– Ну… как-то странно, что он тут.
– Представь, что меня здесь нет, – закрывая глаза, предложил Джордан. – Представь, что я задремал.
Крис заскрипел стулом, поворачивая его боком, чтобы не видеть лица Джордана.
– Поначалу я очень боялся, – сказал он психиатру. – Но потом понял, что если держаться особняком, то все будет в порядке. Просто я пытаюсь игнорировать почти всех.
Он стал ковырять кутикулу.
– Наверняка ты хотел бы о многом поговорить.
– Возможно, – пожал плечами Крис. – Иногда я разговариваю с одним из сокамерников, Стивом. Он нормальный. Но есть вещи, о которых я никому не рассказываю.
«Молодец!» – подумал про себя Джордан.
– Хочешь поговорить об этих вещах?
– Нет, не хочу, – ответил Крис. – Но, по-моему, надо бы. – Он взглянул на психиатра. – Иногда мне кажется, у меня голова сейчас лопнет. – (Доктор Файнстайн кивнул.) – Я узнал, что Эмили… что у нас мог быть ребенок.
Он помолчал, словно ожидая, что на него, как карающий ангел права, налетит Джордан, говоря, что это имеет слишком близкое отношение к делу. В тишине Крис сложил руки вместе, сильно сдавливая костяшки, чтобы боль помогла ему сосредоточиться.
– Когда ты узнал? – спросил доктор Файнстайн, стараясь не выдать своих эмоций.
– Два дня назад, – тихо ответил Крис. – Когда было уже слишком поздно. – Он поднял глаза. – Хотите, расскажу о своем сне? Разве психиатры не любят снов?
– Фрейдисты любят, – рассмеялся доктор Файнстайн. – Я не психоаналитик, но продолжай.
– Ну, в этом месте мне нечасто снятся сны. Понимаете, всю ночь хлопают двери, и каждые несколько минут один из самых надоедливых надзирателей ходит по площадке и светит фонариком тебе в лицо. Поэтому удивительно, что я достаточно глубоко заснул и мне что-то приснилось. В общем, мне приснилось, что она, то есть Эмили, сидит рядом со мной и плачет. Я обнял ее, чувствуя, что она сжимается, превращаясь в кожу да кости, и я обнял ее чуть крепче. Но от этого она заплакала еще больше и теснее прижалась ко мне и вдруг стала совсем невесомой. Я посмотрел вниз и увидел, что держу этого ребенка.
Джордан смущенно заерзал. Решив присутствовать при этой частной беседе, он думал лишь о правовой защите Криса. Теперь он приходил к осознанию, что взаимоотношения между психиатром и клиентом сильно отличаются от взаимоотношений между адвокатом и клиентом. Адвокат должен лишь выявить факты. Психиатр обязан выявить чувства.
Джордану не хотелось слушать о чувствах Криса. Он не хотел слушать о его снах. Это означало бы личную вовлеченность, что нежелательно для человека, занимающегося юридической практикой.
На миг он представил себе Криса, высосанного досуха усилиями доктора Файнстайна и собственными и унесенного прочь наподобие шелухи.
– Почему, по-твоему, тебе приснился этот сон? – спрашивал доктор Файнстайн.
– О-о… я еще не закончил. Потом случилось что-то еще. – Крис глубоко вдохнул. – Понимаете, я держал этого ребенка, и он кричал. Наверное, был голоден, но я не мог придумать, чем его накормить. Он дрыгал ногами все сильнее и сильнее, и я разговаривал с ним, но это не помогало. Тогда я поцеловал его в лоб, а потом встал и шмякнул головой о землю.
Джордан закрыл лицо ладонями. «О Господи! – молча молился он. – Пусть Файнстайна не вызывают в суд повесткой».
– Что ж, психоаналитик предположил бы, что ты пытаешься вернуть так называемое детство твоих первоначальных отношений, – с улыбкой проговорил доктор Файнстайн. – Но я сказал бы, что ты был, возможно, чем-то расстроен, когда ложился спать.
– В школе я прослушал курс психологии, – не обращая внимания на слова Файнстайна, продолжал Крис. – Мне кажется, я понимаю, почему во сне Эмили превратилась в ребенка. Каким-то образом они соединились в моем сознании. Я понимаю даже, почему пытался убить ребенка. Помните, я говорил о том парне, Стиве, моем сокамернике? Он попал сюда, потому что затряс своего младенца до смерти. Так что, когда я ложился спать, это крутилось у меня в голове.
Доктор Файнстайн прочистил горло:
– Что ты чувствовал, очнувшись от этого сна?
– В том-то и дело, – ответил Крис. – Мне не было грустно. Я жутко разозлился.
– Почему, по-твоему, ты злился?
Крис пожал плечами:
– Вы ведь сами говорили, что все эмоции перемешиваются.
– Значит, ты меня слушал, – улыбнулся Файнстайн. – В этом сне ты причинил зло ребенку. Может быть, ты сердишься из-за того, что Эмили была беременна?
– Постойте, – возразил Джордан, опасаясь, что сейчас откроется критическая информация.
Но Крис не слушал его.
– Как я мог? – спросил он. – К тому моменту, как я узнал об этом, уже было не важно.
– Почему не важно?
– Потому что, – мрачно ответил Крис.
– «Потому что» – не ответ, – заметил доктор Файнстайн.
– Потому что она умерла! – взорвался Крис, сгорбился на стуле и запустил пальцы в волосы. – Господи! – тихо произнес он. – Как я зол на нее!
Джордан наклонился вперед, сжав руки на коленях. Он вспомнил, как в тот день, когда от него ушла Дебора, он поехал на службу в офис генерального прокурора, а потом как ни в чем не бывало забрал Томаса из детского сада. И только неделю спустя, когда Томас опрокинул чашку с молоком, Джордан едва ли не содрал с него кожу живьем – он, который никогда даже не ударил сына, – и только потом понял, кого на самом деле пытался наказать.
– Почему ты сердишься на нее, Крис? – тихо спросил доктор Файнстайн.
– Потому что она скрыла это от меня! – горячо произнес Крис. – Она говорила, что любит меня. Когда любишь человека, позволяешь ему заботиться о себе.
Доктор Файнстайн немного помолчал, наблюдая, как его пациент успокаивается.
– Если бы она сказала тебе о ребенке, как ты позаботился бы о ней?
– Я женился бы на ней, – тотчас ответил он. – Пара лет не имела бы значения.
– Гм… Как по-твоему, знала Эмили, что ты женишься на ней?
– Да, – твердо ответил Крис.
– И что тебя во всем этом так сильно тревожит?
На миг Крис потерял дар речи, устремив глаза на доктора Файнстайна, который показался ему едва ли не провидцем. Потом Крис отвел взгляд и вытер нос тыльной стороной ладони.
– В ней был весь смысл моей жизни, – охрипшим голосом проговорил Крис. – А что, если весь смысл ее жизни не был во мне?
Он опустил голову в то самое мгновение, когда Джордан вскочил на ноги и, чтобы больше ничего не слышать, вышел из комнаты для переговоров, нарушив собственные правила.
Дом Хартов был обставлен в основном в практичном новоанглийском стиле «американских аристократов»: мебель стиля чиппендейл, потертые старинные ковры и портреты высокомерных людей, не имеющих отношения к семье. По контрасту кухня, где в настоящий момент сидел Джордан, имела вид площадки для нескольких этнических фестивалей. Защитная панель над раковиной была сделана из дельфтской плитки, вокруг большого стола с мраморной столешницей стояли колониальные стулья со спинкой из плоских реек, проем в столовую закрывался раздвижной ширмой в японском стиле. Термосалфетки с радужным рисунком в духе сапотеков окружали пивную кружку из «Хофбройхауса», заполненную не согласующимся сочетанием столового серебра и пластмассовых приборов. «Эклектичная обстановка прекрасно подходит для Гас», – подумал Джордан, глядя, как она наливает ему стакан холодной воды. Что до Джеймса – Джордан переключил внимание на мужчину, стоящего у окна с засунутыми в карманы руками и глядящего на птичью кормушку, – ну, тот, вероятно, проводит время в остальной части дома.
– Можем начинать, – сказала Гас, пододвигая к крошечному круглому столику второй стул, потом, нахмурившись, взглянула на стол. – Нам не стоит пересесть? Здесь маловато места.
Пересесть следовало бы, поскольку Джордан притащил целую коробку бумаг. Но ему почему-то не хотелось переходить в одну из традиционных комнат, в особенности для обсуждения дела, требующего почти гимнастической гибкости.
– Все нормально, – сказал он, переводя взгляд с Гас на Джеймса. – Я пришел поговорить о ваших свидетельских показаниях.
– Свидетельских показаниях?
Вопрос задала Гас. Джордан взглянул на ее лицо:
– Да. Вы понадобитесь нам как свидетель репутации Криса. Кто знает его лучше собственной матери?
Побледнев, Гас кивнула:
– О чем мне надо говорить?
Джордан понимающе улыбнулся. Обычная вещь, что человек боится выступать свидетелем, ведь все глаза в зале суда направлены на него.
– Ничего такого, что вы не слышали раньше, Гас, – уверил он ее. – Перед выступлением на суде мы обсудим вопросы, которые я собираюсь вам задать. В основном это будет касаться характера Криса, его интересов, его отношений с Эмили. Мог ли он, согласно вашему ценному мнению, совершить убийство.
– Но генеральный прокурор… Разве она не будет задавать вопросов?
– Будет, – спокойно ответил Джордан, – но мы, вероятно, сможем спрогнозировать их.
– Что, если она спросит меня, были ли у Криса склонности к суициду? – выпалила Гас. – Мне придется лгать.
– Если она спросит, я стану возражать на том основании, что вы не эксперт в подростковых суицидах. Тогда Барри Дилейни перефразирует вопрос и спросит, говорил ли вам когда-нибудь Крис о намерении покончить с собой, на что вы просто ответите «нет».
Джордан повернулся на стуле, чтобы обратиться к Джеймсу, продолжавшему смотреть в окно:
– Что до вас, Джеймс, то мы не собираемся выставлять вас свидетелем репутации Криса. Мне бы хотелось спросить вас, могла ли Эмили сама взять оружие. Она знала, где в вашем доме хранится оружие?
– Да, – тихо ответил Джеймс.
– А она когда-нибудь видела, как вы берете оружие из шкафа? Или Крис?
– Уверен, что видела.
– Значит, возможно – поскольку вас там не было, – что Эмили, а не Крис взяла кольт из шкафа?
– Возможно, – ответил Джеймс, и Джордан расплылся в улыбке.
– Вот это все, что вам надо будет сказать.
Джеймс поднял палец и толкнул подвеску из цветного стекла в виде ангела, висящую на окне.