– А, Дивосил, – заметил его Мирояр, – не ожидал тебя увидеть так скоро. Есть вести?
Дивосил кивнул. Князь прищурился, взглянул на него – и только после повелел ступать следом. Они вошли в светлицу. Мирояр указал на лавку, а сам остался стоять. Не дело это, но с князьями не спорят в таких вещах.
– Я побывал в нашем капище, – начал Дивосил, – и мне явилось видение, про чародея-то. Сказано было, что скала разрушается, чары слабнут, но сам выйти чародей не может.
Князь нахмурился. Видимо, не понравилась ему эта весть.
– Оттого так все этого чародея вспоминают, – хмуро отозвался Мирояр и спросил громче: – Что еще?
– Не все так просто, княже, – продолжил Дивосил. – Кто выпустит чародея, тому он великую службу сослужит, иначе сам умрет. А если никто не выпустит, то через еще век скала совсем рухнет – и тогда выйдет Ли… чародей наш без чужой помощи.
Он не стал добавлять, что о том говорили еще в Ржевице. Город – искалеченный, уставший – до последнего надеялся на чудо. Люди шептались, что как только приблизится враг, разломаются горы, грянет гром и вырвется на волю былое могущество. Оно преодолеет поля и луга и защитит, а если не захочет, то боги развеют его по ветру.
О том говорил и посадник. Он верил, что помощь придет, пока не упал, сраженный чужой стрелой.
– А про прошлое, – задумчиво произнес Мирояр, – узнал что?
– Туманно там, – почти не соврал Дивосил. – Сказано было, что все виноваты, оттого и наказали боги-то.
А больше всего – род Моровецких и Совет. С подачи тамошнего князя начали говорить про пленение чародея. Но об этом Дивосил умолчал. Не стоило Мирояру знать, что кровь его замарана.
Тени от свеч играли на стенах вместе с багряными отблесками лучей. Далеко неслась Хорсова колесница – аж за край мира. Уносила она ясный день, а с ним и тепло, что согревало и народ, и землю. Из раскрытого окна тянуло заморозками. Дивосил вздрогнул: что будет, если Огнебужские нападут зимой?
– Надо бы Сытника послать, – цокнул языком Мирояр. – Если и посылать, то только его.
– Узнавать про чародея? – уточнил Дивосил.
– Нет, – покачал головой князь. – Наши враги ломятся в Черногорье неспроста. Но они его не займут – не успеют.
– Вот как, – Дивосил опустил голову. – Позволишь мне, княже, с Сытником отправиться? Не могу я сидеть на месте.
– Посмотрим, – хмыкнул Мирояр. – Ты пока дальше узнавай да Любомиле с отварами помоги. Не справляется она.
– Как скажешь, княже, – ответил Дивосил.
Не понравилось Мирояру его любопытство, и сильно! Сразу решил занять другим делом. Боялся чего-то? Странно. Впрочем, кто его знает, может, пока Дивосил был в капище, тут уже приключилось что-нибудь нехорошее – заговор какой раскрыли или слух пустили.
Спорить Дивосил не стал – поклонился и вышел. Мирояр проводил его задумчивым взглядом. Может, не поверил? Ах, поганая голова! Дивосил тихо выругался и хлопнул себя по лбу. Витязи, сторожившие князя, заухмылялись. Псы с ними!
Дивосил побежал к лестнице, минуя чужие светлицы. Его спальня находилась поодаль – там, где не бывали ни бояре с купцами, ни слуги. Больше всего на свете Дивосилу хотелось зарыться в покрывало и не высовывать носа до рассвета. Надо ж было так оплошать! Боги-то не говорили с людьми много лет, не насылали видения и не ввязывались в передряги. Боги принимали дары и могли защитить от хвори, но не от врагов и голода. Это знали все, от князя до простого служки.
Тем удивительнее было, что Мокошь-мать явилась на зов и рассказала Дивосилу про Лихослава. Неужели в этом и скрывался корень проклятия? Может, род Моровецких должен освободить чародея, чтобы очиститься перед богами?
Мысли замелькали одна другой чуднее. Дивосил сам не заметил, как забежал в спальню, зажег свечку и уставился в пламя, как безумец на скомороха[18]. Ох, что творилось на свете! Скоморохов-то и вовсе почти не видать – так, ходят некоторые, в саже и простецких рубахах, шутят полузлобно и просят хоть краюху хлеба. Других-то Дивосил не видал. Может, в Гданеце бывали шуты покраше да поярче.
Одна мысль не давала Дивосилу покоя больше всего: поверил ли князь его словам? Ох, хоть бы поверил – ведь он-то не врал. Если так, то пошлет слуг в капище, а те выведают все у волхвов. Тогда точно поверит.
Поставив возле себя свечку, Дивосил укутался в покрывало и рухнул в сон. В этот раз не пришла к нему ни Мокошь-мать, ни погибшие собратья, ни пламя, сожравшее Ржевицу, – один только злобный смех разливался во мгле, а неведомый голос расписывал, что будет пировать над княжеством еще много лет.
Дивосил вслушивался – и понимал: могло быть хуже. А так – чей-то хохот, чьи-то надежды. То не страшно, нет, хотя какую-нибудь девку наверняка пробрало бы.
3
Хмель разморил Дербника. Будь его воля, развалился бы на лавке и вздремнул лучину-другую. Жаль, Сытник был во дворе – показывал птенцам, куда стоило бить. Те кивали и с восхищением смотрели на увесистый меч.
– Новый помет? – Дербник взглянул на детишек – те потупились.
– Ага, вчера отобрали, – Сытник усмехнулся. – Отпоим, погоняем – окрепчают, а там и!..
Дербник вздохнул, вспомнив свое посвящение. Сперва, конечно, отпаивали травами и отварами, которые Любомила вымешивала перьями, а потом чертили резы вокруг, раскладывали те самые перья и шептали в уши. Как только шепот переходил в клекот, человек оборачивался птицей и неуклюже хлопал крыльями, пытаясь свыкнуться с новым телом.
Неприятное чувство. А самое пакостное, что его отголоски приходилось переживать при каждом превращении. Каждый раз страшно, но надо. Жить без крыльев уже не получалось. Ах, если бы благодаря им Дербник мог стать хоть немного выше!
– Лишь бы кости выдержали, – он повел плечом. Помнил, что не каждый оборачивался – у некоторых ребра трещали, ломаясь, – и все, вместо птицы выходил калека или мертвяк.
Мороз прошел по спине. Дербник вздрогнул – перед глазами промелькнули умершие. Те, кто обучался вместе с ним и Зденкой. Сытник тогда лишь пожал плечами. Раньше Дербнику хотелось убить его за это – теперь он понимал: их таких хватает, и ведь не от хорошей жизни отправились в птичник: кого продали, кем откупились, а кто захотел сам, понимая, что семья не протянет с еще одним ртом.
– Выдержат, – в голосе Сытника зазвенела сталь. – Должны выдержать. Времени у нас не шибко много.
– Случилось что? – полюбопытствовал Дербник.
Сытник спрятал меч, знаком повелел птенцам уйти в сторону и тяжело вздохнул. Неужели враги зашевелились? Или свои же гадят?
– Ржевицу сожгли, – нахмурился Сытник. – Враги прут в Черногорье, да так, словно зовет их кто. Знаешь чего, а?
Дербник сглотнул нарастающий ком. Неспроста Марья спрашивала его. Знала ведь! Оттого и сама туда хочет – опередить.
– Не слыхал, – хрипло ответил Дербник.
– Дык во-от, – задумчиво протянул Сытник, – князь наш решил сам разведать, чего там творится. Мне сказано в дорогу собираться. А птичник, спрашивается, на кого оставить, а?
– Ты, – Дербник аж запнулся, – поедешь аж туда? К злым духам в пасть?
Тревога поднялась из глубин души и завертелась у сердца. А если не воротится? О, он ни за что не хотел бы его потерять! Нет, лучше верить, что Сытник справится и не сомневаться в его силе. Сколько раз ездили-летали, сколько приносили плохие вести и помогали!
Он должен справиться. Иначе никак.
– Сказано собираться! – тверже повторил Сытник. – За птенцами-то Пугач посмотрит, но, – перешел на шепот, – надо, чтобы кто-то присмотрел и за самим Пугачом. Странный он стал.
К горлу подкатил колючий ком. Пришлось тихонько сглотнуть, а то еще ругаться начнет.
О Пугаче Дербник и думать не хотел. Тот был странным всегда – держался в стороне от остальных, подкрадывался тенью временами, пропадал с виду так, что не найдешь, находился неожиданно и случайно. Ой непростой этот молодец! Чуял Дербник, что нечист был Пугач, но лезть не хотел.
– Возьми меня с собой, – он чуть ли не взмолился. – Там опасно. Я могу пригодиться.
Прикрыть спину, дотащить к травнику… Хоть как-то, но спасти!
– Без тебя знаю, – буркнул Сытник. – Потому и еду сам. А ты, – взглянул, прищурившись, – сиди тут да посматривай по сторонам. Может, выведаешь чего.
Вот тебе на! Ходи, вынюхивай, пока старший будет невесть где и с невесть чем. Дербник помрачнел: не нравилось ему, что все как один говорили о Черногорье, а теперь еще и хотели попасть туда. Как будто духи путали дороги и вели к одной-единственной.
Ничего не оставалось – Дербник кивнул и присел на лавку, задумавшись. Князья ладно, боги с ними, но что станется с птичником, если Сытник не вернется? И с ним самим? А кто будет старшим, не Пугач ли?
Дербник скривился. Мысли путались и сдавливали голову. Птичник, Пугач – тощий, точно мертвец, с лисьим прищуром и смольными прядями… Бр-р! Однажды он прилетел в птичник и сел посреди двора. Пока все удивлялись, Сытник внимательно рассмотрел сову и попросил принять человеческий облик. Тогда Пугач удивил их во второй раз – вместо ладного да румяного мальчишки предстал бледный да худой молодец. Кости отовсюду выпирали – аж смотреть страшно было!
По птичнику ходили слухи, будто Пугач подуспел в чародействе и кое-чего разумел в резах. Спрашивать никто не решался, а сам он ничего не рассказывал – лишь глядел исподлобья. Ни дать, ни взять – почти чародей-из-гор!
Дербник и сам не заметил, как провалился в дрему. Она быстро сморила и унесла его со двора в чистое поле. Там перешептывались колосья – золотистые, яркие, не тронутые ни войной, ни ворожбой. Среди них стояла Марья. Одной рукой она провела по колосьям, а другой достала белоснежный платок и подбросила в воздух.
Дербник ахнул: тень платка обернулась дымом. Запахло гарью. Пламя обняло колосья и сомкнулось вокруг них кольцом. Марья захохотала и закружилась, отплясывая среди языков костра. Дербник протянул к ней руки и закричал.