ждый фильм о 007 по множеству параметров привязан к конкретной исторической эпохе, и у нас есть основания смотреть на «Бондиану» как на историю последних пятидесяти лет, запечатленную в автомобилях, купальных костюмах, гэджетах, шутках и карикатурных представлениях о зле и уродстве. Мы остро чувствуем в Бондиане эпоху – коннериевские шестидесятые, муровские семидесятые, далтоновские восьмидесятые, броснановские девяностые и т. д. Мы очень многое можем понять обо всех этих эпохах по «Бондиане». Но это заведомо необъективное прошлое, прошлое в частных владениях. Соответственно, вероятность того, что те или иные остросовременные вещи в самом деле попадут в «Бондиану», крайне невелика. Очарование «Бондианы» отчасти состоит в том, что здесь дают понять зрителю: пускай в мире есть Фейсбук и прочая мерзость, существуют, слава богу, и места, где всего этого не будет. Частная вечеринка, аристократический клуб, называйте как угодно – факт тот, что зритель приходит на очередного «Бонда» еще и для того, чтобы узнать – кого пустили в историю, а кого – отфильтровали.
При этом очевидно, что фильтрация осуществляется вовсе не «невидимой рукой рынка»; экономическая целесообразность и здравый смысл, естественная разумность – не то, на основании чего принимаются решения о допуске тех или иных предметов и явлений в «Бондиану». Это именно что неестественный – однако крайне важный – отбор; и именно поэтому посторонние могут удачно пародировать «Бонда» или копировать, с разными вариациями, его формулу – но оказывается, что дело не в формуле, а в… как говаривал сам Флеминг: «Разница между хорошим и плохим ударами в гольфе та же, что между красивой и заурядной женщинами – счет идет на миллиметры».
Давно уже стало ясно, что копировать Бонда – и уж тем более воспринимать его в качестве ролевой модели – не самая лучшая идея. По нынешним временам человек, который щеголяет своей способностью играть в baccara и, оказавшись в офисном помещении, с далекого расстояния швыряет шляпу на вешалку, вызывает глубокие подозрения; а уж чем кончается попытка провести «вечер по-бондовски» – с белужьей икрой, крабами под соусом равигот, тремя пачками сигарет, несколькими не заинтересованными в моногамных отношениях женщинами и бесперебойно функционирующими в режиме «вверх-вниз» бровями, – вы сами можете предположить.
Все это, меж тем, не означает, что ценность Бонда никчемна, а единственный урок, который можно извлечь из просмотра «Бондианы», состоит в том, что следует держаться подальше от спиртного по крайней мере до вечера и не нанимать на роль секретного агента Ее Величества артистов, чья способность к драматическим перевоплощениям идеально соответствует сценарию фильма «Ковбои против пришельцев». Ну-ка – все равно ни одна беседа о Бонде не обходится без выяснения, чего должно быть больше в фильме: шуток или трупов, – попробуйте расположить актеров, игравших Бонда, на шкале между «омерзительно» и «гениально» по возрастанию. Крайний слева кто? Тимоти Далтон? А справа? Роджер Мур? Продолжаем разговор.
Все бондовские сюжеты напоминают сценарии новогодних утренников – только на утренниках крадут Снегурочку или елку, а на вечерних сеансах – атомную бомбу, космический корабль, ну, или золотой запас США. Логика реальности подсказывала, кто именно должен был – на протяжении десятилетий – играть в киноэпопее роль злодеев. Русские, кто же еще, – противники в «холодной войне»; именно им должен был вредить нормальный западный шпион – и, теоретически, не существовало никаких препятствий для того, чтобы снимать захватывающие приключенческие ленты о рейдах коммандера Бонда в Кремль, атаках на подводные лодки типа «Касатка» и диверсии на атомных электростанциях; именно этим и следовало заниматься нормальному западному шпиону.
Однако логика реальности и те разумные перспективы, которые она предлагает, никогда не интересовали создателей этой умной – и хорошо защищенной от копирования – истории.
Странным образом, Бонд отказался от этой слишком очевидной возможности – и на протяжении пятидесяти лет концентрировал свои усилия на борьбе с «третьими» лицами и организациями, шантажировавшими обоих участников «холодной войны».
Главный урок, который можно извлечь из «Бондианы» – полувековой хроники конфликта западных стран с силами, угрожающими их существованию, – состоит в следующем: дело не в том, КТО мы, а ГДЕ мы. Британия может определять себя как демократию, как монархию или даже как тоталитарное государство, содержащее штат ковбоев с лицензией на убийство, – неважно, главное, что государство британцев находится на острове, и его способность сохранять блестящую изоляцию и поддерживать благополучие своих граждан зависит от наличия инструментов – лучший из которых называется «Джеймс Бонд», – позволяющих эффективно вмешиваться в дела остального мира. То же верно и для других стран. Бонд осознает, что западный обыватель опасается России – России, в которой вменяемый генерал Гоголь вечно пикируется с невменяемым генералом Орловым («Обычный вор! Ты опозорил честь мундира!» – «Да! Но завтра я стану героем Советского Союза!»), однако понимает, что Россия от Кавказа до Карельского перешейка и от Калининграда до Курил – не пространственно-идеологический фантом, возникающий в сознании империалистов-реваншистов, а следствие географии, естественных ландшафтных особенностей: не закрепившееся на этих границах государство беззащитно. Именно поэтому Бонд – последний солдат той империи, находящейся в состоянии «холодной войны» с СССР, удивительным образом, воздерживается от конфликта с русскими. Бонд мыслит стратегически: можно отобрать у Блофельда кошку, а у Голдфингера – клюшку (для гольфа), но не стоит отнимать у России Кавказ, а у Китая – Тибет. Имперские амбиции этих стран неизбежны, потому что возникают из-за проблем с географией. Китай и Россия против демократии не потому, что они кишат людьми с рабской психологией, а потому, что география не позволяет – большие, плохо защищенные естественными препятствиями от внешней угрозы пространства, населенные разными народами, не предполагают возможности демократии: неизбежны этнические конфликты.
Бонд, таким образом, ведет себя не как экономист или политик, а как географ, осознающий, что он может регулировать только те проблемы, которые правда могут быть решены. Вы можете – понимают зрители в Лондоне, Москве, Нью-Йорке и Тегеране – воевать с террористами, но нельзя воевать с географией; бессмысленно пытаться разрушить то, что формируется по независящим от нас причинам; не стоит, по примеру Ксеркса, сечь плетками море. Этот «географический» подход к истории и современности, который воплощает Джеймс Бонд и который реализован в сценариях «Бондианы», – несомненно, один из факторов долгосрочного успеха. Бонд – приметливый путешественник, чьи поездки по миру не сводятся к набиванию чемодана гостиничными пузырьками с шампунями, – не верит в то, что все дело в экономике и техническом прогрессе, не верит в теорию «плоского мира», в то, что моря и горы не имеют значения и логика финансовой глобализации вот-вот нейтрализует все существующие различия. Бонд знает, насколько важны координаты, в случае с Англией – ее географическая изоляция – и, более того, понимает, что самому ему в плоском мире, мире без конфликта, делать нечего, он там не нужен. Помните тот единственный раз, когда Бонд запропал на шесть лет? Это произошло между 1989-м и 1995-м, ровно в тот момент, когда людям показалось, что конфликт двух цивилизаций сошел на нет, история закончилась и мировой дух наконец познал себя. «Конец истории» – конец Бонда; 007 похоронили под сурдинку; к счастью, быстро выяснилось, что моря и горы, хоть ты тресни, никуда не делись, и, соответственно, история продолжается; а раз так, Бонд – участник «холодной войны», но не пережиток ее – может вновь заняться своим старым хобби: воскресать.
В «Координатах „Скайфолл“» эти слова произнесет Дэниел Крейг – самый неудачный (если не считать Тимоти Далтона) в истории проекта, деревянный, неостроумный Джеймс Бонд; однако пусть даже и так, вам будет приятно услышать их; мы же не игнорируем чемпионаты мира, фестивали и олимпиады из-за того, что туда не попали наши фавориты. В конце концов, всегда можно выпрыгнуть, как английская королева.
Власть шутит
В ноябре 2010 года губернатор Тверской области присутствовал на дипломатическом приеме в Кремле. Губернатор был из молодых и уже обзавелся Твиттером. Обнаружив в своей тарелке малощетинковое кольчатое существо – действительно редкий случай, – он достал смартфон, сфотографировал организм – и нажал на кнопку «опубликовать».
Мы помним, чего стоил губернатору этот невинный, в общем, поступок – сопровождавшийся робким намеком на шутку про кремлевский «салат с живыми дождевыми червями». На следующий день начальство вменило чиновнику «слабоумие» – а после этого (пусть даже необязательно вследствие этого) он был смещен с высокого поста.
Власть сакральна, а сакральность – легитимация посредством апелляции к сверхъестественному – неважно совмещается с хохмачеством; налипшие на челах помазанников атомы «божественности» плохо переносят контакт с иронией – отсюда и табу на производство «смешных» высказываний. Пока ты обычный человек – изгаляйся сколько угодно; но раз уж взялся за государев гуж – будь добр воздерживаться; есть ритуал, и давайте-ка, товарищи, соблюдать.
Любопытный штрих: представитель кремлевской администрации, отчитавший тверского губернатора, не ограничился констатацией диагноза – но зачем-то нанес еще один удар мизерикордией: «Всем, кто хотел бы позвать господина Зеленина в гости к себе домой, – заявил он, – я бы рекомендовал серьезно подумать, прежде чем это делать». Хм-хм. Ого. Да-да: значительное официальное лицо, распекшее другое официальное лицо за шутку, тоже ПОШУТИЛО. Господи боже ты мой – так, картинно, сползают со стула персонажи фильмов ужасов, догадавшиеся, что отсутствие тени у собеседника означает именно то, что и должно: такое ощущение, что опальный губернатор все же успел инфицировать следующего, кто до него коснулся; а как еще квалифицировать эту добавку?