После того, что произошло в школе, я еще больше радуюсь, что через три недели навсегда отсюда уеду. Конечно, эта мелкая гадина Верити всем разболтала, что видела у реки, – так же как раньше разболтала, что я ходила в Тикающий лес. У меня никто ничего не спросил, но я видела, как одноклассники шептались между собой, а Магда это услышала и сказала Верити, что она несет чушь.
Магда – хороший друг. Мне стыдно, что приходится притворяться и врать ей, будто Верити все придумала. Потому что она не придумала. Мы обе видели, что случилось. Вот только я точно знаю: не я заставила воду течь в обратную сторону. Но после сегодняшних событий убедить в этом остальных будет очень сложно.
День сегодня выдался такой приятный, что я почти забыла о реке и о лягушках. Мистер Трэвис по случаю отличной погоды предложил провести урок рисования на поляне. Я была рада выбраться из душного класса: там я себя чувствую одним из незадачливых насекомых, что залетают в комнату и бьются в стекло, пока их не выпустят. Мы разложили мольберты в тени, на безопасном расстоянии от Голодного дерева и каменного круга, и мистер Трэвис сказал, что мы можем рисовать что угодно, главное – с натуры. Он лучший в мире учитель рисования, хоть и выглядит так молодо, что его трудно принять за учителя.
Я хотела нарисовать отражения в пруду, потому что свет очень интересно падал, но у нас не принято привлекать внимание к Голодному дереву, пруду и камням. Помню, кто-то написал про них сочинение, и ему влетело. Но как можно о них не думать? Мы выросли на историях и песнях об Элизе Бёрд и Розе Рипплс, и нас с детства предупреждали, что может случиться, если пойти по их стопам. Трудно смотреть на этот зеленый пруд и не вспоминать о Розе Рипплс, второй ведьме Пендлвика. В голове всплыли куплеты той самой песни, которую все знают, но никто не решается петь:
Роза Рипплс расцвела,
Хоть красоткой не была.
Каждый, кто глядел ей вслед,
Думал, в чем ее секрет.
Как из гадкого утенка
Стать румяной, тонкой, звонкой?
Никаких загадок нет:
Колдовство – на все ответ.
Только когда Магда ткнула меня локтем и многозначительно посмотрела, я осознала, что бормочу это вслух, и помотала головой, чтобы стряхнуть морок.
В конце концов я решила нарисовать мистера Трэвиса. Он симпатичный: красивое лицо, темная кожа, писать его портрет – одно удовольствие. Конечно, на самом деле я хотела бы нарисовать… нет. Если дядя найдет этот дневник, он ужасно разозлится! Он вечно повторяет, что у меня нет времени на романы. Я открыла ящик с красками, налила в банку воды и принялась за работу. Кисточка плясала по холсту, солнце припекало… и вскоре в голову снова полезли знакомые строчки:
Чтоб сиять красой и статью,
Подвергала всех заклятью:
Крала за чертой черту,
Воровала красоту.
Как же Роза хороша!
Но страшна ее душа:
С каждым из прошедших дней
Делалась она черней…
Очнулась я оттого, что Магда дергала меня за одну руку, а мистер Трэвис – за другую. В голове мутилось, и я с трудом различила их голоса.
– Иви! – звала Магда. – Ты меня слышишь? Хватит, пожалуйста!
Я поняла, что стою в шаге от пруда. Туфли валялись рядом на траве; я была вся потная, а руки горели под солнцем. Вспомнить, как я тут оказалась, не получалось.
– Что я здесь делаю? – спросила я. – И почему я босиком?
– Ты сама разулась, – ответила Магда и обеспокоенно заглянула мне в лицо. – Разве не помнишь? Вот только что. – Она кивнула в сторону пруда. – Мы тебя звали-звали, но ты как будто не слышала. А потом вдруг остановилась и сняла туфли. Нам показалось, что ты сейчас зайдешь в воду…
От зноя гудела голова. Перед глазами все расплывалось, словно я только-только разлепила их после сна. Как давно я тут стою? О чем говорит Магда?
– Что значит «остановилась»? Куда я шла?
– Вокруг пруда, – ответил мистер Трэвис. Такой же перепуганный, как и Магда, он так же внимательно на меня смотрел. – То есть ты ходила кругами.
Я покачала головой и сморщилась: в ней загудело еще сильнее.
– Кругами? У пруда?.. – Я услышала в собственном голосе панику и смятение.
– Ага, – прошептала Магда. – Но что еще чуднее – ты ходила задом наперед и ни разу не обернулась. – Она разжала мою руку и опустила глаза. – Ты обошла его три раза.
– Ничего не понимаю. Не помню. И как подошла к пруду, тоже не помню. Я только что сидела и рисовала… и вот я здесь.
– Пойдем, – сказал мистер Трэвис. Голос у него был добрый, под стать теплым темно-карим глазам. И все же я слышала в нем тревогу и ту же тревогу видела в глазах. – Наверное, ты просто перегрелась. От солнца и не такое бывает.
Я подобрала туфли и позволила ему отвести меня к остальным. Все смотрели на меня разинув рот. Как будто меня выудили из пруда и поместили за стекло на потеху зевакам.
Тут церковный колокол пробил три часа, и мистер Трэвис велел нам собираться. Я бы и рада была – но, повернувшись к своему мольберту, поняла, что сюрпризы на сегодня не закончились. Там была картина, которую я видела впервые. И вовсе не портрет мистера Трэвиса. Я увидела пруд, солнечные блики на поверхности воды и перекрученный корень Голодного дерева, уходящий в воду. Позади стояли камни. Я по привычке начала их считать. Потом пересчитала. Числа, конечно же, не совпали.
– Чья это картина? – спросила я. Вернее, едва выдавила: в горле пересохло.
– Твоя, – тихо ответила Магда и вылила на землю воду из банки. – Кто еще мог бы такое нарисовать?
Она была права. Хотя я стараюсь не слишком задирать нос, когда говорю о своих картинах, все подтвердят, что я рисую лучше всех в классе – и даже лучше всех в школе. Но как я могла так быстро написать такую хорошую картину, да еще и успеть три раза обойти вокруг пруда? Ерунда какая-то.
Я присмотрелась к нарисованному пруду. Там было что-то, чего я поначалу не заметила, что-то едва различимое в зеленой мутной воде. Лицо. Красивая светловолосая девушка. Кто это? Определенно не я, хоть мне и случалось видеть свое отражение в пруду. И, что еще чуднее, на берегу никого не было. Из-за этого лицо казалось зловещим, будто кто-то выглядывает из-под воды. С деревенским прудом связывали одно-единственное имя, и все в Пендлвике отлично его знали. Роза Рипплс. В голове зазвучали последние куплеты песни.
Как-то раз, собой горда,
Села Роза у пруда,
В гладь прозрачнее стекла
Наглядеться не могла.
Пожирала себя взглядом
С деревом Голодным рядом…
Скрипнул сук, вода плеснула –
И красотка утонула.
Что же со мной было? Как мне удалось в беспамятстве написать картину и как я оказалась возле воды? И почему меня преследует эта песня? Я посмотрела на соклассников. Одни ухмылялись, другие глядели на меня с любопытством. Некоторые казались перепуганными. Заметил ли кто-нибудь из них лицо на картине? Я взяла большую широкую кисть, окунула в зеленую краску и провела по лицу, потом еще раз и еще, пока девушка в пруду не исчезла.
Все могло так и кончиться. Я могла бы всех убедить, что это просто розыгрыш, что мне захотелось как-то оживить сонный жаркий день. Или что я перегрелась на палящем солнце. Но потом появились бабочки.
Я заметила их на обратном пути в школу. Сначала несколько, пять или шесть, – они порхали вокруг, подбираясь все ближе ко мне. Потом больше. Все в удивлении остановились и глядели на бабочек, а их все прибывало. Десять, пятьдесят, сотня… Или две сотни… Все вились вокруг меня. Все одинаковые: коричневые, с синими пятнами на крыльях. Павлиний глаз. Они садились на меня, опускались на дорогу, не давая даже шагу ступить – иначе я бы их раздавила.
Я, затаив дыхание, пыталась их стряхнуть. Было противно оттого, как они ползают по мне своими маленькими лапками, как щекочут щеки своими тонкими крылышками.
А потом они неожиданно взвились вверх и облаком повисли над дорогой. Послышались охи и крики. Все замерли, тыча пальцами вверх. Рой бабочек совершенно отчетливо сложил в воздухе слово – слово, которое все знали и которого все боялись.
Ведьма.
Глава 13Злые чары
Бабушка нагрузила всех делами. Дом постепенно оживал, покрываясь слоями свежей краски. Сад становился все более ухоженным, вещи занимали свои места.
Прошло три дня после ночных похождений Флисс. Утром Бетти проснулась и спустилась вниз. В доме было тихо. На кухне бабушка вешала шторы, опасно балансируя на краю табуретки. Изо рта торчала трубка, и вокруг клубился густой дым.
– Бабушка, ну ты что! – укорила Бетти. – Слезай скорее. Я сама повешу.
Бабушка послушалась и стряхнула с живота пепел:
– Ты мою трубку не видела?
– Она же у тебя во рту! – фыркнула от смеха Бетти.
Бабушка раздраженно цыкнула:
– Бетти, я пока не сбрендила. Это старая трубка. А я ищу новую.
– Не-а, ее не видела.
Бетти взобралась на табуретку и потерла глаза. От усталости в голове мутилось, как от бабушкиного дыма. Немудрено: обнаружив Флисс в тайной комнате, она толком не спала, снова и снова возвращаясь мыслями к дневнику Иви Белл и странным песням про Элизу Бёрд и Розу Рипплс.
Флисс не помнила ничего из своих ночных приключений и настаивала, что Бетти все просто привиделось из-за лихорадки. И сейчас, стоя в уютном доме, залитом солнцем, Бетти задумалась: может, это и правда был всего лишь сон? Не исключено, что невероятные истории из дневника повлияли на нее сильнее, чем хотелось признать. К облегчению (и разочарованию) Бетти, среди бумаг больше не было дневниковых записей, и после очередной беспокойной ночи, с отрывочными сновидениями о прудах и лягушках, она решила, что, даже если найдет новые записи, не будет читать.