– Спасибо, – Зденка кивнула и прошла в корчму. Не мешало бы перекусить, отогреться, а потом можно отправляться в дорогу. Да и с хозяином надо договориться, чтобы за лошадью присмотрел до утра.
В тепле время полетело быстро. Корчмарь принес похлебку и хлебец, предложил хмеля и здорово удивился, когда Зденка покачала головой, мол, не нужно. Заезжие-то обычно согреваются брагой или сбитнем. Оно-то и неплохо, но не перед полетом.
Похлебку Зденка проглотила быстро, даже вкуса толком не разобрала – так, что-то, отдававшее куриными костями. Не псина – уже хорошо, особенно с теплым и хрустящим хлебцем.
– Вот что, – заговорила Зденка, – присмотри за лошадью. Напои, накорми там.
Корчмарь кивнул, улыбнувшись. Она сунула ему три медяка и вышла на улицу. Хорошо, что немного передохнула – иначе бы разморило. Теперь – перья. В темноте никто не увидит, разве что служка, но кто ему поверит? Все знали, что перевертыши не покидают Гданеца поодиночке.
Зденка спрятала одежду в соломенной куче, заплясала от холода и начала представлять, как пламя изнутри вырываются наружу, плавит кости, превращает их в перья и пух. Заскрипело, захрустело, двор сменился чернотой. Стало больно до хрипа. Тело нещадно ломало – словно чужие руки перекраивали его иголками и грубыми нитками, вырывали все человеческое и заменяли – птичьим.
Когда боль стихла, Зденка мягко опустилась возле сугроба и сжала лапами прохладный снег. Мир стал больше, резче, ярче. Он играл обилием запахов и страшным мороком: каждая тень напоминала причудливого зверя, а у сарая – теперь Зденка слышала это – хохотала домашняя нечисть, спутывая гривы чужим коням.
Лаяли псы, шептались люди, кто-то вертелся у соседнего тына, возился у телег служка. Согнувшись, он вычищал колеса и не заметил мелькнувшей птицы. Ветер забрался в перья, щекоча и подсказывая, куда лететь. Обручевские крыши с высоты напоминали темные шапки грибов, а поле и большак – клубок нитей да ленту. Сбоку начиналась деревня, победнее, поменьше.
Зденка громко устало ухнула – с отчаянием, что таилось в ребрах и изредка выползало наружу. Как же хотелось увидеть Дербника! Хоть бы нашелся за ночь!
Она минула околицу, опустилась на дерево, осмотрелась. Косые тыны, темные избы – ни одного огонька. Да и на дороге не было лошадиных следов. Могло, конечно, замести снегом. Зденка призадумалась: заглядывать в каждое окно сил не хватит, а корчмы и постоялого двора нет. А может, закрылись, испугавшись зимы, кто их знает?
Всякое могло случиться. Выдохнув, она сорвалась с ветки и полетела дальше. Помнится, Сытник учил их ворожить и выискивать друг друга, только чары требовали много сил. Во время вылазок и столкновений с Огнебужскими птицы спасались отварами и укрепляющими заклятьями, после же валились с ног, едва доползали до изб и засыпали. Не зря ведь Любомила приговаривала, мол, не берись ворожить без нужды, а то худо будет. А если совсем честно, Зденка-то и не умела. Знала, как да чего, а чары сплетала с трудом, косо, криво – так, что лучше и не бралась бы.
Ветер понес ее ввысь, закружил вихрем. Такой далекой показалась земля! Избы превратились в смольно-снежные кусты, поле – в хлебный мякиш. Хорошо хоть метель улеглась. Видимо, Морана решила, что хватит для начала, и исчезла восвояси. Но как разгулялся Стрибог! От души, да с лютью.
Зденка замахала крыльями еще сильнее и с трудом вырвалась из вихря. Не по душе ей пришлась эта пляска. Но не успела она снизиться, как вдали полыхнули сизые облака, расколовшись надвое. Что за чудо? Неужто все боги решили себя проявить? Как будто этих двоих мало!
Зденка вгляделась вдаль и ахнула. Полыхало за слободами и лесами – с того края, где находились проклятые горы. Неужто Огнебужские натворили чего?! Если так, то надо было срочно возвращаться к князю. Но как же Дербник и княжна?
Колючая мгла отплясывала вдалеке. Неслышно, тихо и так ясно, что захватывало дух и пугало одновременно. Казалось, подлети чуть ближе – и почувствуешь, как мрак ползет по крыльям, пробирается сквозь перья и пух.
Чуть не окаменев от страха, Зденка полетела вниз. Может, это был морок или глупая шутка слуг Стрибога. А может, она слишком устала, вот и почудилось всякое. Да мало ли что! Все равно князь узнал бы первым.
«Хватит полетов», – решила Зденка. Скоро и избы по воздуху пойдут, если не вернуться и не передохнуть хоть немного. Перестаралась, эх. Слабая птица. Сипуха, одним словом. Тьфу!
Ничего в том небе не было, кроме холода, ветра и серых облаков.
3
Скала оборачивалась сияющей княгиней. Рубаха ее была расшита смарагдовыми, смольными, червонными каменьями, на шее звенели янтарные бусы, а в темной косе змеями вились багряные ленты. Она тянула тонкие руки к Марье. То ли звала, то ли хотела ласково погладить.
А Марья трепетала. Что-то не нравилось ей в княгине. Не богатая вышивка, не белая кожа, не длинные пальцы. Может, холод в очах? Ведь не шло тепло от нее – лишь мороз. И чем быстрее приближалась, тем сильнее хотелось застыть, окаменеть от ужаса или провалиться невесть куда.
– Яра! Яра! – грубая ладонь коснулась плеча.
Марья не сразу поняла, что Дербник обращался к ней. Открыв глаза, она увидела накрытый стол и вспомнила, как провалилась в тягучую дрему за завтраком.
– Не проснулась толком, – вздохнула Огненка.
Наверняка хозяйка слышала, как Марья ворочалась на лавке, твердой, неудобной, узкой. Лишь на рассвете удалось заснуть, да и то с трудом. А спустя несколько лучин поднялась Огненка и выскочила на улицу. Видимо, желала охладиться и прогнать остатки сна поскорее.
– В дорогу пора, – Дербник поднялся и вышел в сени. – Доедай пока, Яра, а я Березника проверю.
Наедине с хозяевами было дико и тревожно. Марья не знала, о чем с ними говорить да как. Все-таки смерды. Не поймут ее речей или вовсе примут за безумную девку. Одно дело – вставить слово-два, другое – вести разговор. Вот и приходилось ковырять подгоревшую кашу и смотреть, как едят простые люди. Марья улавливала каждое движение и запоминала. Пригодится.
Дербник выглянул из сеней, позвал Добряту. Вместе они принялись о чем-то шептаться. Огненка опустила глаза и покраснела.
– Вы на нас зла не держите, – тихо сказала хозяйка. – Чем богаты уж.
– Все так живут, – пожала плечами Марья. – А зло держать – что себя же резать.
– Яра! – окликнул ее Дербник. – Доела уже, а?
Марья кивнула и встала. На душе скреблась нечисть. Добрята быстро спрятал крошечный кусок янтаря и принялся провожать их. Во дворе приплясывал сытый и оседланный Березник. Теперь он казался не простым конем, а близком другом – потому что связывал Марью с Гданецом и родным теремом. Да уж, правду говорили: в дороге вечно о доме вспоминаешь.
Одно радовало: снег растаял, под ногами снова чернела земля. По небу ползли бледные тучи. Перуновы слуги скрывали ясного Хорса – видать, совсем обозлились на людей. И никакой милостью не задобришь, если дело было и впрямь в чародее.
Внезапно тучи приняли вид грозной княгини. Той самой, что манила во сне, только теперь она была соткана из волнистых облаков, а не тяжелых каменьев. Легкая, но такая же величественная и хмурая.
Марья поежилась. Недобрый знак. Если повернуть к Гданецу, станет еще хуже. Остальные словно не замечали – переговаривались, хлопали друг друга по плечу. Даже Огненка смотрела добродушно.
– Ну, славного пути! – улыбнулся Добрята. – Береги сестру, госте!
– А то как же! – отозвался Дербник. – Спасибо!
Он помог Марье забраться на Березника, запрыгнул сам, сжал поводья и повелел коню идти. За тыном собрались зеваки – видно, нечасто в слободу забредали чужаки. Мальчонки и девки с нескрываемым любопытством провожали Марью и Дербника. Перед дорогой то и дело мелькали грязные рубахи с выцветшей вышивкой и чумазые лица. Не Гданец, совсем не Гданец!
Она и рада бы вернуться, да только кто позаботится о княжестве? Не Совет, не старый отец, не бояре, которые и сами не разумели, как быть. Их воеводы уже потеряли Ржевицу. А может, и больше – на крайние заставы и деревни часто набегали чужаки с огненными знаменами.
Чем дольше они ехали, тем сильнее Марья понимала: ей бы жениха, мирное время и щедрую землю, что будет кормить простой люд. Какой простой и недостижимый замысел!
На большаке тоже было невесело: грязные повозки тянулись к городу. Мелкие купцы ехали хмуро, с охами, ахами и руганью. Одинокие всадники проскакивали мимо – и ни одного витязя в багряном плаще, ни одного гонца. Оно-то, конечно, к счастью, но до чего же хотелось увидеть человека, что бывал в тереме и видел отца хотя бы издалека.
…Когда их нагнала Сова, Марья поняла, что нашла верный путь. Боги – немые, глухие доселе – услышали ее. Пусть это было крохотное желание, но ведь сбылось!
А вот Дербник совсем не обрадовался. Выругавшись, он остановил Березника, спешился и уставился на Сову так, словно хотел испепелить или накинуться с мечом. Та тоже спрыгнула и, привязав лошадь к ближайшему дереву, застыла.
– Не при княжне, – чуть ли не прорычал Дербник.
Сова кивнула, посмотрела на Марью и усмехнулась. Кажется, они поругались перед отъездом. Лезть в их разборки… Ой не княжеское это дело. Да и Дербник имел право поговорить с сестрой наедине.
– Ступай, – ответила Марья. – Я подожду.
Она не ошиблась. Стоило им отдалиться, как Дербник начал выкрикивать ругательства, Сова сперва отмалчивалась, затем тоже вспыхнула жгучеядом. Оба шипели, рычали, до Марьи долетали хлесткие и злые слова. Как будто Дербник и Сова хотели ранить друг друга, и чем больнее, тем лучше. Зачем – непонятно. Зато стало ясно, что ругань кончится нескоро, а то и вовсе перетечет в драку. Уж слишком разошлись, точно купчихи из старых сплетен, смешных и горьких.
– Дербник! – окликнула Марья.
Ругань затихла. Тишина разлилась по краю дороги – лишь кони топтались на месте. Дербник медленно развернулся и пошел назад.
– Звала? – буркнул он.