Развели костер трескучий,
Но вмешался в дело случай.
Слишком дым заметен был –
Сразу ведьмы след простыл.
Прочь, ведьма, прочь!
Не забудем никогда.
Прочь, ведьма, прочь!
Рядом с магией беда!
Есть два возможных объяснения.
Первое – это правда, и я действительно ведьма. Но все во мне этому противится. Да, меня манит Тикающий лес, и, наверное, не стоило бегать туда с карандашом и бумагой, раз это возбраняется, но я никогда не пробовала колдовать, никогда не пыталась навести на кого-то чары, тем более злые… И все же со мной происходят вещи, которые ничем, кроме магии, не объяснить. Бабочки, река, лягушки… И Тодд. Наверное, теперь уже можно без опаски писать его имя. Вдруг я, сама того не зная, его приворожила? Вдруг все его чувства – просто действие чар, которых я не помню? Эта мысль ранит чуть ли не сильнее всего. Я-то думала, что у нас настоящая любовь.
Второе объяснение – кто-то все это подстроил. Если так, здесь тоже не обошлось без магии. Значит ли это, что в деле замешана настоящая ведьма, которая пускает в ход заклинания и выставляет меня виноватой, чтобы на нее саму не пало подозрение? Такая версия кажется правдоподобнее. И тогда огонь надо выжигать огнем – магию побеждать магией. Но как?
Огонь. От этого слова меня охватывает ужас. «Попадется в западню – предадим ее огню…» Это они хотят сделать? Спалить меня на костре за колдовство? Такого больше не происходит… не происходит, правда же? Но еще несколько дней назад я и представить не могла, что бабочки могут складываться в слова, а река – течь в обратную сторону. Надежду внушает только то, что в песне они не преуспели. Там говорится, что я сбежала, как только увидела дым. Быть может, подсказка? Предостережение? И если я написала это сама, значит ли это, что я провидела будущее?
После того случая у пруда я принялась искать среди своих набросков рисунок бабочки, которую увидела в первые дни лета. Мне хотелось снова на него посмотреть, проверить, не отобразила ли я, сама того не заметив, что-то важное. Я нашла его сегодня, и, хотя ничего необычного там не было, оказалось, что рядом я нарисовала листья шалфея. Дядя Джереми как-то рассказывал любопытную штуку: он говорил, что некоторые люди верят, будто шалфей связан с вечной жизнью. Мне эта мысль понравилась, и я ее записала.
Нашлись и другие картинки с пометками – я годами записывала за дядей Джереми всякие поверья, связанные с природой. Их на самом деле очень много. Розы символизируют любовь и дружбу. Если повесить над дверью пучок чароуса, привлечешь в дом богатство. Мой любимый плющ – символ защиты и бессмертия. И так далее. Я перебрала все рисунки в поисках того, что могло бы мне помочь.
Еще я пытаюсь вспомнить все странные вещи, которые жители Пендлвика делали годами. Вещи, призванные отпугнуть ведьм. Как-то раз Брутус Крэбб рассказал дяде, что его отец разложил по углам «Сломанной метлы» серебряные монеты. Настоящее серебро чернеет, когда рядом ведьма. Правда, он от этой затеи быстро отказался, потому что монеты постоянно воровали. Фрэнни Бутс развешивает над дверьми «Сахарной головы» пучки фенхеля – чтобы отогнать нечистую силу. А Магдин дедушка из тех же соображений насыпает возле дверей и окон соль. Магда говорит, бабушку это доводит до белого каления.
Я решила все это сделать, чтобы защитить свой дом и саму себя. Не думаю, что этого хватит, но, может, так я выгадаю немного времени.
День уже на исходе. У нас в саду фенхель не растет, но я набрала его в полях возле фермы Пестрокура. В Тикающем лесу я бы мигом его нашла, но сейчас не решусь туда соваться, разве что под покровом ночи. А когда я вернулась, меня ждал очень неприятный сюрприз.
Окна в нашем доме были заляпаны разбитыми яйцами. Судя по запаху, тухлыми. На жаре вонь стала еще сильнее, да к тому же вся эта гадость присохла к стеклам. Я постаралась оттереть ее с горячей мыльной водой, пока дядя Джереми не увидел, но засохшие яйца почти невозможно отскрести.
Незачем дожидаться костра – я уйду сегодня же вечером. Я собрала небольшую сумку: взяла кое-какую одежду, еду, воду и немного денег. Быть может, именно об этом и говорилось в песне – «сразу ведьмы след простыл». Если не сбежать прямо сейчас, со мной случится что-то страшное. И в Пендлвике станет на одну тайну больше.
Но у «Черного дрозда» тоже есть свои тайны. Когда я была еще маленькая, дядя Джереми рассказывал мне про секретную комнату – или, как он ее называл, ведьмин угол. Это укрытие обустроили много лет назад, когда все боялись, что на них падет обвинение в колдовстве. Может быть, и в других домах такие есть. Не знаю. Там я и оставлю свой дневник, свой рассказ о событиях – для дяди Джереми или для кого-то еще, кто обнаружит эти записи. Я просто хочу, чтобы люди мне поверили, когда магия прекратит застить им глаза.
Я оставлю в комнате кое-что еще – но это для Тодда, на память. Если он, конечно, захочет обо мне вспоминать. Возможно, когда меня прилюдно назовут ведьмой, он предпочтет меня забыть. Это картина, которую я начала писать довольно давно. Автопортрет, лучшая моя работа. В ней тоже есть немного волшебства – несколько скрытых посланий. Нарисовала розы – символ любви. Шалфей – чтобы показать, что я навеки ему верна. И, конечно, плющ. Может, годы спустя, когда у него будет своя семья и дети, он вспомнит о девушке, к которой когда-то был неравнодушен.
Пора идти. Я готова.
Глава 24Каменный круг
– Мы так и не нашли третью часть дневника, – тихо сказала Бетти, когда Иви умолкла. – Я искала, но в комнате больше ничего не было. Только песни и твои рисунки.
Недаром она чувствовала, что история Иви не окончена. Бетти вспомнила, как ощутила странную связь с неизвестной девушкой, читая ее дневник. А теперь они вместе идут через заколдованный лес – как в тревожном горячечном сне.
– Еще там была картина, – добавила она. – Которую ты нарисовала для Тодда.
У Иви затуманился взор. Она слегка кивнула и посмотрела вперед, на тропу, но Бетти показалось, что она вглядывается в прошлое.
– Я хотела оставить все записи в тайной комнате, – наконец сказала Иви, еле слышно. – Но дядя Джереми их нашел.
– Это еще что?
Иви недоуменно заморгала. Она стояла у себя в комнате, за окнами уже сгустились сумерки. Ее охватила паника. «Что я здесь делаю? – подумала она. – Я же давно должна была уйти!»
Дядя Джереми, нахмурив лоб, стоял возле постели, держа в руке мятые листы. По мере чтения он все сильнее вытаращивал глаза:
– Ведьмой стала Иви Белл – все из-за сердечных дел.
– Ты не так понял, – выдавила Иви.
Она в ужасе огляделась. Опять выпадала из реальности… Теряла сознание, или как это правильно назвать? К счастью, сейчас, за время, что она провела в забытьи, не появилось ни новых рисунков, ни странных песен. В комнате лежал только портрет – свернутый холст, который она приготовилась отдать Тодду на прощание.
Дядя Джереми цокнул языком.
– Нельзя такое писать, Иви. – Он погрозил ей пальцем, как непослушному ребенку, но в его глазах было что-то такое, чего Иви раньше не замечала. – Люди решат, что ты задумала недоброе.
– Люди и так… стой! Дядя, не надо!
Дядя начал рвать листы на мелкие кусочки. Не только песню, но и третью часть дневника. Иви смотрела на него с ужасом.
– Ну зачем ты все это написала? – нараспев спросил дядя Джереми, и ей стало еще страшнее: уж лучше бы кричал. – Ты же знаешь, мы тут, в Пендлвике, не любим разговоры о магии. Магия и беда ходят рука об руку.
Иви застыла.
– Дядя Джереми, – нерешительно спросила она, – ты же не думаешь, что я сделала… что-то плохое, правда?
Старик промолчал. Вместо ответа он аккуратно сложил обрывки дневника в камин, чиркнул спичкой и разжег огонь.
– Вот и все, – довольно произнес он. – Немного бумаги на растопку, только и всего. Не о чем волноваться.
Иви смотрела, как ее слова вспыхивают и превращаются в пепел. Глаза у дяди Джереми были пустые, отстраненные – совсем не похожие на глаза ее доброго веселого дядюшки.
– Я все исправлю, – тихо сказала Иви.
Как именно, она не знала. Но вдруг за пределами Пендлвика удастся найти кого-то, кто им поможет? Иви склонилась над дядей, который все еще возился с камином, и слегка поцеловала в макушку, стараясь не выдать своих чувств. Она очень его любила, своего милого старого дядюшку, который заботился о ней с самого детства… но человек, сидящий сейчас рядом, показался чужим.
На поцелуй дядя не отреагировал. Иви взяла собранную сумку и картину, свернутую в тугой рулон, и направилась вниз. Тишина. Дядя Джереми так и не шелохнулся.
На коврике у дверей спала Тибби. Иви нагнулась и почесала кошку за ухом.
– Хватит с тебя лягушек, – прошептала она, сдерживая слезы. – Присмотри за ним, ладно?
Потом натянула туфли и вышла из дома, бесшумно закрыв за собой дверь. Сверху что-то чуть скрипнуло. Иви подняла голову и увидела в окне второго этажа дядю. На секунду они встретилась взглядом. Неровное стекло искажало его лицо.
У калитки Иви задержалась и посмотрела на холст в своей руке, свернутый в рулон. В последнее время, когда поползли слухи, что она ведьма, Тодд как будто охладел. Может быть, он и сам задумал с ней расстаться. Проще уйти, не прощаясь, и притвориться, что все в порядке. Но Иви знала, что так нельзя. Она любила Тодда и должна была в последний раз с ним увидеться.
Не успев одуматься, она отправилась вниз по Сырному холму. Стоял приятный ранний вечер, даже солнце еще не закатилось. Через несколько минут показалась церковь. На мосту Иви увидела Шкета и Пострела; они играли во что-то и спорили, кто победил. Мальчишки заметили Иви и побежали к ней, наперебой крича.