Им никак нельзя доверять. Придется все-таки самой. Надо только подготовиться. О, сколько работы! Бегать Марье целую седмицу или две, собирая обереги, разведывая, что творится в округе, выбирая одежду попроще. А еще ведь надо выяснить про Лихослава…
Марья вздохнула. Сама она дорогу не осилит, это ясно. Значит, уговорит Дербника, больше довериться некому. Он выводил ее в город, он может повести и дальше. А там уж как боги решат. И хорошо бы до Дня птиц успеть: в суматохе-то не сразу заметят. Пока обряд проведут, пока после соберутся, пока поймут, что к чему, – Марья будет далеко.
2
Разведай, вынюхай, а зачем – непонятно. Ох, хитер Пугач! Напоил хмелем, уговорил и стал терпеливо выжидать. Ни словом не обмолвился за целую седмицу – лишь косился в сторону Зденки. Как будто оно было так просто!
Не нравилось Зденке лезть в душу Дербнику, ковырять старые раны ради невесть чего. Обещала? Так ведь хмельной была! Но слово не воробей. Всю седмицу Зденка не билась ни с кем, кроме Дербника. Глядела на него, задумчивого, спрашивала, сама рассказывала – про добротные стрелы, про сговорчивого кузнеца да про травника, что вился в птичнике заместо Любомилы. Без толку – не знал Дербник ничего. А может, притворялся хорошо.
Оно-то ведь как: вроде статный, крепкий, а стоит посмотреть в сердце, так там другое вовсе. Княжна не звала Дербника к себе – лишь глядела на птичник из окошка. Наверное, раздумывала, хватит ли их для защиты столицы.
Зденка ответила бы ругательством, Сытник же… Э, да что Сытник! Уехал их хозяин полседмицы назад. Теперь всем заправлял Пугач. Он тоже не давал спуску. Особенно тяжко пришлось птенцам. Их-то при Сытнике не трогали толком – мало ли, вдруг все погибнут на посвящении?
Зденка зевнула и склонилась над корытцем, чтобы промыть глаза. С каждым днем все сложнее было вставать, выползать из-под покрывала, разминаться и завтракать вместе с остальными. Холодно, зябко, ветрено. Ступаешь по мокрым листьям – и кривишься.
Мимо Зденки прошел витязь. И чего он тут забыл? Стража-то либо по местам стояла, либо в гриднице[21]грелась. Некоторые еще за дорогими гостями ходили – следили, чтобы никто не обидел.
Стражник тем временем подошел к Дербнику, шепнул что-то на ухо и развернулся. Дербника всего пробрало – аж румянец на щеках заиграл. Зденка поморщилась и стукнула кулаком в стену от досады. Вспомнила-таки княжна!
Нет, на саму Марью грех было наговаривать, но ведь оплетала она Дербника, хватала рукой за сердце, сжимала в нужный миг, а после пропадала, растворялась, словно морок поутру. А Дербник и рад! Ой глупец!
«Пугачу расскажу, пусть порадуется», – Зденка злобно усмехнулась, но тут же поежилась. Другая мысль устрашила ее: а что, если Пугач не зря ее выбрал – понял, что ей самой будет любопытно? Да нет, не мог он узнать. Ну росла Зденка вместе с Дербником, ну дружили они – и что с того?
А Дербник, повеселевший, побежал ко входу в терем. Зденка выпрямилась, выждала немного и тихонько двинулась следом. Лестница, еще одна – и поворот. Едва слышно, озираясь по сторонам и прячась среди теней. Дербник завернул к ходу для слуг – Зденка прокралась за ним. Боги, ну почему в тереме так ярко? Неужели им не жалко заговоренных свечей? А если Любомила неправильно заговорила? Тогда ведь и пожар случится!
Как все раздражало! Зденка шагала след во след, минуя скрипучие ступеньки. Лестница вильнула – вдали показалась расписная дверь. Неужто покои княжны? Ох бесстыдница! Дербник постучался трижды, и ему отворили.
Зденка осмотрелась: лестница заканчивалась, а возле двери – вот ведь диво! – никого не было. Куда подевалась стража? Марья отозвала? Ну-ну.
– Тень мглистая, высокая, – зашептала Зденка, – стань со мной одним, укрой собой от всех.
Заговор сработал: Зденка почти слилась с тенями. Если кто и заметит, то подумает, что померещилось. Теперь можно было подойти к двери и вслушаться.
– Ты просишь о невозможном! – кричал Дербник. – Княжна, одумайся!
– Это ты подумай! – недобро шикала Марья. – Мой род начал войну и мой род должен ее закончить, иначе все перемрем!
– Сытник все разведает. Дай ему время!
– Нет у нас времени! – кажется, она топнула ногой. – Нет его, понимаешь! Либо мы это сделаем, либо наши враги!
– Ты не можешь решать за всех! – отчаянно продолжал Дербник. – Надо созвать вече, Совет хотя бы… С боярами поговорить!
– Уже созывали, – качнула головой Марья, – со мной заговорили лишь трое из девяти, да и те только за себя переживают. Не удивлюсь, если они переметнутся.
– Княжна-княжна, – вздохнул он, – неужели нельзя ничего другого придумать?
– Ни один чародей, ни одна ведунья на такое не согласится, – отозвалась Марья. – Сытник не чародей, он не знает, не слышит всего. А я слышу, потому что кровью повязана!
– Не знаю, княжна, – отчаяние сменилось сомнением. – Пусть будет твоя воля.
– Я буду ждать, – Марья, кажется, прошлась по светлице. – Выскользнем посреди праздника – и никто не заметит.
– Твоя воля, княжна, – повторил Дербник.
Они начали прощаться – и вовремя: с другого конца послышались голоса стражников. Зденка тихонько пошла вдоль стены. Заговор еще работал: она сливалась с чернотой, вилась змеей среди пляшущих теней – и ни один людской глаз не мог увидеть ее. В сенях Зденка вышла на свет и спокойно зашагала к птичнику, обдумывая услышанное.
Выходит, княжна собиралась в Черногорье невесть зачем. На скалы полюбоваться захотелось? Или на чары? Невеселое, безумное дельце! Но рассказывать ли Пугачу? Вдруг его уже давно Огнебужские перекупили? Тогда Зденка подставит княжну под удар.
Нет, тут никому не доверишься. Сытнику можно было, да только Сытника самого унесло в эту проклятую землю. Что оставалось? Зденка нахмурилась. Не к князю же идти! Поверит он словам простой птицы, как же! Только самой.
Зденка оглянулась по сторонам. Птицы, птенцы, двор с сеновалами и лавками, кухня, гридница… Стоил ли Дербник того, что она покинула дом и побежала следом? Не стоил конечно.
Но Зденка побежит. Потому что безголовая, потому что иначе не простит себя – будет сидеть в тепле, давиться виной, переживать, сомневаться. Нет – уж лучше тихонько тащиться да не мешать. Вдруг у Дербника с Марьей сладится, а? Лишней Зденка не станет, но, если что, прикроет обоих.
Глупая птица! Досада и злость так заиграли внутри, что она выхватила короткий нож и метнула его в ближайшее бревно. В пра-а-аздник сбегут, в День птиц, что близился и напоминал про посвящение. То самое посвящение! Их собратья погибли в пламени, а Зденка, глупо улыбалась, потому что Дербник впервые обнял ее.
До сих пор и мерзко, и приятно. А ведь она до самого конца не верила, что Сытник бросит их в зачарованный костер и заставит сменить обличье. Даже когда пила отвар, который Любомила мешала совиными и соколиными перьями.
Позже Зденка злилась, не понимая, как можно было называть это праздником. Охочий до зрелищ народ гулял, пел, кружил по ярмарке, а после смотрел, как птенцы мучились у капища. Выживших приветствовали – и это тоже казалось жестоким. Зденка помнила, как вокруг них с Дербником выросла толпа, улюлюкающая, гудящая, ждущая невесть чего. Лес рук тянулся к ним, испуганно дрожавшим – а потом раздался громогласный крик Сытника, и люди разбежались.
Даже теперь Зденку пробирал озноб. Хорошо хоть в этот раз посвящения не будет – нынешние птенцы совсем слабые, а других нет. Соберутся, разгуляются на всю ночь по Гданецу, похвалят князя за то, что когда-то решил создать птичник, и поднимут кружку-другую с брагой, сбитнем или медовухой.
– Чего это ты ножами раскидалась? – хмыкнул Пугач.
Зденка вздрогнула: шагов она не слышала. Из воздуха вырос, что ли?
– Занимаюсь вот, – нахмурилась Зденка.
– Не слышала чего? – прищурился он.
Зденка бросила взгляд на Дербника. Тот вышел из терема и растерянно озирался. Выглядел он так, будто не к княжне ходил, а бился с чудовищем – помятый, угрюмый, ссутулившийся.
– Ничего, – пожала плечами. Ничего, что можно было сказать, не опасаясь.
– Гляди в оба, – отрезал Пугач и исчез, словно морок. Тьфу, чародей паршивый!
Зденка взяла в руки лук и призадумалась: а что вдруг и впрямь чародей? Посвящения-то он не проходил, птицей оборачивался, да и появился как-то странно, невесть откуда. Только Сытник Пугачу почему-то доверял, и это удивляло всех.
Дербник завалился на сеновал и глядел в небо. Взгляд у него был затуманенный, хмельной. Заморочила голову княжна! Опять схватила за сердце и не отпускала – а Дербник и рад. А ведь Черногорье – то не шутки, а самая настоящая погибель.
Зденка выпустила стрелу, другую, еще одну – и все мимо. Не сбила ни одного мешка, что висели вместо голов. Силы в руках не было, да и целиться не особо хотелось. Сердце покалывало, нехорошо так, тоненько. Ай, псы с ними! Не будет от нее толку!
Зденка собрала стрелы по двору, сложила в колчан и поплелась к травнику. Прежде чем повернуть – не выдержала, снова взглянула на Дербника. Тот по-прежнему глядел в небо, но уже с ухмылкой. Тьфу! И она не лучше! Зденка выругалась и отвернулась.
Травник у них появился странный, но толковый. Полседмицы назад заварил мяты от души, так, что дым разнесся на всю светлицу и стражники закашлялись. Зато от сердца отлегло – все беды разом забылись и Зденка придремала среди охапок трав и горшков с отварами.
– Отдыхать тебе надо, не дело это, – качал головой Дивосил. – Ты всю себя выжимаешь, а как беда придет – не справишься, потому что все ушло, утекло водой.
Он лепетал еще что-то про жестокость Сытника и грубость, которой был пропитан весь птичник. Зденка кивала, а сама мало что понимала – ее несло сквозь теплый молочный туман в вечное лето, туда, где гуляли стада Велеса. Было так хорошо, так мягко и легко, что Зденка дала себе слово заглядывать к Дивосилу почаще.
Всяко лучше, чем кидаться злым зверем на Дербника. А так хотелось! Аж руки чесались и тянулись к нему, желая схватить за волосы и стукнуть изо всех сил о бревно, приговаривая: «Очнись, глупец замороченный!»