Екатерина ГодверКлятва
Юка ворвалась в комнату, как весенний шквал. Слишком взрослая для своих четырнадцати лет, по-мальчишески резкая и подвижная, в подвернутых до колен потертых брюках и рубахе не по размеру — она вызывала вздохи у добродетельных матрон и улыбки у мужчин от мала до велика. Иногда насмешливые, но чаще восхищенные.
— Корабль! — выкрикнула Юка. — Просыпайся, Дик, идем смотреть!
Ремерт, неподвижный и суровый, как скала, маячил у нее за спиной.
— Это не обычный корабль, — степенно объяснил он. — У него трубы. Выше ратуши! Никто не понимает, откуда он взялся.
— Так может, и нет никакого корабля? — сонно спросил Дик, перевернувшись на другой бок и крепче закутавшись в одеяло. После работы он до ночи помогал отцу в мастерской, и сегодня, в долгожданный выходной, ему совсем не хотелось вставать ни свет, ни заря.
— Поднимайся, засоня! — Юка взяла со столика кувшин с водой. — Или мы зря сюда шли?
— Понял, понял… — Дик, подавив зевок, сел на кровати и посмотрел на друзей. Настроение, скверное спросонья, пошло на поправку. Даже если корабль был выдумкой, выходной оставался выходным. — Идем, но сначала — завтрак.
Поесть спокойно ему, конечно, не дали — Юка и Ремерт утянули его на улицу, едва он успел ухватить кусок хлеба со стола.
— Отец тоже ушел в порт, — недовольно сказала мать. — Увидишь его, передай, к нему тут приходили…
Кто приходил и зачем, Дик уже не расслышал: дверь захлопнулась.
Снаружи ярко светило солнце.
Осень не спешила обрушивать на Хемгюр смерчи и ураганы. Деревья стояли в меди и золоте; увлекаемые теплым ветром, листья осыпалась на тротуары, откуда их никто не подметал… У хемгюрцев пока хватало других забот: рыбаки готовили к непогоде лодки, мастера спешили отделаться от срочных заказов, трактирщики набивали кладовые и торговались за последние партии хорошего товара. А те, кто был ничем не занят — попивали сидр, устроившись в садовых плетеных креслах, и благодарили небеса за нежданные дни тепла и покоя. Хемгюр насчитывал около пяти тысяч жителей и по меркам Ракайского побережья слыл городом благополучным.
— Пусто нынче на улицах, — заметил Дик.
— Ты сейчас поймешь, — весело пообещал Ремерт.
Обычно спокойный и серьезный, как и подобает сыну бургомистра, Ремерт Хозбауэр, однако, любил все странное. Причудливые железки, которые иногда выбрасывало море; разноцветных птиц, на один день весной и осенью превращавших скалы вокруг бухты в галдящий базар. И Юку.
Дед Юки, Йохим Лефгер, в войну был генералом, а дед Дика — Дирлака Солмена, которого друзья звали просто Диком — генеральским адъютантом или кем-то вроде, Дик не знал точно: в Хемгюре считалось дурным тоном вспоминать войну.
Увы! Как бы ни хотелось Дику думать иначе, но на роль адъютанта Юки Ремерт подходил гораздо больше, чем он. И не из-за отца-бургомистра. Просто это был Ремерт. Умный, основательный, надежный. А Дик?
Дик прогуливал уроки мастера Тэнке, учившего хемгюрских детей грамоте, счету и наукам, в которых сам мало смыслил; Дик плохо и неохотно перенимал у отца премудрости плотницкого ремесла, а в свободное время слонялся без дела по пляжам, гулял или плавал, или за медяк помогал рыбакам с уловом. С начала лета он и вовсе устроился в трактир Кривого Генри разносить кружки и драить полы: ему не нравилась такая работа — но нравились разговоры и песни, которые звучали в трактире по вечерам: в них было гораздо больше жизни и, возможно, гораздо больше правды, чем в россказнях старика Тэнке. На будущий год Дик подумывал наняться на какой-нибудь торговый шлюп из тех, что ходили вдоль Ракайского побережья. Чтобы однажды уйти искать Потерянные Земли…
Но все это должно было случиться когда-нибудь потом, а пока Дик, насвистывая и заложив руки в карманы, где еще оставался десяток монет с последней получки, шел плечом к плечу с Ремертом и думал, что не так уж это и плохо — родиться в Хемгюре, шататься с друзьями по засыпанным листвой улочкам и ждать от будущего если не чудес, то чего-нибудь хорошего.
До пожарной каланчи на Жаровом холме — самой высокой части города, где жили богатеи и звездочеты — оставалось не больше полста шагов. Дик шел, больше глазея на Юку, чем по сторонам, пока не понял, что друзья уже некоторое время косятся на него, сдерживая смешки.
— Когда-нибудь твой корабль врежется прямо в маяк, Дик-Мечтатель! — полушутя-полусерьезно выговорила ему Юка. Уйти в плаванье искать Потерянные Земли было ее мечтой, не его. Если б на ракайские корабли брали на борт женщин, она бы сбежала давным-давно…
Сжалившись над ним, Юка указала загорелой рукой туда, где над крышами домов и верхушками деревьев виднелась полоска моря.
Дик остановился.
Хемгюрская бухта была словно поделена пополам выросшим из-под воды замком. Громадина с черными трубами вместо главных мачт не могла оказаться ракайским кораблем; да была ли она вообще кораблем?!
Одно успокаивало: начнись война, вокруг уже свистели бы ядра.
— Дик, это магия? — спросила Юка.
— Такие были до войны. Я видел на гравюрах у отца. — Ремерт ответил первым и немного сердито. — У нас глубокий фарватер: ничего удивительного, что даже эта махина тут прошла… Причалила она, говорят, на рассвете. Шла быстро, а из труб валил дым. Это называется «пароход».
Дик смотрел на огромный корабль и заново учился дышать.
Восхищение или страх — он бы не смог сказать, чего в его сердце сейчас было больше.
— Идем! — Юка потянула его за рукав. — Посмотрим на все сами!
Они помчались с холма. Впереди Юка, за ней Ремерт, чьи новенькие сапоги скрипели на бегу. Дик в стоптанных башмаках на босу ногу чуть отстал. Возможно, он бы и мог бежать быстрее — если б взгляд его то и дело не возвращался туда, где дома скрыли невероятный корабль. Но вот уже над крышами вновь показались кончики труб; прохожие хемгюрцы тоже поглядывали наверх.
Из-за раззяв-кучеров две телеги столкнулись, перегородив улицу.
По правой ее стороне жались друг к другу хибары бедняков, по левую — тянулись оставшиеся еще с войны склады: некоторые обрушились, а в других ютились те, кто не хотел или не мог себе позволить снять в городе хотя бы койку: нищие и воры, убийцы и контрабандисты, шарлатаны и чернокнижники. Поговаривали, что в полнолуние «на складах» можно было встретить призрака или голема. Там сохранились следы боевой магии, опасные и смертельные ловушки — поэтому до сих пор никто не пытался снести старые постройки; тем более, что редкий бургомистр не имел с заработка обитателей складов своей доли.
До набережной оставалось три квартала. Дик обогнул сцепившиеся телеги и прибавил ходу, чтобы догнать друзей.
Но не успел.
Словно в дурном сне, он заметил мужчину, вышедшего вдруг Юке и Ремерту наперерез из проулка между домами. Другие прохожие двигались в сторону порта, тогда как этот — худощавый парень в коротковатых штанах, кожаной куртке и синем платке на голове — зашагал навстречу.
— Берегись! — крикнул Дик, подчиняясь больше чутью, чем разуму, и все же было уже поздно: поравнявшись с Юкой, незнакомец ловким движением толкнул ее в следующий проулок и сам прыгнул следом.
Ремерт бросился за ним, но — как и подоспевший Дик — застыл перед дулом револьвера.
— Тихо, за мной, а то мозги вышибу. — Незнакомец пятился назад, зажимая Юке рот и удерживая ее за шею. Говорил он нечетко и отрывисто, будто запыхался. — За мной, пошли, быстро!
Юка мычала и пинала похитителя, пытаясь вывернуться, но увидев, что товарищи попали на мушку, затихла.
Дик в отчаянии посмотрел на Ремерта. На складах ждать помощи было не от куда: тут не лезли в чужие дела. Прыгать с полудюжины шагов на револьвер — означило получить пулю в лоб безо всяко пользы. Оставалось только подчиниться…
— Ладно, мы поняли, — сказал Ремерт. — Мы пойдем с тобой и не будем поднимать шум, а ты — не будешь стрелять, уговор?
— Уговор. — Незнакомец перехватил притихшую Юку поудобнее.
Ей было не столько больно, сколько обидно — еще бы, оказаться вот так пойманной, и не мочь слова сказать! — но Дик пообещал себе убить негодяя при первой возможности.
Незнакомец завел их в какую-то полуразрушенную халупу. Часть крыши отсутствовала, потому внутри было достаточно светло, чтобы хорошо разглядеть закопченные стены, охапку соломы в углу и самого похитителя. У того было бледное и необычно скуластое, с широко посаженными глазами, лицо; из-под сбившегося платка выглядывали рыжие волосы. В коротких усах и бородке тоже проступала рыжина.
— Ты с корабля, — уверенно заключил Ремерт. — Но ты один и прячешься. Значит, ты преступник.
— В яблочко! — Чужак ухмыльнулся. Он наконец-то отпустил Юку, но револьвер в его руках надежно перекрывал путь к отступлению. — Я ударил офицера, и, хотя он того заслуживал — капитан Мартильяк собрался меня повесить. После этого наши пути с ним разошлись…
— Мне уже нравится этот капитан Мартильяк, — пробормотала Юка. Она смотрела на похитителя так, что не будь тот толстокож, как морская свинья — помер бы на месте.
— Итак, я не хочу петлю на шею, а вы не хотите пулю в лоб. — Чужак качнул револьвером. — Мы сможем договориться.
Дику по-прежнему до скрежета зубовного хотелось врезать ублюдку; а других мыслей в голове и не было. С надежной он посмотрел на Ремерта: тот уже овладел собой и наверняка имел какой-нибудь план.
— Чего ты не хочешь, мы поняли, — сказал Ремерт. — А чего хочешь?
— Как ты догадался, что я с корабля? — ответил чужак вопросом на вопрос.
— Твоя одежда не по росту — ты ее украл, — сказал Ремерт. — Говоришь, будто прикусил язык. И цвет волос очень редок у нас: во всем Хемгюре не сыщется и десятка рыжих. Ты не пройдешь и трех кварталов, как кто-нибудь поймет, что ты пришлый, и кликнет жандармов.
— А не врешь ли ты, малой? — Чужак недобро взглянул на Ремерта; ствол револьвера угрожающе двинулся в его сторону. — После войны на вашем берегу осталось много моих соотечественников. Наш капитан, граф Морис Мартильяк, привел «Умницу» как раз за их потомками, если те пожелают вернуться.