Гас откинулась на спинку стула, стараясь не думать о худшем. Чтобы подбодрить его, она улыбнулась.
– У меня не было и нет суицидальных наклонностей, – прошептал Крис. – Ни в тот вечер, ни теперь.
Сам факт того, что это признание не говорило: «Я виновен», вызвал у Гас идиотскую улыбку.
– Что ж, это замечательно, – не успев толком все обдумать, произнесла она.
Крис терпеливо смотрел на нее, ожидая продолжения. Когда она широко раскрыла глаза и зажала ему рот ладонью, он кивнул.
– Я был напуган, – признался он. – Вот почему я так сказал. А Эм… Ну, она действительно собиралась покончить с собой. Я подыгрывал ей, пытаясь удержать ее от этого.
До Гас постепенно доходил смысл признания сына. Получалось, что Крис не собирался покончить с собой. Безусловно, это была хорошая новость. И это означало, что они с Джеймсом не замечали суицидальных наклонностей у сына не потому, что были невнимательны, а потому, что таких наклонностей у него не было.
Это означало также, что несправедливо осужденный Крис обречен на роль героя. И что, если бы он обратился к кому-нибудь за помощью для спасения Эмили, вся эта ужасная история никогда не произошла бы.
Сообразив вдруг, что их окружают посторонние уши, Гас слегка покачала головой:
– Может быть, тебе стоит все это записать и прислать мне по почте, – и кивнула в сторону сидящего рядом с Крисом заключенного.
Чуть повернувшись, Крис покраснел:
– Ты права.
– Я рада, что ты мне сказал, – поспешила добавить Гас. – Я даже понимаю, почему ты сказал то, что сказал, органам. Но не надо было лгать нам.
Крис некоторое время молчал.
– Я не считал, что солгал. Скорее, рассказал не всю правду.
– Знаешь, твой отец очень обрадуется. – Гас провела рукой по глазам. – Он не мог взять в толк, как человек, который им восхищается, может хотеть покончить с собой.
Крис пристально посмотрел на мать и произнес:
– Это случается.
– Может быть, ты сам хочешь сказать отцу. Он в машине. Он хотел прийти…
– Нет, – прервал ее Крис. – Я не хочу его видеть. Скажи ему сама, если хочешь. Мне все равно.
– Нет, не все равно, – настаивала Гас. – Он твой отец. – Крис пожал плечами, и она поневоле рассердилась на него из-за Джеймса. – Он такая же часть тебя, как и я, – напомнила она Крису. – Почему ты не хочешь его видеть, а мне разрешаешь приходить?
Крис провел пальцем по щербинке на столе:
– Потому что ты никогда не ожидала от меня безупречности.
В среду днем на площадке перед камерой Криса и Стива остановился один из надзирателей:
– Соберите свои шмотки, парни. Вы переезжаете в номер с видом.
Стив, читавший на верхней койке, наклонился вниз и посмотрел на Криса, затем, спрыгнув на пол, собрал свои вещи.
– Наверху мы останемся вместе? – спросил Стив.
– Насколько мне известно, таков план, – ответил надзиратель.
Они оба заранее подали заявление в аттестационную комиссию для перевода в зону общего режима, хотя после неудачи с Гектором, еще свежей в памяти у всех, вероятность получения разрешения была невелика. Теперь ни Крис, ни Стив не собирались смотреть дареному коню в зубы. Крис соскочил с койки и быстро сложил зубную щетку, запасной комбинезон, пару шортов и свой запас продуктов из тюремного магазина. Взглянув на подушку и одеяло, он повернулся к надзирателю.
– Это надо брать с собой? – спросил он.
Покачав головой, надзиратель вывел их из камеры и сопроводил мимо других камер блока строгого режима. Некоторые заключенные улюлюкали при их появлении или выкрикивали вопросы. Когда они дошли до лестницы у пункта контроля, стало опять тихо.
– У вас обоих верхние койки, – сообщил надзиратель, когда они поднимались по лестнице.
Это не удивило Криса. Верхние койки считались менее удобными, а в тюремной иерархии они со Стивом стояли на низшей ступени. Это означало также, что в новой камере уже есть два человека, и оставалось только посмотреть, как сработает эта комбинация элементов.
Наверху стены из газобетона были выкрашены в светло-желтый солнечный цвет. Площадки перед камерами вдвое шире, камеры на полтора фута больше по длине и ширине. В каждой камере – по четыре койки, и на каждые две камеры приходилась одна большая общая комната со столами и стульями. В этой просторной комнате Крис смог распрямиться, только сейчас осознав, что уже привык сутулиться.
– Что я тебе говорил? – сказал Стив, забросив свои вещи на левую верхнюю койку. – Нирвана.
Крис кивнул. Сокамерников в камере не было, но их вещи были аккуратно разложены по коробкам, стоящим на двух нижних койках, – явная попытка указать новичкам на их место.
В общей комнате сидели человек пятнадцать. Кто-то смотрел телевизор, установленный высоко на стене, кто-то складывал пазлы.
Крис опустился в пластиковое кресло. Здесь, в отличие от зоны строгого режима, было довольно просторно. Стив сел напротив, положив ноги на стол:
– Что скажешь?
Крис ухмыльнулся:
– Я бы свою бабушку продал, чтобы только меня не отослали обратно в строгий режим.
– Угу, – рассмеялся Стив. – Но все относительно. – Он потянулся наверх, к шкафчику, и достал две коробки с настольными играми Милтона Брэдли. – Это все, что у них есть, – посетовал он. – В прошлом месяце кто-то сжег «Монополию».
Крис громко расхохотался. Комната, забитая уголовниками, и единственные игры – это «Извини!» и «Риск».
– Что тут смешного? – спросил Стив.
Крис указал на коробку в левой руке у Стива. «Извини!»
– Ничего, – сказал Крис. – Абсолютно ничего.
Джеймс встал и под оглушительные аплодисменты коллег пошел к кафедре, держа в руке почетный значок. Гас подумала: какой же он красивый на фоне бордовых стен столовой!
– Это, – сказал Джеймс, размахивая наградой, – огромная честь.
Каждый год Мемориальная больница Бейнбриджа чествовала одного из своих сотрудников совместно с преподавательским составом ближайшего медицинского колледжа. По-видимому, на званом обеде молодые мужчины и женщины, вступающие на стезю медицины, должны были осознать, что скоро примкнут к полубогам. В текущем году за его неустанный вклад в деятельность Мемориальной больницы лауреатом был избран доктор Джеймс Харт, хотя все присутствующие знали, что Джеймса чествовали, потому что он был включен в список «Лучшие врачи». К несчастью для комитета по выдвижению, это мероприятие было спланировано, когда возникло небольшое затруднение с сыном доктора Харта.
– Положительный момент в отношении именно этой награды, – начал Джеймс, – заключается в том, что у меня было время обдумать слова, которые я вам скажу. Меня попросили сказать что-нибудь воодушевляющее. А потому мне прежде всего следует извиниться за то, что я выбрал профессию хирурга, а не священника.
Он подождал, пока не утихнет вежливый смех.
– Когда я был гораздо моложе, то считал, что усердные занятия и сдача кучи экзаменов – это все, что нужно, чтобы стать врачом. Но между практикующим врачом и квалифицированным врачом существует огромная разница. Я привык думать, что для победы над заболеваниями глаз необходимо изучение офтальмологии. Я буквально заглядывал человеку в глаза, но при этом не видел самого человека. Оглядываясь на прошлое, я понял, как много всего пропустил. Настоятельно прошу тех, кто начинает свою карьеру, помнить о том, что вас учили лечить не болезни, а пациентов.
Джеймс жестом указал на заведующего хирургическим отделением.
– Разумеется, я никогда не обрел бы эту мудрость без поддержки моих блестящих коллег и вне стен этого замечательного медицинского учреждения. И я должен поблагодарить своих родителей, подаривших мне на мои два года игрушечный набор доктора, поблагодарить моего наставника Ари Грегарана, которому я обязан всем, что знаю, и, конечно, Огасту и Кейт, научивших меня, что в госпитале надо заботиться о больных, а дома – проявлять терпение к близким.
Джеймс вновь поднял свою награду, и зал потонул в рукоплесканиях.
Гас механически хлопала с приклеенной к лицу улыбкой. Он забыл упомянуть Криса.
Намеренно?
У нее кружилась голова. Не дожидаясь, когда Джеймс вернется к столу, она встала и, ничего не видя вокруг, пошла в дамскую комнату. Внутри она наклонилась над раковиной и включила холодную воду, подставив под нее руки. В голове крутились слова Джеймса: «Я заглядывал человеку в глаза, но при этом не видел самого человека».
Гас разгладила платье и взяла сумку, собираясь выйти в вестибюль и попросить консьержа вызвать такси. Джеймс поймет. Возможно, к моменту его возвращения домой она сумеет выплеснуть гнев и сумеет поговорить с ним.
Она рывком открыла дверь дамской комнаты и едва не налетела на Джеймса.
– Что случилось? – спросил он. – Тебе нехорошо?
Гас наклонила голову.
– На самом деле – да, – ответила она, скрестив руки на груди. – Ты хоть понимаешь, что не упомянул Криса в благодарственной речи?
У Джеймса хватило совести покраснеть.
– Угу. До меня дошло, как раз когда я спускался с кафедры, когда увидел, что ты выходишь из зала. Я всегда говорил: чертовски здорово, что я не актер, потому что наверняка забыл бы что-то важное, когда пошел бы получать «Оскара».
– Это не смешно, Джеймс, – натянуто произнесла Гас. – Ты расточал одобрение всем этим… раболепным студентам-медикам и не можешь даже сделать этого в своем доме. Ты нарочно не упомянул Криса, поскольку не хотел, чтобы кто-либо связал наш маленький скандал с твоим Великим Вечером.
– Я сделал это не нарочно, Гас, – возразил Джеймс. – Подсознательно? Ну, это уже другая история. Да, по правде сказать, я не хотел, чтобы что-то испортило этот вечер. Я предпочел бы, чтобы публика указывала на меня со словами: «Это лучший хирург-офтальмолог на северо-востоке», а не со словами: «Его сын находится под следствием по обвинению в убийстве».
Гас почувствовала, как у нее горит лицо.
– Уйди от меня! – Она попыталась обойти мужа. – Неудивительно, что тебе здесь так уютно. Все эти люди похожи на тебя. Ни один из них не спросил меня про Криса. Ни один не спросил, как у него дела, знаем ли мы, когда состоится суд, ничего.