В центре зала вращалась голографическая проекция Валентины. Она была голой по пояс, в бабушкиных панталонах, на шее – табличка: «Нестабильный инкубатор». Под табличкой, как бейдж на конференции, висела маленькая карточка: «Группа риска. Сложность: 3 из 10. Потенциал – неясен.»
Кляпа, в этом сне одетая в строгий костюм с наплечниками, вышла вперёд и торжественно произнесла:
– Уважаемый совет. Объект №В—239 демонстрирует повышенную склонность к драме, отказ от инстинктов и хронический саботаж. Сексуальная активность – хаотична. Результатов нет. Потенциал пока проявляется в форме стыда и бесконечного самообвинения.
– Всё ясно, – закричала одна из присутствующих с лицом киноактрисы восьмидесятых. – Это потому, что вы не используете протокол тринадцать-сорок пять! Шоколад, стриптиз, удар током! Всё просто! Я могу провести мастер—класс! У меня даже чёлка для этого есть!
– Вы вообще пробовали обольщать мужчин на Земле? – встряла другая, уже в обнимку с вибратором и чашкой кофе. – Там же у половины – синдром “мне мама не разрешила”. У второй половины – жена. А если у кого—то ни того ни другого – так он в IT и не моется.
Валентина хотела что—то сказать, но не смогла. Вместо слов изо рта вылетел мыльный пузырь с надписью: «я не шлюха». Он медленно поднялся вверх, отражая в себе зал, табличку, даже вибратор. Присутствующие зааплодировали. Кто—то плакал. Кто—то ел попкорн.
Пузырь лопнул, и из него выскочил карапуз в костюме лягушки. Он крикнул «Мама!» с такой тоской, что у одной из соплеменниц дрогнули ресницы. Затем уполз в вентиляцию, оставив после себя легкий запах детства и хлорки.
Кляпа глубоко вздохнула и открыла отчёт. Последняя страница подсвечивалась тревожным розовым:
– Если через трое суток объект не перейдёт к активной фазе зачатия, – произнесла она официальным голосом, – мы перезапустим протокол через… задний вход.
На мгновение всё замерло. Затем кто—то хмыкнул. Кто—то всерьёз кивнул. Один из членов совета достал калькулятор и стал что—то считать. Валентина, стоявшая по—прежнему в панталонах и табличке, почувствовала, что готова проснуться.
– Мы должны рассмотреть все доступные проходы, – добавила старейшая из соплеменниц в мантии с капюшоном и серьгами в форме фаллоимитаторов.
– Это научный подход, – согласилась другая.
– Это извращение, – мысленно взвизгнула Валентина и в тот же момент проснулась, резко сев на кровати, с криком:
– Не надо через задний вход!!!
Плед соскользнул на пол. Сердце колотилось, как будто в дверь звонили с проверкой на готовность к зачатию. Комната была тёмной, телефон молчал, Кляпа – тоже. Только в голове звучало слабое эхо совещания.
На столе мерцала зарядка. За окном – утро. Валентина откинулась на подушку, прижав ладони к лицу. Через несколько секунд послышалось:
– Ладно—ладно. Пока не будем через задний. Но если завтра ты снова попытаешься соблазнить астрофизика с двумя мамами и без яиц – я возвращаюсь к этому варианту.
Валентина выдохнула. Засыпать после такого было невозможно. Но смеяться – вполне. Она хихикнула, как человек, который выжил. Или почти.
Глава 7
Лента новостей в социальной сети крутилась под пальцем автоматически. Валентина почти не замечала, что мелькает перед глазами – всё сливалось в один поток из чужих жизней: кто—то выложил селфи с пирожным, кто—то отметил тренера по зумбе, кто—то – ребёнка в грязных штанах. Пролистнула и вид с балкона, где за окном не было ничего, кроме серого неба и торчащей антенны.
Обеденный перерыв тянулся, как старый носок. Она доела остатки чечевицы из контейнера, машинально прижимая крышку локтем, и уже думала закрыть приложение, когда палец дёрнулся сам. Как будто что—то щёлкнуло в подкорке.
На экране появилось лицо – до боли знакомое, будто вынырнувшее из глубины памяти без предупреждения, с той самой ухмылкой, которую она когда—то пыталась стереть из сознания. Андрей Гриневич. Да чтоб тебя.
Фото было новое: пальмы, солнце, загар, футболка с каким—то спортивным логотипом. Он стоял, развесив руки на перилах, с той самой ухмылкой, которую Валентина помнила по школьному коридору. Самодовольной, как будто за ним – не бассейн отеля, а армия восхищённых девятиклассниц.
У неё внутри что—то кольнуло. Не обида – она вроде давно привыкла. И не злость – та уже выгорела. Скорее, неловкий укол из прошлого, как если бы тебя окликнули по старому прозвищу, которое забыли все, кроме тебя.
– У-у-у, – протянула Кляпа у неё в голове, – смотри—ка, кто объявился. Скулы как у рекламного мясника. Будто ему лицо вырезали по инструкции хирурга.
Валентина дернулась.
– Не начинай, – прошептала она мысленно.
– Я и не заканчивала, – фыркнула Кляпа. – Но давай по—честному: ты ведь не пролистала. Значит, что—то зашевелилось. Может, нижняя чакра. Может, старая злость. А может, оба в комплекте.
Валентина пыталась отвести взгляд, но не получилось. На следующем фото Гриневич держал микрофон, на фоне – экран с презентацией. Наверное, тренинг по «личному росту». Или по продаже окон.
– Ты посмотри, какой у нас теперь наставник. Великий гуру. А ведь когда—то этот мудрец прятал в твоём пенале дохлого кузнечика. Помнишь?
– Я не хочу это вспоминать.
– Конечно. Особенно за обедом. Но всё же… вот он. Реинкарнация твоих унижений. Жив—здоров. И, судя по лайкам, пользуется спросом у женщин за тридцать пять.
Валентина нажала на кнопку «назад». Но вместо этого – открылась его страница. Фото профиля, путешествия, баня с друзьями, фото на фоне внедорожника. Один и тот же прищур. Одна и та же поза: «я тут главный».
– Где ты была все эти годы, Валя? – вздохнула Кляпа. – Он тут, оказывается, самец с претензией. А ты всё носила бадлон и мечтала, чтобы тебя не трогали.
– Я и сейчас не хочу, чтобы меня трогали.
– Ну уж нет. Мы должны его тронуть. За всё. За парты, за прозвища, за ту жвачку, которую ты вырезала из волос вместе с челкой. Пришло время. Историческое возмездие. Через нижнее белье. Стратегия простая – ты идёшь к нему. Он тает. Ты – холодна. Он сгорает. Ты… ну, ты выбираешь, что с ним делать. Но красиво.
Валентина стиснула зубы. Её передёрнуло. Но не от Кляпы. От собственной реакции. От того, что ей действительно не всё равно. Что это лицо – не просто из прошлого. Оно до сих пор где—то внутри сидит, прилипло, как та самая жвачка.
– Он, наверное, даже не вспомнит, кто я, – прошептала она.
– Вот именно. И это делает всё ещё интереснее. Он не вспомнит, а ты ему – бац. Женственность с доставкой. На тебе каблуки. Вот тебе грудь. Получи, распишись.
– Я не собираюсь этого делать.
– Но ты должна.
– Я сказала «нет» – и не передумала.
– Да, Валя. Потому что ты не просто Валя. Ты – проект. Мы тебя сейчас смажем по швам, как новую модель. Сделаем из тебя артобъект. Он даже моргнуть не успеет, как окажется в ловушке своих школьных грехов. И знаешь, что это будет? Это будет терапия. Для него – шоковая. Для тебя – сексуальная.
Валентина положила телефон на стол. Упёрлась лбом в ладони. Под левой подмышкой пошло липкое пятно – нервы дали о себе знать.
– Всё, – сказала она. – Я об этом даже думать не хочу.
– Думать необязательно, – сказала Кляпа. – Просто добавь его в друзья. А дальше – мы решим. Как настоящие взрослые, независимые, отомщённые женщины.
Первые пару дней Валентина делала вид, что ничего не произошло. Она вставала по будильнику, шла в душ, надевала свой стандартный костюм, завязывала хвост до миллиметра симметрично и уходила на работу, будто внутри головы у неё не живёт саркастичная инопланетянка с репродуктивными амбициями. Но Кляпа не торопилась с нападением. Она ждала. Терпеливо. Как женщина, уверенная, что ей достаточно лишь подать голос в нужный момент – и всё пойдёт по плану.
Голос прозвучал в коридоре третьего этажа, возле автомата с напитками, где Валя стояла с пластиковым стаканчиком в руке, размешивая растворимый кофе и уставившись в тёмное пятно на линолеуме. Кляпа выбрала момент абсолютной тишины и бытового отчаяния.
– Ты знаешь, Валя, лучший способ прощения – это сесть ему на лицо. Метафорически, конечно. Хотя…
Валентина чуть не подавилась паром.
– Не смей. Я сказала – нет.
– А я не уговариваю. Просто делюсь мыслями. Вот тебе мысль номер два: психоанализ утверждает, что сексуальная реализация с объектом травмы – один из надёжных способов переписать сценарий. Хочешь – проверь. Хочешь – игнорируй. Но рано или поздно ты поймёшь, что это не падение, а терапия.
– Терапия? – прошипела Валя, запихивая палочку в мусорку. – Ты серьёзно?
– Абсолютно. Причём, между прочим, подтвержденная исследованиями. Я вчера читала. Ну ладно, пролистывала. В любом случае – в каком—то издании про психологию была статья. Или на «Пикабу». Это сейчас не важно.
С каждым днём Кляпа становилась всё изобретательнее. Утром она начинала с мягкого «а что, если бы…», днём – сравнивала это с работой над собой, а вечером переходила к тяжёлой артиллерии: напоминаниям о школьных подножках, испорченных сочинениях, той самой контрольной, когда Валю публично высмеяли из—за пятна на кофте.
– Ты помнишь, как он смеялся? С перекошенным лицом, как будто ему кто—то рассказал анекдот про туалетную бумагу и маргарин. А теперь представь: он будет стоять перед тобой, весь такой мощный, уверенный… и вдруг – бац! Ты – богиня, он – ковер. Ну, или коверолог, если тебе так спокойнее.
Сопротивление Вали менялось по часам. Сначала она вступала в споры. Потом ограничивалась сухим «нет». Через неделю – просто молчала. Но глаза выдавали: идея прорастала. Она росла где—то на тёмной почве её самооценки, покрытой мхом из недосказанных обид и школьных комплексов.
– Представь, – шептала Кляпа в утреннем транспорте, когда вокруг стояли такие же, как Валя, уставшие женщины с потухшими глазами, – ты заходишь в кафе. Он встаёт, смотрит на тебя, как на гостью из глянцевого журнала. А ты – такая сдержанная. Чуть—чуть улыбаешься. Говоришь: «Привет, Андрей». И всё. Он твой. Это не просто кофе. Это акт психологического выравнивания.