— Заместитель Погребинского, это конечно — неимоверная круть… Но об этом ли ты мечтал с семнадцатого года, сидя в нашей дыре, Абрам Израилевич?
Тот, поднимает на меня умный, всё понимающий взгляд:
— Ты хочешь предложить мне нечто большее?
Слегка приподнявшись, полушёпотом спрашиваю:
— Газеты читаешь?
— Ну, допустим… Читаю!
— Знаешь, что в мире и стране творится и, понимаешь — чем это всё может закончиться?
Настороженно:
— Могу только догадываться.
— Ты «можешь догадываться», а я точно знаю — в Москве кое с кем общался: вот-вот в ОГПУ начнутся большие чистки — которые затронут и Погребинского… Это я ему железно обещаю!
Вижу — заглатывает наживку, и:
— Ты, Абрам Израилевич — можешь просто сидеть на попе ровно и, тогда тебе возможно достанется кресло — из-под его забронзовейшей как бюст Маркса, жоппы…
Откидываюсь на спинку стула и прямым текстом:
— … А можешь раскрыть контрреволюционный заговор возглавляемый Погребинским и, тогда (при известной удаче и собственной ловкости, конечно) — ты переедешь в кабинет на Лубянке.
Вижу полное обалдевание и, продолжаю максимально «грузить»:
— Другой вариант: я прямо отсюда иду в Губернское управление ГПУ и, тогда — контрреволюционный заговор раскрывают там. Ну тогда извини, Абрам Израилевич: как выдвиженцу Погребинского — место твоё будет тоже на Лубянке… Но вот только, уже не в кабинете за столом — а в подвальной камере. А там, уж как договоришься: на нарах у окна — или под нарами возле параши.
Исходя парами от бурления в нём кипящих говн:
— Угрожаешь?
Вытаращив на хозяина невинно-наивные глазки:
— «Угрожаю»⁈ Да, упаси меня Маркс — предупреждаю и предлагаю.
Товарищ Кац, трясущимися руками сломав две папиросы и изведя полкоробка спичек, наконец закурил. Потом после первой же затяжки, сунув в рот не тем концом и обжегшись, выматерившись в адрес непосредственного руководства и проплевавшись прямо на пол, прошепелявил:
— А если он раскроет контрреволюционный заговор — возглавляемый тобой?
Тычу большим пальцем за спину, где из окна продолжало шуметь и, даже слышались отдельные выкрики:
— У Погребинского нет и, никогда не будет такой «группы подтанцовки» — поэтому ему это сделать сложнее.
Как будто в подтверждении, на улице кто-то истошно завопил:
— СВОБОДУ СЕРАФИМУ!!!
Кац, ликом взбледнев аки Иуда на осине, пробормотал:
— Счас стёкла будут бить…
За этим отчётливо слышалось: «…А потом — меня».
Подошёл к окну и посмотрел вниз на собравшуюся толпу, еле-еле сдерживаемую растянутой цепью милиционеров. Их здесь собралось тоже прилично, но все их действия выглядели суматошно-бестолковыми — как муравейник с всунутой в него головнёй.
Двадцатые годы, это вам не хрущёвская «оттепель» и, в демонстрации — стрелять было ещё не принято. По всему было видно, что поднажми толпа — правоохранители просто-напросто разбегутся как запечные тараканы от света лучины, позабыв про свои «наганы» и «винторезы».
— Думай-соображай быстрее, Абрам Израилевич, пока всю вашу контору по кирпичику не разнесли!
В приоткрывшейся без стука двери, показалась голова секретарши и панически вопрошает:
— Товарищ Кац! Из «губернии» звонили — почему Вы арестовали Свешникова? Что ответить?
Подскочив ужом на сковородке, чернильницей на неё замахиваясь, Кац:
— ЗАКРОЙ ДВЕРЬ, ДУРА!!!
Нехарактерно для него — обычно Абрам Израилевич с женщинами по-еврейски тактичен и обходителен.
Тяжело дыша, как загнанный через камыши в трясину кабан — под дула охотничьих двустволок, уставившись на меня налившимися кровью глазами:
— У тебя ровно сутки, Свешников! Чтоб, завтра вечером — улики на Погребинского были у меня на столе!
Недоумённо пялясь:
— А свидетелей куда прикажите, товарищ начальник? Вам под стол?!.
Тараща глаза:
— У тебя и свидетели есть⁈
— А ты фули думал, Изральич? С терпилой связался — в майке, в шлёпках, да в выцветших на коленях тренниках⁈
Тот, обессилено падая в кресло:
— Всё, иди! И успокой толпу, пока до Москвы не дошло про твой «арест».
Выхожу на крыльцо управления НКВД и, подняв руку:
— Всё нормально, товарищи: никакого ареста — всего лишь лекция об условиях…
Меня не дослушав, народ грянул:
— УРА!!!
Толпа комсомольцев, членов партии и беспартийных, стащили меня с крыльца и, буквально на себе донесла меня до «Форда» — с которого я как Ленин с броневика, толкнул коротенькую речь…
О чём речь, спросите?
Да всё о том же — о строительстве Детской железной дороги, о чём же ещё. На штурм Нижегородского белокаменного Кремля и бывшего Дворца губернатора в нём, я не звал…
Не время ещё!
После моей речи народ потихоньку начал рассасываться «по пещерам», а я с тремя немцами-телохранителями поехал…
Правильно: к Ксаверу.
На уже давненько знакомом подворье встретили меня более чем сердечно — сразу же за стол, даже моих немцев не побрезговали усадить рядом и накормить «от пуза». Затем, поднялись в кабинет, где я вручил подарки: оправившемуся от ран Саулу — по случаю купленную эксклюзивно сработанную немецкую трёхсекционную стальную кирасу «скрытого ношения», Упырю — наваху, испанский нож-складень. Основному партнёру по «монетизации» знаний из будущего, я подарил купленную в Париже закопчённую старообрядческую икону — от вида которой, он чуть кипятком не описцался:
— Вот это уважил, так уважил…
Поставил её в «красный угол», подвинув уже имеющиеся и с полчаса молился — то и дело двуперстно осеняя.
Сразу скажу, что икона обошлось мне совсем недорого: видимо русские иконы — ещё не в особом тренде «за бугром». Или же, что скорее всего: в связи с известными событиями в стране-производителе — предложение превысило спрос и произошло элементарное затоваривание рынка предметами культа.
Вволю помолившись, я аж кемарнуть успел, Ксавер выжидающе уставился на меня:
— А новой «инфы» пока нет?
Включаю ему «стоп-сигнал»:
— А не до хрена ли зараз подарков будет, Партнёр?
К сожалению, в связи с моей бурной деятельностью этим летом, у казалось бы неисчерпаемого «колодца» с «послезнанием» — показалось песчаное «дно», на котором жалобно квакали печальные личные «жабы» — превратившиеся в обычных лягушек.
— Не лайся перед святыми ликами, — вновь повернувшись к иконам, перекрестил лоб, — а если серьёзно?
Озабочено-озадаченно, отвечаю:
— К сожалению, с «инфой» конкретная напряжёнка — видишь, что в мире и в московских верхах творится? Единственное, что могу посоветовать словами великого Кормчего: запасай зерно, копай окопы.
— Какие «окопы»? Война будет?
— С хлебом этой зимой будет плохо, говорю. Очень плохо!
Отмахивается:
— Да, это я без тебя знаю — когда с ним «хорошо» было… Спрашиваю: война будет?
— Насчёт же войны, — подражая ему, крещусь на иконы, — уверен, что всё обойдётся демонстрацией величины писюков центровых пацанов на этом «Шарике».
— Ох, что за язык у тебя, Серафим… Когда-нибудь, коль сам не отсохнет — велю Упырю его у тебя вырезать. Писать же умеешь?
— Азбуку Морзе знаю — буду стучать тебе по лбу «точкой-тире», Ксавер.
Ржём всем квартетом…
Почему я так уверен что большой войны не будет, после того — как такого натворил?
Большие войны просто так не возникают!
К примеру, в 1918 году, чекистами в Москве был раскрыт «Заговор послов» — иначе, известного под названием «Заговор Локкарта». При ликвидации последнего, чекистами был произведён налёт на британское посольство и убит один из его сотрудников, не считая арестованных.
Объявило Соединённое королевство войну Советской России?
Нет!
Весной 1920 года корабли Волжско-Каспийской флотилии под командованием Федора Раскольникова, подошли к берегам Ирана у порта Энзели, открыли по берегу огонь, а затем высадили десант, захвативший плацдарм на берегу.
Находившимся в городе британским войскам было приказано убираться на хер, что они и незамедлительно проделали.
И опять же: никакой войны Советской России, объявлено не было. «Владычица морей» утёрлась и, сделала вид, что так оно и надо.
Ксавер, ёрзая от нетерпения:
— Ещё, есть что-нибудь?
Слегка небрежно и не особо торопясь:
— Да есть тут в заначке кое-что. Но не знаю — сумеешь ли ты срубить с этого бабло или наоборот.
У того задёргалось веко:
— Да, говори уже, не люби мне мозги…?
Кстати: хит этого сезона — очередной шедевр от поэта Юры Шатунова, на музыку Веры Ивановны Головановой, где есть такой припев:
'А ты сердце моё не разбивай на куски
А ты люби меня, а не люби мне мозги…'.
Неплохие, кстати денежки, «капают» мне за мою литературную… Нет, не за мою: все эти ещё ненаписанные тесты и мелодии — я бессовестно ворую, у чаще всего — даже ещё не родившихся авторов.
Но денежки то, всё равно — «капают»!
Вот, народ потихоньку и перенимает мои иновремённые словечки и выражения.
— Скажи, Ксавер: а какие отношения у тебя с криминалом? Не с «деловыми» — вроде тебя, а вот именно с криминалом — бандиты там, домушники и прочие налётчики.
Возможно, я ошибаюсь из-за недостатка информации, но сдаётся мне — мой «напарник», служит вяжущим звеном между «деловыми» и «блатными».
Вытаращив на меня глаза:
— А тебе на что?
— Да, есть информация по их части.
Помолчав, спрашивает:
— Ну и какая же?
— Ты Погребинского знаешь?
— Лично нет. А, что?
— А такие личности, как Шелухин по кличке «Гуливан», «Колька-мясо» и «Карахан», тебе известны?
Ксавер, видно — вовсе не обязанный знать каждую уголовную шелупонь, переводит вопросительный взгляд на Упыря. Тот, максимально осторожно:
— Слышал про таких блатных… А, что?
— Так, вот: эти трое — знают Матвея Самойловича Погребинского «лично», ибо работают на него.