Пригнув голову, Настя поспешно шла в сторону припаркованной неподалеку красивой иномарки.
– Чего у меня куры не клюют, это не твое дело! – огрызнулся отступающий бульдог.
– Что еще за история с водой? – спросила я у нашего с Иркой информатора.
Парень хмыкнул.
– А слить ее надо, воду-то, иначе утопленницу не найдем, особенно если она в камышах застряла! Ежели не застряла, тогда, конечно, через какое-то время сама всплывет. Баграми мы где-нигде потыкали, не нашли. Другое дело, если воду слить! Только ее потом опять заливать придется, иначе лотосы загнутся к чертовой бабушке! А пруд колхозный, а колхозу резону нет деньги транжирить!
– И много денег? – поинтересовалась Ирка.
– Семь тыщ рублей!
Не сговариваясь, мы с подругой укоризненно оглянулись на отъезжающую иномарку.
– У него одна фара семьсот баксов стоит, – сердито сказала Ирка. – Это в три раза больше, чем семь тысяч!
– Ага! Трех утопленниц поднять можно! – весело хохотнул добрый молодец с багром.
– Короче, определяйся давай, платишь ты или нет, – самым решительным тоном подвел итог дискуссии Саввин собеседник. – Деньги на бочку– и топаем к вентилю. Или пусть все остается как есть.
– Нету у меня таких денег, – уперся угрюмый Савва.
– Так, здесь мне ситуация ясна, – быстро сказала я Ирке. – Жлоб гороховый ни копейки не даст, а родственный ему жлоб бульдожий уже смылся, так что пруд никто не тронет, утопленница может быть совершенно спокойна…
– Покойна, – поправила меня Ирка.
– Ага, – согласилась я, думая уже о другом покойнике – о Генке. – Давай сваливать отсюда, а? Пока Савва не пошел по кругу с шапкой в руке и просьбой скинуться на осушение водоема!
Ирка молча развернулась и потопала к «шестерке», я за ней. Мы отъехали от лотосового озера, даже не взглянув на цветы. Зато обратили внимание на высящуюся в поле железную конструкцию.
– Знаешь, что это такое? – проэкзаменовала я Ирку, кивнув на решетчатую башню с заключенным внутри ее подобием огромного молота.
– Ну? – нельзя сказать, что подруга особенно впечатлилась.
– Это вышка на нефтяной скважине.
– Ну?! – В голосе Ирки прорезался отчетливый интерес.
– Скважина не действующая, – поспешила объяснить я. – Но, возможно, представляет ценность как раритетное нефтедобывающее оборудование. Надо шейхов спросить, они должны знать.
Тут я рассказала подруге про владельца нефтяной скважины господина Овнова. Отчего-то ей особенно понравилась его фамилия.
– Овнов! – умилялась Ирка. – Ну, надо же – Овнов!
– А что такого?
– А, это старая история, – басовито хохотнула Ирка. – В детстве, когда я еще в школе училась, были у меня две подружки, Катя Серокобыльская и Настя Барашкина. Обе страшно огорчались тем, что фамилию у них такие… как бы это сказать?
– Зоологические, – подсказала я.
– Ага, животные. И Катька с Настей, бедные глупые девчонки, мечтали поскорее выйти замуж, чтобы сменить свои фамилии на что-нибудь поприличнее. Вот Катюха и впряглась в узы брака сразу после школы. А только бедняжке не повезло, вышла замуж по любви.
– Почему же не повезло? – удивилась я. – И замуж по любви, и фамилию сменила!
– Сменила! – захохотала Ирка. – Знаешь, на что сменила? Была Серокобыльская– стала Кобыляцкая!
Я тоже засмеялась и резюмировала:
– Любовь зла, полюбишь и козла!
– В самую точку, – согласилась подруга. – Теперь понимаешь, почему мне приглянулась фамилия твоего нефтедобытчика – Овнов? Жалею, что он не встретился на жизненном пути Насте Барашкиной! Тоже была бы парочка!
– Баран да ярочка! – захохотала я.
Мы еще немного похихикали, на тему о «животных» фамилиях у меня тоже было что рассказать: в нашей телекомпании долгое время работали в паре журналист Сева Собакевич и оператор Миша Котовский. Очень хорошо это звучало в «визитке» после сюжета: «Собакевич и Котовский, специально для новостей».
Веселясь и болтая, я, однако, не забывала потихоньку направлять наше движение в нужную сторону. Увлеченная разговором Ирка ничего не замечала, пока я вдруг не перебила ее командой:
– Вот здесь остановись!
Машинально повиновавшись, подруга остановила машину у покосившегося забора, недоуменно похлопала ресницами и с нарастающим подозрением посмотрела на меня.
– Куда это ты меня привезла? – начиная хмуриться, спросила она.
– Я? Это ты меня привезла! – Я деловито выбралась из машины. – Ну, раз уж мы тут оказались, пойду-ка я осмотрюсь…
– Где – тут? – Ирка опять увязалась за мной следом. – Это что за поселение?
– Что за станция такая – Бологое иль Ямская? – передразнила я ее детским стишком. – Это пригородный поселок, он же старинная казачья станица.
– Тот самый Приозерный, что ли? – догадалась Ирка. – Ну, ты, хитрюга! Значит, ты с самого начала сюда нацеливалась, а к озеру только для отвода глаз зарулила!
– Не кричи, хозяина дома нет, но все же желательно соблюдать тишину и спокойствие, – попросила я.
И тут же сама закричала:
– Стой! Куда?! Не ломись в ворота, мы пойдем другим путем! Давай в объезд квартала, я покажу тебе, как пройти огородами!
– А, у нас секреты? – оживилась подруга.
Я тяжело вздохнула. Попробуй, скрой от нее хоть что-нибудь!
– Ладно, я тебе все расскажу, только не теперь, – сдалась я. – Сейчас надо воспользоваться случаем осмотреться на местности.
– На предмет чего осматриваемся? – бодро поинтересовалась Ирка, послушно выполняя мои указания.
– На предмет обнаружения чего-нибудь подозрительного…
Мои слова подруге запомнились. Уже когда мы топали по задам спиногрызовского огорода, пригнувшись для пущей секретности, она продолжила нашу беседу именно с этого места.
– Вот, – Ирка ткнула пальцем. – Мне крайне подозрительны эти подсолнухи! По-моему, они заражены фомопсисом!
– Да хоть триппером, – отмахнулась я. – Подсолнухи у меня вне подозрений. Ищи что-нибудь другое!
– М-м-м…
Высунувшись из сомнительных подсолнухов, мы внимательно озирали спиногрызовские владения. Низко склонившееся солнце било нам в глаза, могучая Ирка приставила ладонь козырьком ко лбу и стала похожа на Илью Муромца со знаменитого живописного полотна «Три богатыря». Я могла сойти за субтильного Алешу Поповича, для полноты картины нам не хватало только Добрыни Никитича. Ну, и еще богатырских коней, разумеется. Впрочем, там, за поворотом, как мне помнится, пасется вполне богатырская корова, хотя мы ее и не видели…
– Вот! – Иркин победный возглас прервал мои неуместные размышления.
– Что – вот?
– Вот это в высшей степени подозрительно!
Я посмотрела, куда целится Иркин указательный палец.
– Ты имеешь в виду те аккуратные грядки? Я тоже удивилась, когда их увидела, – вспомнила я. – Очень уж выделяется сия образцово-показательная плантация среди общего запустения, прямо парчовая заплатка на холщовых штанах!
– Сюда смотри! – возбужденная Ирка подтащила меня поближе к предмету обсуждения. – Ничего странного не замечаешь?
Я внимательно осмотрела аккуратно вскопанный участок огорода.
– Вроде грядки как грядки?
– «Грядки»! – передразнила меня Ирка. – Под ноги смотри, курица безголовая! Опять не видишь? Эх, ты! Хорошая грядка какой должна быть?
– Правильной! – моментально отозвалась я, вспомнив рекламу про пиво.
– Ровной! Или, если она свеженькая, несколько выпуклой! А эта какая?
– А эта впуклая!
Я с особенным интересом обозрела свежевскопанный участок. Примерно два метра на полтора, очень подозрительно!
– Очевидно, что земля на этой, с позволения сказать, грядке проседает! – заключила Ирка.
– Как на свежей могилке! – потрясенно прошептала я.
Мы переглянулись и надолго замолчали.
– Думаешь, пресловутая Анна действительно лежит на дне пруда? – первой ожила Ирка. – Судя по размерам этой… гм… грядки, она вполне может лежать здесь!
– Стоп, не гони лошадей, – я отрицательно покачала головой. – Концы с концами не сходятся! Эту пахоту я впервые увидела в день похорон бабы Капы. А ее дочь Анна тогда была еще жива, ты же слышала, что говорил парниша у пруда? Она пропала на другой день после похорон, причем в тот день ее еще видели живой и здоровой!
– Так, – Ирка выпятила челюсть и попыталась отстоять свою версию. – Ее могли закопать в грядку, а потом снова взрыхлить землю, как будто так и было!
– Что ты мелешь, – рассердилась я. – Ты же у нас специалист по огородным культурам! Не знаю, что за ботва посажена на этой клумбе, но она всюду одного размера, ее явно никто не тревожил, как посадили, так и растет себе!
– Ты права, – подруга наконец сдалась. – Укропчик этот посеяли больше недели назад.
И она снова задумчиво посмотрела на меня:
– Но, если там никто не зарыт, отчего же земля проседает? А ведь проседает же!
Ирка подняла ногу в явном намерении топнуть ею, как это делает мой Масянька в финале стишка про косолапого мишку.
– Нет! Не смей! – воскликнула я. – Сейчас же сойди прочь с этой впуклости! Я знаю, что это может быть!
Не зря мы всю дорогу поминали господина Овнова! Мое мгновенное гениальное озарение связало его рассказ о сторожевании на бахче с подозрительной грядкой на участке Спиногрызовых.
– Что? – Напуганная истеричными интонациями в моем голосе, Ирка поспешно сошла с укропной клумбы.
– Выгребная яма! От старого уличного сортира, который перенесли в другое место, потому что яма наполнилась до краев! Я помню, у моей бабушки в деревне тоже была на огороде такая аномальная зона, в которую нам, детям, строго-настрого запрещали соваться: старую выгребную яму засыпали, образовался пригорок, но риск провалиться сохранялся еще пару лет. Тем более что мы – дети – быстро росли и прибавляли в весе.
– Попрошу без намеков! – проворчала Ирка, оглядываясь по сторонам.
– Что-то ищешь?
– Куда идти-то?
Я развернула подругу и подтолкнула ее в спину, возвращая к тропинке.
– Тут как в сказке, – сказала я. – Налево пойдешь – к своей машине выйдешь. Направо пойдешь – к бодливой корове на рога попадешь. Прямо пойдешь – в выгребную яму угодишь.