Что за рабские натуры! Их ущемляют в правах, обращаются с ними, как со скотиной, а они рады выслуживаться. Лишь бы хозяева были.
Ничего не сказав, Женька поплыл прямо на мохнатого парня. Он уже понял, что имеет дело с охранниками фирмы «Стройинвест» и они настроены примерно наказать нарушителя порядка. Разговаривать с ними бесполе…
Сильная рука поймала Женькину ногу, дернула на себя. Потеряв темп, он ушел под воду. Сверху держали, не пускали на поверхность. Вот теперь стало страшно. Утопят? Или просто попугать хотят?
— Мы поиграем немного, — объяснил долговязый. — Ты убегаешь, мы догоняем. Такая игра. Тебе понравится.
— Ага, — подтвердил мохнатый, от которого, несмотря на омовение, нестерпимо разило кислятиной пота.
Он схватил Женьку борцовским захватом за шею и вместе с ним бултыхнулся в озеро. В глазах сделалось зелено, а потом — темно. Отчаянно сопротивляясь, Женька умудрился вырваться. Мокрая кожа была скользкой, слава богу. Но когда за дело взялись сразу оба, выскользнуть не получилось.
Раз за разом Женьку окунали в воду, давали немного отдышаться, а потом повторяли процедуру сначала. Несмотря на ужас, охвативший его, он испытывал также чувство величайшего унижения. Эти двое знали, что делали. Ну, увидит кто-нибудь, как компания парней резвится на мелководье, и что из того? А крикнуть не получалось. Голос пропал. Вместе с ним пропадал и Женька.
— Ты этот урок навсегда запомнишь, — пропыхтел мохнатый, в очередной раз применяя борцовский захват.
Они ушли под воду. Женька почувствовал, что это конец. Возможно, охранники решили его просто припугнуть, даже скорее всего так и было, но они не учли, как сильно он вымотался, пока плавал, как разрываются его легкие от недостатка кислорода. Просить их о пощаде было бесполезно, да и не осталось воздуха даже на то, чтобы вымолвить хотя бы словечко.
Спасение утопающих — дело рук самих утопающих!
Откуда взялась эта фраза, из каких глубин сознания она всплыла? Ах да. Это была отцовская присказка. Он любил повторять ее, когда предстояло выпутываться из какой-нибудь трудной ситуации.
Дело рук…
Самих…
Извернувшись, Женька очутился лицом к лицу с противником, который был сверху, перехватывая Женькины руки, чтобы удержать его на дне. Плавающее в подводном сумраке лицо виделось смутно, зато пузырьки, вырывающиеся изо рта, были очень отчетливыми. Они походили на серебряные шарики, устремляющиеся вверх. Женьке тоже нужно было туда. Скорее, скорее!
Оскалившись по-звериному, Женька вцепился зубами в нос врага. Ощущение было такое, словно жилистое мясо с хрящами кусаешь.
Раздался нечленораздельный вопль, как будто сквозь подушку прорвавшийся. Женька стиснул зубы сильнее и не разжимал, пока не почувствовал, что чужие руки его больше не держат.
Высунувшись из воды, он оттолкнул от себя истошно орущего парня и пополз к берегу, постанывая и кашляя.
Скорее почувствовав, чем заметив приближение второго врага сзади, он оттолкнулся руками от холодного илистого дна и перекатился набок. Верзила, рассчитывавший обрушиться на него сверху, упал во взбаламученную воду. Нащупав в иле затонувшую бутылку, Женька хватил ею по повернувшейся к нему голове. Он не знал, откуда у него силы взялись. Наверное, злость помогла. Очень вовремя он отца вспомнил. Отец ему помог, как всегда помогал при жизни.
Верзила крякнул, мигая и силясь понять, что происходит, почему веселая забава неожиданно прекратилась и как быть теперь.
Вскрикивая от напряжения, Женька огрел его еще несколько раз, после чего, не выпуская бутылочное горлышко, выполз на притоптанную прибрежную траву.
Верзила встал, но сразу упал, и было видно, как трудно ему удерживать голову над поверхностью. Второй охранник, стоя по пояс в воде, держался обеими руками за лицо, и ладони у него были красные.
— Нос! — причитал он. — Нос откусил, сука!
Женька поводил языком во рту, проверяя, не остался ли там комок чужой плоти, и с облегчением не обнаружил ничего, кроме отвратительного вкуса поднявшейся из желудка желчи. Следом хлынул поток жидкой мути.
Пока Женьку выворачивало наизнанку, долговязый выпрямился во весь рост и, пошатываясь, стал выбираться на сушу. Из его уха и рассечённой брови стекала розовая кровь.
Отплевавшись, Женька встал, сжимая бутылку, как последнюю гранату. Должно быть, вид его был страшен, потому что нападения не последовало.
— Молись теперь, сука, — сказал долговязый. — Конец тебе. Найдем. По-любому найдем.
— А чего меня искать. Я вот он.
Прихватив свои вещи, Женька отошел на безопасное расстояние, положил перед собой бутылку и, не сводя глаз с врагов, стал натягивать джинсы, застревая в штанинах мокрыми ногами. Бегло оглянувшись, он увидел, что за спиной стоит стайка ребятишек, завороженно наблюдающих за большими дядями, устроившими не просто потасовку, а настоящий бой без правил. Верзила их тоже приметил, поэтому передумал доставать то, что у него хранилось в ворохе одежды, улыбнулся и сказал:
— Мы еще поиграем, сучонок. Готовься. — Он провел ладонью по голове, посмотрел на окровавленные пальцы и обратился к детворе: — Этот парень здешний? Кто покажет, где он живет, получит десять баксов. Ну, желающие есть?
— Это Артемов, — сообщил детский голос. — Дом с башенкой и петушком наверху, вон там.
— С ба-ашенкой, — повторил верзила, нехорошо улыбаясь. — И с пету-ушко-ом. Символично. Иди сюда, пацан, бери вознаграждение.
Женька посмотрел на белобрысого доносчика без злости. Сегодня вся она была израсходована. Без остатка.
Когда он натянул рубаху, дружок долговязого вышел из воды и, шипя, стал промокать лицо скомканной футболкой. Нос у него был на месте, только кончик скособочился, так что приходилось придерживать пальцем.
«Не тот случай, когда шрам украшает мужчину», — подумал Женька и поплелся домой.
Путать следы и таиться не имело смысла. Да и не для того он приехал на дачу убитых родителей.
Вход запрещен
Таксист попался разговорчивый. А они вообще бывают другие? Юрию такие до сих пор не попадались. Стоит дать слабину и поддержать простецкий разговор о погоде, как ты попал. На тебя обрушится лавина информации — о политической обстановке в мире и стране, о стервозной женской натуре, футболе, износившихся клапанах, генетически модифицированных продуктах, индексах Доу Джонса, падении нравов, глобальном потеплении, глобальном похолодании и еще много о чем.
В общем, таксист сказал, что на следующей неделе обещают аномальную жару, Юрий философски заметил: «Лето же», и пошло-поехало.
— Вот ты мне скажи, — горячился таксист, ритмично пристукивая ладонью по рулю, — почему все так неправильно устроено? Я вкалываю, ты тоже, верно?
Юрий подумал, что если сказать, что, кому и куда он вкалывал, то собеседник, пожалуй, заткнется хоть ненадолго. Но он не любил всех этих историй «за войну», потому что всей правды никто не расскажет, а языком трепать — все мастера.
— Допустим, — уклончиво произнес Юрий.
— Ну вот, — удовлетворенно кивнул таксист. — Одни вкалывают, а другие пенки снимают. Большой такой ложкой. И хрен они на нас клали. Со столовым прибором.
— И что? Вопрос в чем?
— Как в чем? Говорю же, несправедливо это.
— Может, они просто умнее? — скучно предположил Юрий. — Те, что с ложками, а не с лопатами.
— Да как… Да ты…
Таксист даже задохнулся от возмущения. Высказанное предположение настолько потрясло его, что, обгоняя разболтанный «пазик», он едва не задел проплывающий мимо желтый борт, а потом долго шел по встречной полосе, увернувшись от лобового столкновения в последнюю секунду.
Юрий решил его немного успокоить.
— Смотри, — заговорил он. — Вот олигарх. Ему же состояние никто на блюдечке не принес, сам понимаешь. Он его выстрадал, вылизал, выползал, высосал или что там еще… А потом жизнь у него какая? Он же, бедняга, день и ночь над златом своим чахнет. Трясется, что отберут, объегорят, по миру пустят, посадят, а то и шлепнут. — Вспомнив о чем-то своем, Юрий усмехнулся. — Ну и ради чего все было? Не лучше ли, как простому работяге? Отпахал свое, отдыхай, ни о чем не думай.
— Ага, не думай, — обиделся таксист. — Сказал тоже. У меня две девки, одна на выданье, другая без модных шмоток и прибамбасов истерики закатывает. Да и супружнице то сапоги подавай, то олл инклюзив. А денег где взять? Оглоеды, которые наверху, никак не нажрутся, все подчистую подбирают.
— Не нравится? Так грабь их сам. Или свой бизнес начни. Но баранку ведь крутить проще, а?
Наперед зная ответ, Юрий смотрел вперед, на серую дорогу, стелющуюся под колесами, на зеленую рожь, на молодые побеги кукурузы, похожие на несметные полчища саранчи. Никакая справедливость в нашем мире невозможна, поэтому то, что кажется правильным волку, огорчает овечек. А в итоге будет так, как захочет хищник. Пока по его шкуру не придет охотник.
— Ты думаешь, уел меня, — проговорил таксист, глядя прямо перед собой и дергая щекой. — А я тебе так скажу. Баранку крутить не проще, чем колесики сейфов и титьки манекенщиц. Но я делаю это и буду делать, потому что… — Он убрал руку с руля, чтобы ударить себя в грудь. — Потому что совесть есть. Она ближних грабить не позволяет. Православный я.
— О, — протянул Юрий уважительно. — Щеку подставляешь, значит?
— На это в Библии другая заповедь имеется. Око за око, слыхал?
— Угу. Тогда как насчет рубахи?
— Какой рубахи? — не понял таксист.
— Последней, — спокойно пояснил Юрий. — Снимаешь с себя и отдаешь ближнему. Мне, например.
— Рубахи не жалко.
Решив, что он наповал сразил клиента остроумным ответом, таксист засмеялся, кося хитрым глазом.
— А если бы я тебя попросил подвезти меня бесплатно?
Пожалуй, впервые за всю дорогу Юрий прямо посмотрел на попутчика. Испытующе так, твердо.
— Я благотворительностью не занимаюсь, понял, братан?
Говоря, таксист продолжал коситься, но уже не весело, а тревожно, опасливо.