Мысли завертелись вихрем, и голова разболелась еще сильнее. До Хортыни Зденка доехала уже полуживой, да и то – лишь благодаря княжне. Не будь Марьи рядом, вывалилась бы из седла. Тело трясло, бросало из жара в холод.
«Э, да тебя огневиха схватила!» – Зденку передернуло от собственной догадки. Вот откуда морок да чувство страха! Младшая сестра Мораны вцепилась в шею, плечи, ноги и трясла как могла.
Миновав городские ворота, все они – кроме, кажется, Лихослава – растерялись. Огромная толпа тянулась от захудалых изб до теремов, смотрела на них и радостно охала. Кто-то восторженно выкрикивал имя чародея, кто-то указывал на Марью и говорил о добром знаке. А впереди – за пестрой вереницей народу – стоял посадник, окруженный боярами и витязями.
Их встречали как героев, совершивших чудо, и Зденке хотелось верить, что это правда.
3
Пугач опустился на лавку возле двери. Он прекрасно понимал, что его место не возле князя, и за это бояре ценили его. Дивосил держался рядом, надеясь узнать побольше.
Когда земля содрогнулась, почти все чародеи скорчились от боли. У некоторых вмиг разорвались сердца, а у остальных резко поубавились сил, будто кто-то неведомый забрал их. Воины, носившие синие плащи, вскоре переметнулись на сторону Пугача.
Узнав об этом, Мирояр наконец-то вышел из спальни и созвал бояр, пригласил Любомилу, Пугача и почему-то Дивосила. Хотя неведомая хворь давала о себе знать, выступая тенью на лице князя, он все же держался. Видать, нестерпимо желал знать о произошедшем, и это было забавно. Он ведь ничего не делал до последнего, а теперь. сидел во главе стола и вдумчиво слушал ведунью.
Дивосил мог бы простить ему многое, если бы не видел, как воины, боровшиеся за Ржевицу, чуть ли не выползали из могил, лишь бы ударить еще раз. Со вспоротыми внутренностями, скорее мертвые, чем живые, они продолжали поднимать мечи. И среди них были люди постарше Мирояра. В сравнении с таким хворь – скорее отговорка, нежелание принимать одну сторону и выступать против другой.
– Вода испуганно дрожит, огонь жадно пожирает ворожбу и требует еще, – вкрадчиво говорила Любомила. – Я боюсь собственных слов, княже, но такое возможно лишь по одной причине.
– Да, – Пугач поднял голову и посмотрел на Мирояра. – Сила чародеев зависела и от того, кто был заперт в горах. А страх их был так велик, что – вот. Аж чародействовать не смогли.
Он презрительно усмехнулся. У Дивосила не осталось сомнений, что Пугач хотел освобождения Лихослава. Возможно, даже помог.
– Так ведь можно запереть обратно! – подал голос один из бояр. – Заставим чародеев наколдовать чего надобно!
– Кто знал про древние чары – давно уже с чурами, – возразила Любомила. – К тому же… Княже, ты знаешь, что мне показала заговоренная водица?
Ведунья нагнулась к Мирояру и зашептала что-то. Лицо князя стало изумленным и испуганным, глаза забегали. Дивосил потянулся за кружкой кваса, взял в руки и немного отхлебнул. Пугач, не стесняясь, пил брагу. Должно быть, он уже ставил себя на место великого чародея, что находился где-то подле Лихослава.
– Не смотри на меня так, – прошептал Пугач. – Я лишь слуга Темной Матери, который выполняет Ее волю.
– Мне-то оно зачем? – Дивосил нахмурился. Слишком много доверия простому травнику.
– А затем, что тебя выбрала Светлая Мать, – почти рыкнул Пугач и тут же спрятал раздражение за улыбкой. – Если не будешь держаться подле, помрешь.
«Подле тебя или подле Лихослава?» – так хотелось спросить, но пришлось отвлечься на князя. Мирояр наказывал боярам разузнать все, что творится вокруг Хортыни, послать побольше воинов в Черногорье и еще раз проверить амбары – зима-то наступила, впору подсчитать, хватит ли еды в столице до прихода Лели и Ярилы.
– Неизвестно, от чего помрем нынче, – проворчал стоявший у двери стражник.
Пугач зыркнул на него. Тот отвернулся, не желая ругаться.
Бояре, выслушав князя, начали расходиться. И каждый старался хватать со стола побольше, а кланяться – пониже. Дивосил злобно зашипел, казалось, миг – и набросится на кого-нибудь. Какая гадость! Пока он бился с Мораной за раненых витязей и умолял сенных девок не жалеть для них ни трав, ни мяса, эти гребли со стола снедь, пряча пироги в длинные шелковые рукава с позолоченной вышивкой.
– Ишь как испугались! – прошептал Пугач, одергивая Дивосила. – Обычно сидят и жрут до последнего, а тут переполошились.
Мирояр словно не замечал, что творили бояре, – провожал кивками, а сам по-прежнему смотрел пустыми очами. Уж не заворожила ли Любомила князя? Впрочем, это не его дело. Не должен простой травник лезть в подобные дела, что бы там ни говорил Пугач.
Дивосил… верил ли он в «великую долю», «знаки богов» и прочие слова, с которых начинались громкие речи волхвов? Наверное, все-таки нет. Он-то всегда знал, что собственный путь – впереди, под башмаками, переливается и тянется ниткой в неизвестность. Куда заведет – решать ему и Мокоши. Свернет налево – будет один узор, направо – другой. Да, теперь-то Дивосил понял, что плетут кружево они вместе с Матерью, и никак иначе. Она помогала сражаться со Смертью, вымаливать жизни или уводить хитростью. Эта догадка заставила его улыбнуться.
– Вот уж кому хорошо, – подметил последний из бояр, покидая пиршественную. – Самое время возвышаться, не правда ли?
– Прикуси язык, – вступился Пугач, – а то забрызгаешь слюной руку, которая кормит.
Боярин цокнул языком и вышел за порог. Когда двери захлопнулись, князь устало опустил голову и застонал. Дивосил присмотрелся и осознал, насколько же тот постарел и сгорбился за три седмицы. Какой кошмар! А что, если отправится к чурам раньше времени?..
– Моя дочь пробудила чародея, – упавшим голосом произнес Мирояр. – И ты, Любомила, предлагаешь закрыть на это глаза?
– Нет, если у тебя есть другой наследник, – пожала плечами ведунья.
– Не думаю, что чародей опасен для нас, – вмешался Пугач. – Триста лет прошло.
– Ты что предлагаешь? – князь задумчиво взглянул на него и тут же добавил: – Может, пригласим его в Гданец, а?
– С таким, – Пугач запнулся, – союзником лучше дружить. Врагов у нас и без того хватает.
– О! – воскликнула Любомила. – Раз уж ты прижал чародеев, расспроси их. Наверняка у какого-нибудь прихвостня лежит ларь со старой берестой.
– Княже? – Пугач повернулся к нему, прося разрешения.
– Да, – согласился Мирояр. – Пусть травник вам поможет. Так будет сподручнее разговорить наших старых друзей.
Дивосил с трудом сдержал стон. Ну конечно! Травы могут не только спасать, но и калечить; когда-то давно их применяли для пыток. Вот зачем он понадобился князю.
Мирояр знаком повелел уходить. Дивосил поклонился и вышел, чувствуя, как один камень падает с души, а на его месте появляется второй, больше и тяжелее. Куда ни ткни носом, всюду пахло грязью, кровью и ворожбой.
«Никогда бы не подумал, что захочу вернуться в Ржевицу», – он невесело усмехнулся. Там витязи, травники, ворожеи и даже чародеи были друг другу братьями. Бойня сближала и вынуждала держаться за руки. В Гданеце – иначе, гнило, противно. А еще здесь были тени, в которых прятались не только чудовища, но и люди.
Дивосил чувствовал, как терем постепенно убивал его, – и ничего не мог поделать. Он был нужен воронятам, раненным, да и простым людям, которых хватали разные хвори. Жаль, что у дела травников тоже существовала обратная, теневая сторона.
XVIПроклятье чародея
– Тяжко тебе придется, – мать провела по его волосам и грустно улыбнулась. – Одному богу служить тяжко, а тебя аж двое пополам рвут.
Темная Мать была ближе к сердцу, но и Велес временами появлялся и говорил, мол, не забывай про крылья, внутреннего хищника и когти.
– На все воля богов, – отозвался Пугач. – И моя собственная.
1
Когда покидаешь навий мир, главное – не оборачиваться. Иначе вцепятся когтями, приманят ласковым голосом, материнской песнью, жалобным плачем – и все. К счастью, обошлось.
Лихослав жадно ел мясо, репу, пил мед, совершенно не заботясь о кафтане. Наоборот – так хотелось его запятнать, заляпать жиром, что аж зубы скрипели. И неважно, что смотрят. Он не светлый бог, не Хорс, не Ярило – он, чтоб вас всех, человек. Из плоти и крови. Три века не видевший еды и солнца и слышавший людей сквозь густую мглу.
Лихослав запил свиные ребра медом с травами, закусил куском сала, вытер губы о ворот и призадумался. Посадник разливался перед ним соловьем, скоморохи и гусляры плясали, пели, шутили наперебой, в стороне стояли оборотни, наверное, из лесной стаи – уж больно дико и хмуро они глядели на веселящийся люд. Но заботила Лихослава не эта толпа, – о, он прекрасно знал, насколько ее любовь ветрена! – а княжна и предстоящий обряд.
Надо ж было додуматься! «Мира хочу!» Мол, возьми да принеси на серебряном блюдце, чтобы люди не убивали друг друга. Бедная, бедная Марья! Она ведь совсем не понимала, что князья враждуют меж собой лишь потому, что хотят. Может, не они – а бояре да Совет, конечно. Ай, неважно! Но корень бед прятался даже не в этом.
Пойди, чародей, да объясни сотням родов, что воевать не надо. И неважно, что вы потеряли сынов, отцов, детей, матерей, дочерей – да все почти! Не-ет, там ненависть разрослась и плясала так, что никакой людской силой не остановить, никаким красноречьем не взять.
Лихослав поджал губы и бросил посаднику, что хочет побыть наедине. Останавливать его никто не посмел. Еще бы! Он мог бы попросить княжну передумать, но слишком долго следил за ней и ясно видел: не откажется, даже если пригрозить или намекнуть. А прямо скажешь – Матерь заявится да полоснет серпом по горлу. О да, вот Ей как раз и нужна была эта жатва. Не зря ведь вела княжну по нужному пути все это время! Подсказывала, шептала – и все ради того, чтобы дать волю собственным детям и чувствам, сплясать на сече и выпить больше, намного больше того, что уже есть.