Крис подумал о Гекторе и его ножике, подумал о Стиве, с которым достиг относительного перемирия, а затем вспомнил о незначительных проступках в тюрьме: сигарета может добавить от трех до семи лет к приговору, если он будет осужден.
Опять же, это «если».
– Нет, – тихо произнес Крис.
– Нет?
Он посмотрел в глаза заместителю начальника.
– Нет, – повторил Крис.
Надзиратели переглянулись и пожали плечами.
– Вам известно, – сказал заместитель начальника тюрьмы, – что если вам кажется, будто мы упустили часть истории, то вы можете попросить нас переговорить с другим заключенным.
– Я знаю. Но этого не нужно.
Мужчина поморщился:
– Хорошо, мистер Харт. На основании показаний вы признаны виновным в хранении в камере запрещенного вещества и приговариваетесь к пятидневной изоляции. Будете оставаться в камере в течение двадцати трех часов в сутки, за исключением одного часа на душ.
Заместитель кивнул надзирателям, и они вывели Криса из комнаты. Он молча прошел по блоку строгого режима и, ни с кем не говоря, собрал свои вещи. Только когда его привели в новую камеру, Крис понял, что просидит здесь до четверга и пропустит не только свидание с матерью, но и аттестационную комиссию, которая могла бы перевести его в блок общего режима.
Все эти дни Крис спал. Ему часто снились сны. Об Эмили, о том, как он прикасается к ней, осязает ее. О том, как целует ее, глубоко засовывая язык ей в рот, а она проталкивает ему в рот что-то маленькое и твердое вроде мятного леденца. Но, выплюнув его себе на ладонь, он видит, что это такое на самом деле – правда.
Он без конца делал ситапы, потому что это было единственное упражнение, для которого нашлось место в узкой камере. Принимая душ, он скреб кожу до покраснения, пока не начинало щипать, – чтобы только заполнить целый час. Он мысленно вновь переживал соревнования по плаванию, вечера, проведенные с Эм, лекции в классе, и ему становилось не по себе от обилия воспоминаний, заполняющих камеру. Он начал понимать, почему заключенные предпочитают не думать о том, что оставили за собой.
Разумеется, он не позвонил матери, и во вторник все думал, проделала ли она весь путь до Вудсвилла, чтобы узнать, что ее сын находится в дисциплинарной изоляции. Он также задумывался о том, кого перевели в блок общего режима. В этот день Стив должен был написать заявление в аттестационную комиссию.
В четверг утром, едва закончился завтрак, Крис замолотил по решетке, говоря надзирателю, что хочет, чтобы его перевели.
– Переведут, – ответил надзиратель. – Как только будет возможность.
Возможность появилась лишь в четыре часа дня. Распахнув дверь камеры, надзиратель отвел Криса в блок строгого режима, туда, где он находился на прошлой неделе.
– Добро пожаловать домой, Харт, – сказал он.
Крис свалил немногочисленные пожитки на нижнюю койку. К своему удивлению, он увидел свернувшуюся на верхней койке фигуру.
– Привет, – произнес Стив.
– Что ты здесь делаешь?
Стив рассмеялся:
– Собирался в бар, но не смог найти ключи от машины.
– Просто я думал, тебя перевели наверх.
Они оба посмотрели на потолок камеры, словно можно было увидеть зону общего режима с ее желтыми стенами из газобетона, комнатой отдыха в форме подковы и просторными душевыми. Стив пожал плечами, не говоря вслух того, о чем, как он знал, думает Крис: что после обнаружения сигареты любой в тюрьме покажет пальцем на Стива, хотя сам Крис решил этого не делать.
– Я передумал, – сказал он. – Наверху больше места, но в камере еще три парня.
– Еще три?
Стив кивнул:
– Я решил подождать, пока не узнаю кого-то еще сверху.
Крис лег навзничь на койку и закрыл глаза. После пяти дней изоляции ему нравилось слушать звук человеческого голоса, следить за мыслями другого человека.
– Скоро опять вторник, – сказал он.
Он услышал, как Стив вздохнул.
– Это верно, – откликнулся он. – Может быть, нас переведут.
Смешно сказать, но Крис стал героем. Не наклепав на Гектора за сигарету, хотя вполне мог бы, он возвысился до уровня достойного заключенного – того, кто готов принимать на себя чужие тумаки. Не важно, что тот, другой, этого не заслуживал.
Теперь Гектор называл его «мой человек». Крису было разрешено решать, какой телеканал смотреть с четырех до пяти. В спортивном зале ему дали время на силовом тренажере.
Однажды на обратном пути из спортивного зала Гектор прижал его в темном углу коридора, который не просматривался камерами.
– В ду́ше, – прошипел он. – В десять пятнадцать.
И что бы это значило, черт побери?! Весь остаток дня Крис раздумывал над тем, назначил Гектор встречу для того, чтобы всыпать ему по первое число, или у того какие-то другие планы на его счет. Крис подождал до десяти, потом взял полотенце и пошел к небольшой кабинке в конце блока.
Там никого не было. Пожав плечами, Крис разделся и включил воду. Потом встал на поддон и начал намыливаться, и тут появился Гектор.
– Какого хрена ты делаешь?
Крис смахнул воду с глаз:
– Ты сказал, чтобы я пришел сюда.
– Но я не сказал тебе принимать душ, – ответил он.
Крис выключил воду, но Гектор просунул руку в кабинку и снова включил воду.
– Оставь. Вода скроет дым. – Он достал из комбинезона шариковую ручку, изогнутую нагреванием, с небольшим раструбом на конце, потом развернул листок бумаги и вытряс его содержимое в самодельную трубку, после чего быстро пыхнул запрещенной зажигалкой. – Вот, – глубоко затягиваясь, сказал он.
У Криса хватило ума не отвергать радушие Гектора, а потому он отодвинул голову от тоненькой струйки воды и затянулся, сразу сильно закашлявшись. Правда, это была не сигарета, но сладковатого вкуса марихуаны тоже не было.
– Что это такое? – спросил он.
– Банановая кожура, – ответил Гектор. – Мы с Деймоном сжигаем ее. – Он взял трубку и набил ее. – Сделаю тебе пакет за кружку кофе.
Крис почувствовал, как у него по шее сзади побежала холодная вода.
– Посмотрим. – Он взял трубку, когда Гектор предложил ему.
– Знаешь, мальчик из колледжа, – сказал Гектор, – я ошибался на твой счет.
Крис не ответил. Он поднес трубку к губам, затянулся и не слишком удивился, когда на этот раз легко вдохнул дым.
В субботу утром Криса одного из первых отвели вниз для встречи с посетителями. В отличие от прошлого посещения, его мать стояла напряженно выпрямившись, и даже издали Крис чувствовал энергию ярости и страха, исходившую от нее. Она крепко обняла Криса, и ему на краткий миг почудилось, что время повернулось вспять и он снова меньше и слабее, чем она.
– Что случилось? – строго спросила она. – Я приезжаю сюда во вторник и, оказывается, не могу тебя увидеть, потому что ты отбываешь какое-то дисциплинарное наказание. А когда я спрашиваю, в чем дело, мне говорят, что тебя на двадцать четыре часа в сутки заперли в какую-то… клетку.
– На двадцать три, – поправил ее Крис. – Дают час на душ.
Гас наклонилась ближе к нему, губы у нее побелели.
– Что ты наделал? – прошептала она.
– Меня подставили, – пробормотал Крис. – Один из заключенных хотел доставить мне неприятности.
– И что он сделал? – Шокированная Гас тяжело откинулась назад. – А ты что… смирился с этим?
Крис почувствовал, что заливается румянцем.
– Он подложил мне в кроссовку сигарету, и надзиратель нашел ее во время обыска в камере. И да – я смирился с этим, потому что сидеть одному пять дней лучше, чем ждать, когда этот урод придет ко мне с самодельным ножиком.
Гас прижала ко рту кулак, и Крис спросил себя, какие слова она боится произнести.
– Должен быть кто-то, с кем я могу поговорить, – наконец сказала она. – Сразу после встречи с тобой пойду к начальнику тюрьмы. Такого в тюрьме быть не должно и…
– Откуда ты знаешь? – Крис покачал головой. – Не надо сражаться вместо меня, – устало произнес он.
– Ты не похож на всех этих преступников. Ты всего лишь ребенок.
При этих словах Крис вздернул голову:
– Нет, мама. Я не ребенок. Я достаточно взрослый, чтобы со мной обращались как со взрослым, достаточно взрослый, чтобы сидеть в тюрьме. – Он смотрел мимо нее. – Не делай из меня того, кем я не являюсь.
Его слова упали как колода карт на разделяющий их стол.
В субботу вечером разразилась ужасная буря, и казалось, даже прочные бетонные стены тюрьмы скрипят и вот-вот упадут. По выходным отбой давали поздно – в два часа ночи, – и большинство заключенных вели себя более шумно, чем обычно. У Криса не успела выработаться привычка спать как бревно, несмотря на посторонний шум. Он лежал на койке с подушкой на голове, размышляя о том, действительно ли он слышит звуки дождя, просачивающегося сквозь кирпичи и хлещущего в потолок.
Перед тем произошла ссора: заключенные спорили о том, смотреть шоу «Субботним вечером» в прямом эфире или сериал «Безумное телевидение». В результате две камеры заперли на час, и заключенные вопили друг на друга сквозь прутья решетки. Стив немного посмотрел телик, а потом вернулся в камеру и заполз на верхнюю койку. Крис притворился спящим и слышал, как Стив разрывает обертку шоколадного батончика, купленного на этой неделе в тюремном магазине.
Он принес кое-что и Крису: «Эм-энд-эмс», кофе и кекс «Твинки». Из-за дисциплинарного наказания Крис пропустил день заказа в тюремном магазине, и, как он полагал, таким способом Стив благодарил Криса за то, что не донес на него.
Через некоторое время шуршание на верхней койке прекратилось, и Крис понял, что Стив уснул. Вскоре надзиратели объявили отбой. Все звуки постепенно стихали: кто-то шлепал по полу резиновыми вьетнамками, а кто-то мочился в унитаз.
Выключили свет.
Конечно, свет никогда не выключали полностью. Свет просто приглушали, но опять же в зоне строгого режима было так мрачно, что днем приходилось приспосабливаться, чтобы видеть, а ночью – чтобы спать с приглушенным светом. Крис прислушивался к вою ветра, представляя себе, что находится снаружи в большом бескрайнем поле. Его будет заливать дождь, а он поднимет лицо и увидит небо.