В его голосе снова звучит тоска, и я придвигаюсь ближе к нему.
– Ты… сожалеешь о том, что сделал.
Рэн кивает, затем осушает бокал одним глотком.
– Очень. По многим причинам.
Я внезапно понимаю, что он тоже скучает по Грею. Но в глазах Рэна снова появляется тень. Его рука сжимает бокал так сильно, что костяшки его пальцев побелели.
Он боится магии – вот в чем корень всего этого конфликта. Магия была проблемой в этом королевстве слишком долго: она и страх перед ней. Это началось еще до рождения Рэна, а затем он встретил Лилит. Здесь у магии не было ни единого шанса олицетворять что-то хорошее.
Я осторожно переношу вес на здоровую ногу, затем протягиваю руку, чтобы забрать бокал из руки Рэна. А потом, как в ту ночь, когда он впервые рассказал мне о Лилит, я сворачиваюсь калачиком в кресле рядом с ним, уткнувшись головой ему в подбородок, чувствуя, как он вздыхает рядом со мной и напряжение постепенно покидает его тело.
Я протягиваю руку между нами и берусь за рукоять кинжала, который Рэн купил у Чесли за невероятную сумму денег, не имея никаких доказательств его действенности. По идее, это должно быть невосприимчивое к магии оружие, способное убить человека с магическими способностями.
Рэн хватает меня за запястье, но его хватка нежная, его глаза смотрят на меня.
Я провожу большим пальцем по рукояти клинка.
– Что бы там ни было, я не думаю, что Грей будет использовать магию против тебя, Рэн.
– Это война, Харпер. Он будет использовать все, что есть в его арсенале.
– Ты идешь на войну, потому что боишься Лилит. Ты рискуешь своим народом – его народом – из-за Лилит. Грей просил мира. Лия Мара просила мира. – Я замолкаю, вспоминая тот момент в конюшне, когда Рэн сказал мне, что я помогла бы ему найти лучший способ для решения проблемы. Он посмеивался надо мной из-за того, что я не прошу о помощи, и он прав. Однажды он пообещал мне сделать для меня все, что в его силах, но я в принципе не из тех, кто любит о чем-то просить.
Возможно, мне стоит.
– Рэн, – шепчу я. – Я прошу тебя о мире.
Он как будто превращается в каменную статую. Рэн не отступает от вызова. Королевство Силь Шеллоу причинило много вреда Эмберфоллу, но и сам Рэн тоже. Карис Люран мертва. Лилит хочет победы, а не союза.
Рэн берет кинжал из моей руки и переворачивает его, прижимая палец к лезвию, но недостаточно сильно, чтобы пустить кровь.
– Я уже отправил полк на границу, – говорит он. – И он тоже.
– Тогда… отправьте ему сообщение. Договорись о переговорах.
– Если я отправлю подобное сообщение, Лилит…
– Лилит – не наследный принц Эмберфолла.
На мгновение Рэн замирает. Я даже не уверена, что он дышит. Однако затем он выдыхает в мои волосы и говорит:
– В самом деле, Харпер. Как и я.
Мое сердце быстро бьется в груди, но я поворачиваюсь, чтобы посмотреть в его карие глаза, которые кажутся черными в полумраке комнаты. В них золотом отражается пламя камина.
– Ты права, – говорит Рэн мягким и покорным голосом. Он бросает кинжал на стол. – Как и раньше, единственный способ победить Лилит – это не играть по ее правилам.
– Ты собираешься уступить Грею? – Я почти не могу поверить, что произношу эти слова.
– Я постараюсь добиться мира. – Его глаза вспыхивают намеком на знакомую искру, затаившуюся где-то в глубине. Рэн медленно проводит пальцем по моим губам. – Я не уступлю Грею. Я уступлю тебе, Харпер. Ради тебя я готов это сделать.
Мои глаза наполняются слезами. Хотела бы я, чтобы он видел, как он сейчас выглядит. Хотела бы я, чтобы он слышал себя со стороны. Мне кажется, что где-то в его мыслях он соглашается на поражение, но это не так. Рэн снова ставит свой народ на первое место. Не только свой, но и подданных Силь Шеллоу. Он подставляет себя под удар, чтобы другие могли процветать. Я всегда считала, что его самая большая сила проявляется в те моменты, когда он проявляет терпение, когда решает подождать вместо того, чтобы требовать. Он идет на уступки, чтобы у других был выбор.
Я прижимаю руку к его щеке.
– На благо Эмберфолла.
Он улыбается.
– На благо…
Я заставляю его замолчать поцелуем. Прикосновение моих губ к его губам мягкое и нежное, но под моей кожей вновь начинает разгораться пламя. Рэн издает низкий стон, а затем его руки опускаются на мою талию. Внезапно я оказываюсь у него на коленях. Полы моей ночной сорочки и халата скользят вниз по его ногам. Он притягивает меня ближе, и я прижимаюсь к нему вплотную. Мои пальцы путаются в его волосах. Я хватаю ртом воздух, по всему моему телу растекается тепло. Ощущение его губ на моих губах так затягивает, что я не понимаю, собираемся ли мы останавливаться.
Затем его рука находит мое бедро под слоями шелковой ткани, и я делаю глубокий вдох. Под моей одеждой ничего нет, и если пальцы Рэна сдвинутся еще на пару сантиметров, для него это не будет секретом. Его губы касаются моей шеи, а большой палец его свободной руки ласкает мою грудь, и я вздрагиваю.
Однако затем Рэн останавливается. Его руки не смеют заходить дальше. Он медленно дышит, прижимаясь лбом к моей шее. Воздух вокруг нас внезапно наполняется сомнением. Неопределенностью. Страхом.
Рэн такой сильный и уверенный, что это застает меня врасплох. Но я помню, почему мы никогда раньше не заходили так далеко.
Я перестаю сжимать руками ткань его рубашки и обнимаю его за шею, прижимаясь ближе. Я касаюсь губами его подбородка. Сначала Рэн не двигается, и я вдруг осознаю, что он отстраняется, как и всегда.
Он защищает меня. И себя. От воспоминаний, от страха, от колдуньи, которая берет каждую крупицу радости и использует ее так, чтобы мучить Рэна самыми изощренными пытками.
– Не поддавайся ей, – шепчу я. – Даже не смей вспоминать о ней.
Рэн немного отстраняется, ровно настолько, чтобы я могла встретиться с ним взглядом.
– Не поддавайся мне, – говорю я, и мне приходится сглотнуть внезапно образовавшийся комок в горле. – Уступи себе. Уступи прощению. Уступи счастью. Уступи этому моменту. Это ей не принадлежит. Это все твое. Мое. Наше.
– Ах, Харпер. – Он закрывает глаза, и на мгновение мне кажется, что он хочет оградиться от меня. Но затем он подхватывает меня на руки, и я второй раз за сегодняшний день оказываюсь в его объятиях. Рэн целует меня так глубоко, что я даже не замечаю, в какой именно момент он опускает меня на кровать, пока не чувствую его вес на себе и то, как его руки пробираются под подол моей ночной сорочки.
На этот раз, когда его рука начинает скользить вверх по моему бедру, Рэн не останавливается.
Я почти вскрикиваю, когда его пальцы касаются меня, но он ловит мой стон поцелуем. Он действует так медленно и решительно, что я не могу думать ни о чем другом. Все мое внимание сосредоточено лишь на ощущении его прикосновений к моему телу, на тепле, которое зарождается внизу моего живота. Я инстинктивно тянусь навстречу Рэну, моя рука пытается найти кожу и тянет за внезапно раздражающую ткань его рубашки. Мои пальцы нащупывают его талию, гладкие мышцы живота, завязки на брюках…
Моя рука опускается ниже, и Рэн медленно втягивает воздух, после чего хватает меня за запястье.
– Мне кажется, я все позабыл, – говорит он. – У меня давно не было девушки.
Это заставляет меня тихо усмехнуться. Затем Рэн прикасается ко мне другой рукой, и моя спина непроизвольно выгибается. Я задыхаюсь, вцепившись в простыни, и вижу плывущие перед глазами звезды.
– Ничего ты не забыл, – говорю я, когда снова могу дышать.
Он усмехается, и, возможно, впервые в жизни я вижу, как Рэн слегка краснеет. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня.
– Проверим, что именно я помню.
Глава 24Рэн
Харпер свернулась калачиком рядом со мной. Ее дыхание медленное и ровное, но я, как обычно, не могу уснуть. Темнота давит на окна и врывается в комнату, как безмолвный гость. Огонь в очаге превратился в тлеющие угли, дающие мало света, но я не имею ничего против этого. В темноте легко притвориться, что за дверями покоев Харпер меня не ждут никакие заботы. Мне тепло и хорошо, и Харпер рядом со мной.
Я хочу прикоснуться к ней, чтобы убедиться, что она настоящая, что она здесь, что судьба не ненавидит меня настолько сильно, насколько я думал.
Уступи себе. Уступи прощению. Уступи счастью.
Счастье – неужели оно такое? Это слово кажется недостаточно сильным. Я так часто забываю, что самые важные моменты в моей жизни могут быть связаны не только с моим королевством, войной или даже подданными. Я забываю, что мир может сузиться до двух человек, до разделяемого ими момента нежности, доверия и любви, которая, кажется, может затмить собой все остальное.
Я сказал Харпер, что у меня давно не было близости, но с ней все для меня было как в первый раз. Первый раз, когда это для меня так много значило. Я хочу обнять ее и никогда не отпускать. Я хочу вонзить меч в грудь любому, кто посмеет причинить ей боль.
Кажется, что мои мысли будят Харпер. Она ворочается и моргает, глядя на меня.
– Ты не спишь.
Я приподнимаюсь на локте и провожу пальцем по ее щеке, а затем наслаждаюсь моментом, понимая, что мне можно к ней прикасаться. Мы провели так много недель, держась друг от друга на расстоянии, что теперь мне кажется, будто бы я удостоился особой привилегии в виде прикосновений к ней.
– Тебя это удивляет?
Она краснеет и прячется под одеялом, пока не остаются видны только ее глаза и кудри.
– Я думала, ты устал.
Я прикасаюсь носом к ее носу и шепчу.
– Так и есть.
Она не улыбается. Ее рука выскальзывает из-под одеяла и прижимается к моей щеке. Я поворачиваю голову, чтобы поцеловать ее ладонь. Харпер все еще внимательно смотрит на меня.
– Ты… по-прежнему будешь пытаться добиться мира?
Она задает вопрос так нерешительно, как будто ждет, что я откажусь от своей клятвы. Вчера вечером она говорила о своем отце, о том, как он разочаровал ее мать, и я задаюсь вопросом, боится ли она, что я