуба фотографировали и размещали фотографию в журнале. Все посвященные были осведомлены об этом. Как только номер появлялся в продаже, начинались «торги». Желающие получить эту даму в качестве спутницы жизни на целый месяц предлагали за нее сколько‑то денег. Аукцион продолжался неделю. Победитель платил деньги Яковкину и забирал приз. Его жена автоматически переходила на месяце распоряжение мужа той дамы, которая объявлялась «лотом».
— Клуб функционировал без всяких сбоев, — снова перехватил инициативу Сильвестр. — Яковкин заключил бартерный договор с сетью ресторанов «Принцесса на горошине». Они давали в каждом номере «Блеска» рекламу ресторанов, а те в ответ обеспечивали руководство редакции некоторым количеством бесплатных обедов и корпоративных вечеринок. На самом деле этот бартерный договор нужен был Яковкину только для того, чтобы ежемесячно без всякого для себя риска публиковать в журнале фото очередной дамы, которая приносила ему немалый доход.
— А Милованов? — задала волновавший ее вопрос Майя.
— Чист, как слеза младенца. Понятия не имел, чем занимается. Догадывался, что Яковкин немного мутит с этой рекламой, но старался в его дела не лезть. Яковкин присылал к нему женщину, которую нужно было сфотографировать в очередной раз, и тот безропотно делал снимки.
— И что теперь? — спросила Майя. — Неужели нет такой статьи в уголовном кодексе, чтобы пресечь все это безобразие?
— Ну… — протянул Стас. — Яковкина сейчас и без нас сильно «пресекли». Два довольно известных типа обменялись женами. И одной из этих стихийно возникших парочек так понравился обмен, что они сбежали от своих законных половин в Швейцарию. Брошенный муж оказался большой шишкой, депутатом… Яковкин у него сейчас враг номер один. Он обещал не только сжить его со свету, но и лишить работы, и разорить подчистую. Думаю, гнев народного избранника с успехом заменит все наши скромные усилия.
— Шеф, я вами восхищаюсь, — сказала Майя очень серьезно.
В ответ Сильвестр длинно зевнул, а Половцев искренне оскорбился:
— А мной? Мной вы почему не восхищаетесь? Я что, мало бегал, следуя вашим распоряжениям? Мало делал? Разве не я прятался в шкафу, где живет моль и пахнет мышами, с пистолетом наголо?
— И что я должна в честь этого сделать?
— Хотя бы поцеловать.
Сильвестр встал и, направляясь к двери, решительно сказал:
— Только, пожалуйста, без меня. Вид целующегося оперативника может надолго выбить меня из колеи. Когда соберетесь уходить, не забудьте свой блокнот — он валяется на подоконнике.
— Да не стану я с ним целоваться! — возмутилась Майя. — Это аморально и совершенно бесперспективно.
— Жаль, очень жаль. Мы могли бы рассматривать поцелуй как ваш личный вклад в дело повышения престижа российской милиции.
Главным редактором журнала «Блеск» стал Полусветов, который ради этого назначения презрел Лондон и согласился остаться в Москве. Полусветов переселился из своего маленького кабинета в большой кабинет Белояровой, а Люсю Антипову оставил на ее привычном месте в приемной.